«Увезли меня на «черном вороне» в НКВД. Посадили у дверей на сломанную табуретку. Следователь Габидуллин начал допрос:
- Ну, говори, какую контрреволюционную националистическую работу проводила? Когда вы ждали японцев?».
Это строки из воспоминаний необыкновенного человека – одной из первых в Бурятии женщин-учителей, журналиста газеты «Буряад-монголой унэн» Жалмы Жамцарано-Пилуновой. «Черный ворон» - зловещий атрибут смутных 30-х годов XX века. На этой машине чаще всего по ночам приезжали мрачноватые люди и увозили в гулаговские застенки тысячи ни в чем неповинных людей. В 1938-м настал черед и для Жалмы. А ведь до 1937 года, то есть до начала «большого террора», жизнь этой талантливой, красивой, волевой женщины складывалась как нельзя лучше: семья, муж, сын, работа по душе. Что еще женщине нужно для счастья?
Первая агинская учительница
Первый крик малышки Жалмы раздался в 1900 году в Агинской степи в семье бедняка-скотовода. Из-за долгов перед нойонами ее родители были вынуждены переехать в село Агинское. Там и ушел в мир иной ее отец. А мать, чтобы выжить и прокормить дочь, «горбатилась» на скотобойнях мясоторговцев, нанималась к местным русским крестьянам на поденную работу, шила шубы, унты, выделывала овчину. А когда ходила убираться в церковно-приходскую школу, дети сажали маленькую девочку-буряточку рядом: так ее «зачислили в ученики».
Затем Жалма окончила начальное училище, а в 1920 году - двухгодичные педагогические курсы (вместе с ней учился Лодон Линховоин, отец народного артиста Лхасарана Линховоина). Так Жалма Жамцарано стала первой бурятской девушкой-учительницей в истории Агинской Степной Думы.
Примерно в то же время «строить новую жизнь» в Агу приехал участник гражданской войны, член партии ВКП (б) с 1920 года Михаил Пилунов, уроженец улуса Хара-Нохой Иркутской губернии. Там-то Михаил и встретил свою судьбу – активистку, комсомолку Жалму. В 1921 году в семье Пилуновых родился сын, которого нарекли Цыдыпом.
В начале 20-х годов молодая учительница включилась в художественную самодеятельность. Учителя ставили инсценировки на бурятском языке. Как она вспоминала, большим успехом пользовались спектакли «Телеграмма», «Дровяной вор», «Находчивый путник», инсценировка по рассказу Чехова «Хирургия». Девушка в то время сыграла главные роли в пьесах «Мунхаг байдал» Дондок-Ринчина Намжилона, «Жэгдэн», «Дамба тайша» Базара Барадина (Барадийна), «Горе от ума» Александра Грибоедова. В декабре 1925 года она блестяще сыграла в спектакле «Ехэ удаган абжаа» перед делегатами Второго Всебурятского съезда.
В середине 20-х годов Жалма учительствовала в Селендуме, Кяхте. В 1927 года приступила к работе в должности инспектора женсовета Кяхтинского райкома ВКП(б). Там же вступила в партию. А вскоре мужа перевели в Улан-Удэ: Михаил Пилунов несколько лет, вплоть до ареста в 1937 году, трудился на посту председателя правления Буркоопсоюза. По приезде в столицу преподавала в советско-партийной школе и Монголрабфаке. В 1933-м учительницу, талантливую самодеятельную артистку, партийную активистку взяли в штат республиканской газеты «Буряад-монголой унэн» в качестве заведующей сельскохозяйственным отделом. Читатели газеты с интересом читали корреспонденции, зарисовки, написанные Жалмой Жамцарано.
Время «черных воронов»
Проживали Пилуновы в старом деревянном буркоопсоюзовском доме. По рассказам очевидцев, Михаил и Жалма были на редкость красивой парой. Муж - сильный, широкоплечий, закаленный в боях с белогвардейцами, жена – красивая, высокая, стройная, в неизменной черной кожаной куртке и красной косынке.
Жили Пилуновы не тужили, воспитывали сына Цыдыпа, пока не наступило смутное время «черных воронов». Вечером 19 сентября 1937 года, когда супруги собирались ужинать, раздался зловещий стук. Вслед за руководством так называемой «панмонгольской, контрреволюционной, повстанческо-диверсионной, вредительской организации» был репрессирован и Михаил Пилунов, которого арестовывал оперативник Осипов.
