ЛЮДИ БАЙКАЛА

Парусная бабушка

В 1944 году Дора Бортосова на простой весельной лодке возила почту по Байкалу. За неполные двое суток она проплывала около 100 километров.

В Большом Голоустном дети рождались и жили в лодках. Отец брал с собой Дору чуть ли не с пеленок, и к 12 годам она уже вполне справлялась с лодкой с высоким носом, приподнятой угловатой кормой и низкими бортами - «байкалкой». На неё устанавливали мачту с прямоугольным парусом. Идти против ветра было невозможно, только при попутном ветре. Иногда моряки брали с собой свежесрубленную елочку, при ветре её вертикально крепили, и она превращалась в парус.

Дора Бортосова была учительницей, и её привлекли к работе на лесосплаве. А в 1944 году она стала почтальоном. На «байкалке» она возила почту, а иногда и пассажиров. Около пятидесяти километров она шла на веслах, или под ёлкой по ветру. Переночевав в Листвянке, шла назад с полной почтовой сумкой. Несмотря ни на шторма, ни на полный штиль. Их она не боялась, больше всего боялась принести в семью похоронку с фронта. Однажды услышала в свой адрес: «Зачем ты ее привезла!» Этот полный горя стон она запомнила навсегда. И больше всего на свете она радовалась отсутствию похоронки в сумке.

В 2003 году в Голоустном финишировала регата на Кубок Байкала. Восхищенные ею иркутские яхтсмены вручили «парусной бабушке Байкала» единовременную премию в 10 000 рублей и пожизненно положили прибавку в 2000 рублей к пенсии, как старейшей яхтсменке Байкала. В ту пору Доре Бортосовой было 82 года, а она мечтала ходить по морю на современной яхте: «Я ведь умом понимаю, что на треугольных парусах можно творить чудеса: и против ветра ходить, и в любую волну!...»

(А.Давыдов. Копейка. Парусная бабушка Байкала, 20.08.2004 г.).

Вдохновлённый Байкалом

Забайкальский писатель Виктор Балдоржиев однажды с упоением рассказывал мне о своей поездке в 1982 году на Ольхон. Тогда он вместе с рыбаками выходил в море, тянул сети, ловил омуля и сига, пил тарасун и отплясывал ёхор. Эти приключения и колоритные люди Ольхона остались в его памяти живописными мазками…

Поняга бабы Кати

«Незабываема баба Катя в Курме. Живописная бурятская старуха с прокопчённым солнцем лицом с глубокими морщинами. Ходила в грубом, чуть ли не домотканом платье, или сарафане. От неё веяло дремучей тайгой, тайнами тёмных вод, древней историей, суровыми годами военного тыла, где обязательны крепкие мышцы и жилы неприхотливых, привычных к тяжёлому труду колхозников Байкала. Зоркие и внимательные глаза, натруженные и сухие руки, сантиметровые мозоли на ступнях и пятках. Говорили, что в морозы и жару ходит босиком. Курила старую деревянную трубку, чёрная чаша которой представляла грубо вырезанную голову медведя.

Незабываема её старая изба, особенно кладовая, где я увидел покрытые пылью вещи: два старинных ружья, одно из них чуть ли не кремнёвое, понягу и прочие охотничьи и рыбацкие снаряжения. О поняге особый разговор, ибо с тех пор не слышал от кого-либо о таком важнейшем для своего времени изделии. Проще – это старинный прообраз рюкзака, но открытый. Ещё проще: прутья или доски (у бабы Кати – доски), на которые приспособлены крючья и верёвки-ремешки для прикрепления нужных в походе вещей, одежды, снаряжения, добычи. И ремни для плеч, как у рюкзака.

Незабываемы амбарные книги, хранившиеся в кладовой. При внимательном рассмотрении оказалось, что по ним можно изучать жизнь рыбацкого колхоза, который находился в Курме или Сарме, а может быть, и в Чернорудах или даже в Сахюрте (МРС). Там были списки колхозников, нормы добычи, выполнения планов, номера тоней, фамилии ударников, цифры, разные события.

Тарасунные пары

Вот один такой случай, погрузивший меня в чарующие и страшные пучины народного фольклора. И связан он с добрейшими людьми, учившими меня варению (или курению?) тарасуна, иначе молочной водки. Процесс и угощение были настолько мощными, что далее перешли в ошеломляющий ёхор, а сказочная тайга вместе с людьми и избами закружились, поплыли в глазах и на пике задорно-ликующих голосов внезапно померкли, но голоса наяривали: Хадаар ябаһан хандагай-ии Охотник юундэ алаба бэ? Амар байһан Пушкины-ы Дантес юунды буудаа бэ? (Зачем охотник убил пасущегося в горах оленя? Зачем Дантес убил мирно живущего Пушкина?)

