​Гость литературной гостиной «Бурятии» - Михаил Соловьев

28 октября в газете «Бурятия» №120 мы начали знакомить наших читателей с автором литературных произведений Ми­хаилом Соловьевым – музыкантом, который живет и работает в Иркутске, но искренне влюблен в Бурятию.

Михаил Соловьев пишет газетные статьи, рассказы, приклю­ченческие романы. Сегодня мы предлагаем вашему вниманию его рассказы «Иди за оленем» и «Величина «А».

Ваша «Бурятия»

Иди за оленем (истории Оки)

– Иди за оленем! – Смеялся беззубым ртом собеседник. – Старики всегда гово­рили так. Будет олень – не пропадешь! А мы?

Монолог на секунду прервался, и фи­гурка на пассажирском сиденье ловко управилась с початой бутылкой, хлебнув глоток водки.

– Зря ты, паря, бурханов сторожисся, – чуть не давился он на очередном прыжке машины по кочкам. – На брызгушках нуж­но пить! Их же для этого делали? Хотя и это не наше – не сойотское (националь­ность)… Привозное. Гляди-ка! Вон туда! Во-о-он, – тыкал попутчик заскорузлым пальцем в лобовое стекло, – Видишь ту гору? Ну белую… Там и есть переход на оленье плато… А мы здеся? Мы! Оленево­ды… А почему?

Пауза повисла в пробирающемся по убитой дороге «Крузаке». Азиат, что на­звал себя потомком оленеводов, угрюмо рассматривал заснеженную трассу меж «дворников», пытающихся справиться с нежданным весенним снегом.

– Я водитель, – продолжил нечаян­ный собеседник. – За дорогу все отдам. Но сегодня даже я не поехал – в Сороках (поселок) «Истану» бросил. Три часа по­путку ждал – нету машин. Вона скока выпил, – тряхнул он бутылкой, – Неужто «Трехлетняя зима» начинается? – совсем по-детски осмотрелся попутчик, рассма­тривая белые крупные хлопья. – Сороки, паря, – это центр наш. Сойотский… Кто- то говорит, что мы сойоты – родня тувин­цам, а я несогласный. Тофалары – куда ни шло, хотя и они оленеводами никогда не были – только охота… А тувинцы – кайга­лы. Кто такие кайгалы? Ну, бандиты – ро­бин-гуды. Попросит в лесу тувинец уздеч­ку-коня – или отдавай или беги… Потому что – хоть как украдут! Почему родня? Так ведь язык у нас исконно один, – грустно кивал он. – Хотя где тот язык? Меняется всё… А в Сороках, паря, даже музей наш есть. Этнография, – без запинки выдал он мудреное словечко. – А я вот все на пла­то смотрю. Олени там… Иди за оленем… – грустно шепнул он.

«Трехлетняя зима»? – оживился пасса­жир на очередной кочке. – Интересно? Да вот же она… Все еёвые признаки! В про­шлом годе мало травы наросло – не отъ­елась скотина. Зима тоже снежной ока­залась! Даже кони падали… В Бурунголе в одном табуне почти тридцать голов не встало. В смысле не встало? А! Конь когда без сил падает его сразу поднимать надо. На ноги. Если прилежался – считай умер… Зато волкам раздолье – такой падеж! Это сейчас дорога пустая, а зимой сколько сарлыков обочинами валялось? Сарлыки? Да яки это! Порода такая – испокон веку они здесь – как и олени… Ага…, – вскинул­ся собеседник на повороте, – Трехлетняя зима? Это испытание! Давно такого не было – лет пятьдесят. Испытывают нас боги. На прочность. Кто пройдет «Трех­летнюю зиму» с малыми потерями – тот правильно жил. Не гордился… Делился… Помогал… Хотя сложно сейчас умереть до конца, – смеялся он. – Цивилизация… Гла­ва района нами заботится – тоже. Кстати, и он сойот! В интернатах сейчас язык сой­отский возрождает – не знаю, что выйдет – заговорят ли молодые? Интернаты? Так в малых поселках одни начальные шко­лы, а потом только интернаты в райцен­тре, да в больших деревнях… – Совсем по мальчишечьи щурился он.