После ареста главы семьи в дом Пилуновых частенько наведывался сотрудник НКВД Уланов. Он выгнал Жалму и ее сына-десятиклассника из дома. В поисках жилья Жалма обращалась к знакомым, но никто не пускал: люди боялись, как бы чего не вышло. Кое-как нашли пристанище по улице Производственной. Как вспоминала Жамцарано, все родственники и друзья отвернулись от жены «врага народа»: увидев Пилуновых на улице, они отворачивались и переходили на другую сторону. Тогда же, к слову, устроители репрессий искалечили судьбу сына Пилуновых - Цыдыпа. Его исключили из комсомола, из школьных кружков, а после и из университета. Он, сирота, скитался по чужим углам и умер от тяжелой болезни перед самой войной…
Подверглись гонениям и лучшие журналистские кадры «Буряад-монголой унэн», огульно обвиненные в национализме и панмонголизме. В 1937-1938 годах были арестованы многие сотрудники «Унэн», в том числе редактор Базар Ванчиков, заведующий промышленно-транспортным отделом Даши-Дондок Доржин, заведующий партийным отделом Рабжин Цыдено.
В одну из январских ночей 1938 года мрачноватого вида люди в черном на «черной» машине приехали и за заведующей сельхозотделом «Унэн». Жалма Жамсаранова, обняв на прощание 17-летнего Цыдыпа, подумала, что вряд ли вернется домой. Не вернулся же ее муж Михаил, которого расстреляли летом 38-го…
Оперативник НКВД Габидуллин вел себя нагло, грубо, вульгарно ругался, пытаясь любой ценой выбить из нее показания. 19 сентября 1938 года сотрудницу «Унэн» привезли в тюрьму. Вместе с ней в одной камере сидели бывший нарком здравоохранения республики Ульяна Бабушкина, четыре пожилые женщины из Селенгинского района, которых забрали только лишь за то, что их мужья были казаками, 11-летняя девочка и также «молодая женщина из преступного мира».
Важная деталь гулаговской камеры: там не было кроватей, матрацев, все сидели или лежали на бетонном полу. Вскоре Жалму Жамцарановну перевели в другую камеру. Там уже находились жена видного государственного и политического деятеля Михея Ербанова – Савранна, а также член бюро обкома партии Мария Адамчикова. Неподалеку от них на холодном полу сидела старушка-бурятка. На вопрос «за что сидите?» бабушка ответила: «После жатвы собирала колоски». По воспоминаниям первой учительницы Аги, там же были женщины-провокаторы, которых называли сексотами.
Дважды репрессированная
Однажды ее вызвали на очную ставку с сотрудником Бургиза Дамдинжапом Очиржабэ. По воспоминаниям Жалмы, он был бледный, измученный: «Под давлением следствия он назвал меня участницей контрреволюционной панмонголистской организации, показал, что я ходила на собрания». Конечно же, Жалма Жамцарановна все отрицала. И все же сотрудницу «Унэн» по сфабрикованному обвинению приговорили к 10 годам исправительно-трудовых работ (ИТР) за «контрреволюционную деятельность».
Летом 38-го ни в чем неповинную женщину посадили в «столыпинский» вагон и повезли на восток. Женщин-заключенных привезли во Владивосток, где они недалеко от порта жили в бараках, в которых «кишмя кишели вши», «голодали, получая лишь тюремную баланду». Перед октябрьским праздником Жалму и других женщин отправили дальше по этапу: погрузили в трюм теплохода Дальстроя. Через неделю они прибыли в порт Нагаево, затем их привезли в Магадан. Там всю зиму работала на строительстве многоквартирных домов. От темна до темна таскала на спине тяжеленные поленья на пятый этаж. А после узница ГУЛАГа трудилась на электростанции. Пилила дрова и таскала тяжелые доски, копала траншеи, «неимоверно уставала»: Жалма Жамцарановна была не из тех, кто, «унижаясь», выпрашивал у нарядчицы работу полегче. Трудилась она и в поселке Усть-Таскан на Колымской опытной сельскохозяйственной станции, которая находилась к северу от Магадана. В 1944 году ее отправили работать еще дальше, в один из основных лагерных объектов Колымы – поселок Эльген, где Жалма «трудилась на различных сельхозработах».