Далее голоса медленно затихли и вовсе исчезли вместе с образами чернявого абиссинца Пушкина и блондинистого француза Дантеса… Очнулся в тайге, на мху, покрывавшей бугры и камни, всюду деревья и какие-то накренившиеся в разные стороны столбы, а меж ними плывут сизоватые клочья тумана. Стало холодно и жутко. С трудом, зигзагами, выйдя к деревне, я пришёл к бабе Кате.

Увидев меня, она испуганно всплеснула руками, а когда узнала о месте, где я спал, отшатнулась и вскрикнула: – Это же кладбище! Тебя приведения-боохолдои не замучили? – Никто меня на мучил. А вот тарасуном меня замучили. Баба Катя засмеялась, успокоилась и, обречённо вздохнув, сказала: – Боохолдои восток-бурятов не трогают. Ты – смелый парень. А тарасун можешь пить, можешь и не пить. Лучше просто пригубить.

Благословение Ольхона

Потом были Еланцы, Таловка, чабанская стоянка на берегу Байкала, ферма в тайге. Шумная толпа водит тебя из ограды в ограду, из избы в избу, угощают рыбой и тарасуном. Всюду тебя окружают доброжелательные люди.

Вдохновляющие мысли о своём народе посещают в деревянной юрте, под сводом которой чирикают ласточки, а снаружи доносятся звонкие струи молока, бьющие в подойники буряток, которые доят своих коров. Хорошо спать в такой юрте и видеть прекрасные сны... (Такие юрты я видел потом только в этнографическом музее Бурятии.)

Прошли годы… Байкал часто встаёт в памяти. Малое море манит. Тринадцать Северных богов зовут из туманов истории. Ольхон – объединяющий центр бурят-монголов, продолжает вдохновлять, напоминая о первой встрече. Таёжная тропа всё ведёт и ведёт меня в голубые дали берегом Байкала: Курма, Сарма, Черноруды, Сахюрта, пролив. Столько прекрасных мыслей в голове, что лёгок любой подъём и нетруден любой путь! И маленькая Дарима смеётся на моих плечах, и прекрасные люди смотрят нам вслед, и Ольхон благословляет мой путь».

 (Живой Журнал Виктора Балдоржиева)

Кударинский охотник

Из воспоминаний Бужинаева Александра Маласовича, 1930 г.р. из Дулана: «В молодости я терялся, заблудился. С малолетства знаю, что мох на северной стороне, круги на пнях, к морю можно выйти. Речки всегда текут к Байкалу, по речке спускаешься. Мох растёт на северной стороне. В понедельник на работу не ходят, если встретится женщина с пустым ведром, хоть обратно вернись. Некоторые шапку повернут. А вообще, чтобы люди не попадались, рано уходи и поздно приходи.

Очень люблю охоту. На свежем воздухе, на воле. На близкое расстояние ходишь один, а так вдвоём, в тайгу вдвоём надо, вдруг ногу сломаешь, потом – поговорить можно. На нерпу охотился, лёд, парус, санки, белый халат, копье, бинокль. Надо подходить так, чтобы ветер от нерпы дул. На полозья приклеивают войлок, чтоб мягко, тихо идти. Если солнце, весной вот так лежат, то они не спят. Во льду гнездо их.

Раньше мы на ружьё охотились, а теперь сети ставят. В сетях больше добывают. А на ружье тяжело: ползком надо. На сети бригадами ходят. Я ем нерпичье мясо, оно вкусное, особенно маленьких нерпят, но рыбой пахнет. А я жарил, парил, варил себе.

Один рассказывал, как он в Иволге во время хурала нерпичий топлёный жир продавал. Принёс продавать, никто не берёт. Тут один лама подошёл, налил на ладонь, понюхал, растёр и купил бутылку. После ламы все побежали и раскупили, всё схватили». (С.Г.Жамбалова, Н.Игауэ. Калейдоскоп: этнографические картинки. XX - начала XXI в. в устных рассказах народов Бурятии. с.26-27. Улан-Удэ. Изд-во БНЦ СО РАН. 2010).