Особое совещание при НКВД СССР за хорошую работу сократило ей срок на полгода, в итоге на Колыме Жалма Жамцарановна провела вместо десяти – 9,5 лет. Кстати, на Колыме отбывал срок ее коллега по журналистскому цеху Даши-Дондок Доржин: с помощью кайлы и лопаты добывал золото. Доржин вместо десяти лет провел в суровом краю 19 лет. Не сломался. Не прогнулся под бременем обстоятельств. Вернувшись домой, честно трудился в сфере строительства, награжден орденом «Знак Почета».
На родину в село Агинское Жалма приехала в 1948 году. Но руководство местного отдела милиции не разрешило ей прописаться в Агинском, там была «запретная зона», где бывших осужденных по 58-й статье не прописывали. Пришлось женщине, наскоро повидав 80-летнюю больную мать, приехать в Улан-Удэ, откуда ее выслали в Хоринский район. В Хоринске Жамцарановна сначала устроилась санитаркой в райбольнице, а затем по рекомендации секретаря райкома партии Болдохонова, который был знаком с ее мужем - учителем бурятского языка в Хасуртайской школе. Там хлебнувшая сполна чашу страданий женщина проработала полтора учебных года. Казалось, ее жизнь стала потихоньку налаживаться. Но, увы, в 1949 году ее надежды на перемены «лопнули, как мыльный пузырь». 19 декабря 49-го ее снова арестовали. Привезли в Улан-Удэ и посадили в одиночную камеру при тюрьме госбезопасности, где к ней подсадили провокаторшу-сексотку. В течение пяти месяцев сотрудники изолятора создавали ей невыносимые условия, к примеру, в соседней камере имитировали голоса и крики ее матери и близкого родственника Цыдена Балдано, участника ополчения, орденоносца, пытались отравить.
В 1950 году ее вновь осудили по прежним статьям (контрреволюционная, антисоветская, панмонголистская деятельность). И снова по кругам ада – «столыпинский» вагон увозил ее в Красноярский край. По реке Бирюса привезли осужденных в глухую тайгу – Она-Чунский леспромхоз. На лесозаготовительном участке Тара 50-летняя женщина работала в подсобном хозяйстве, на сельхозработах – прополке, уборке сена. Хорошо знавшие ее супруги Мижидон рассказали мне о том, что на поселении она тайком подкармливала земляка-бурята. Там господствовали голод, жестокие северные морозы, пронизывающий до костей ветер, таежный гнус, от которого не было спасения. В тех суровых местах Жалма Жамцарановна находилась до 1954 года, когда был развенчан культ личности Сталина и все политзаключенные были освобождены. В том же году она вернулась в Агинское. Трудилась учительницей в школе. В 1954 году была полностью реабилитирована. С 80-х годов проживала в Улан-Удэ. В 1988 году ее пригласила жить к себе семья уважаемого человека, фронтовика-орденоносца, заслуженного работника культуры Бурятии и России, члена Союза журналистов СССР, создателя первого бурятского словаря «Узэглэл», много лет проработавшего в Бургизе - Дугара Мижидона.
- Жалма Жамцарановна особо не рассказывала о годах, проведенных в лагерях и ссылке, – говорит Валерия Мижидон. - Правда, иногда говорила, что там было ужасно. К примеру, она в 50-градусный мороз в тонком халатике, закутавшись шалью, садилась на телегу и ехала за дровами в лес. Не представляю, как можно выжить при таком морозе.
В памяти Арсалана и Валерии Мижидон (у которых последние годы жила несгибаемая, дважды репрессированная Жалма Жамцарановна, и которые проводили ее в последний путь) осталась сильной духом, со своими идеалами и принципами, очень образованной, интеллигентной женщиной.
Действительно, ни 15 лет, проведенные в лагерях и тюрьмах ГУЛАГа, ни издевательства следователей и надзирателей, ни тяжелые потери не смогли сломить Жалму Жамцарано-Пилунову. Она никогда не жаловалась на жизнь, не озлобилась, не очерствела душой. В 1969 году эта мужественная женщина написала статью «Октябрь пробудил агинские степи» для книги «Женщины Советской Бурятии», в которой - ни строчки о том, как с ней несправедливо обошлись, как сломали ей жизнь. Вплоть до последних дней (судьба ей отмерила 95 лет) эта удивительная женщина наставляла молодежь. Учила молодых людей уважать старших, не обижать, не унижать людей, ценить каждое мгновение жизни. И в любом случае оставаться человеком.
Фото из семейного архива Арсалана и Валерии МИЖИДОН