– Мало нас, – хлебнул еще водки пас­сажир. – А будет еще меньше. Большой народ завсегда малый поглощает! Я и сам полукровка. Мать чистокровная сой­отка, а отец - бурят… Выжили нас ското­воды! Хотя как выжили – просто образ жизни сейчас другой. А в давишние вре­мена были мы пограничниками Чингис­хана. Монгольское племя цатов! Цаты и сейчас там, – тыкнул он рукой в сторону монгольской границы. – В горах монголь­ских! Наверняка за оленями идут, а вот мы за скотоводами ушли… Хотя буряты хозяйствовать могут – тут уж к дяде не ходи! Сам я с Боксона, а на Гаргане рядом семья живет. Считают сойотами себя, а хватка как есть бурятская. Правда, что-то осталось, – задумчиво ухватил собесед­ник себя за подбородок.

– Сарлыков разводят. Говорят, до ре­волюции ихний прадедушка Ойдоп, не меньше двух тысяч голов имел! Коней две сотни! Коровы… Зажиточные были во все времена… А почему? Не пьют пото­му что! – Торжественно сделал еще один глоток из бутылки потомок оленеводов. – Там хозяйка – знаешь какая? Всю родню в кулаке держит! Никто у них не пьет! А сарлыки, паря, они хоть и говяжьей поро­ды, но другие… И не люди их пасут, а ско­рее, они людей, – мелко смеялся попут­чик. – Давние договоренности у яков со скотоводами! Раньше, говорят, они сами на зимнее-летнее пастбище переходили, а люди сидели-ждали, когда эти тысячи голов пойдут и сопровождали только – от волков охраняли. Сейчас-то стада не такие большие – голов по пятьсот… Вот нынешней зимой все яководы сарлыков своих на летник из-за снега угоняли – от бескормицы. Як не конь – траву из-под снега не копытит. А на летнике пусть и холоднее, зато ветер всё сдует – трава и торчит! Корм! Так и выжили без падежа… Получается вроде и скотоводы они, а за яками идут как и наши старики за оленя­ми…

– Говорят, у них тот самый Ойдоп первый в колхоз вступил. Скотину пере­дал. Все тысячи голов! Здесь с советской властью многие воевали – а он не стал. Отделение крепкое получилось! План по мясу-молоку всегда перевыполняли! Единственное, что наказал старик сыну своему, так не уходить никуда с места этого, мол, ненадолго власть эдакая – лет на семьдесят-сто – не больше... Наказ все помнили! Один из сыновей Ойдопа, а по­сле и внуки, всегда этим отделением руководили – план государству делали, да за яками следом шли – зимник-летник, летник-зимник. Из года в год…

– Крепкая семья! Всегда так было! Дед отцу историю эту рассказывал, отец - сыну, пока Советский Союз не повалился совсем… Тут только все поняли, как про­зорлив был старик, – допил последний глоток водки пассажир. – Десятки лет се­мья шла за его словом, как сойоты за оле­нями – и выжили. А когда колхоз делился – забрали внуки Ойдопа наследство в об­ратную сторону паями...

Получается, паря, пережили ското­воды коммунистов, – грустно смеялся он, высматривая что-то на дороге. – Там останови, – тыкнул пассажир пальцем в стекло. – Приехали! А буряты, скажу тебе, крепкие люди! Семейные! Можно с ними жить! Рад я, что и во мне кровь бурятская течет наполовину.

… А наказы стариков я выполню, – упрямо бормотал он, выбираясь с пасса­жирского сиденья на заснеженную до­рогу. – Олени! – уже не говорил, а кричал он снежной пелене. – Я за ними все равно пойду! Туда! На оленье плато! Когда уми­рает сойот – он всегда идет на плато! Там предки наши! Ждут, когда и я пойду за оленем! Ждут…

Июль 2013 г. Иркутск.

Величина «А»

Автомобиль!

Классика советского кино - фильм «Берегись А…» преподнес нам универсальную формулировку отношения к этой величине. Динамика жизни заставляет почти каждого человека, пусть и мнящего себя «вла­стелином мира», признавать факт уже состоявшегося культа. Модели, цвет и комплектация, престижность, комфорт и ценник. Всего не пере­числить…

Пьедестал, на который мы вознесли огромное количество сопряга­ющихся деталей, облаченных в штампованные одежды, намного выше любой статуи свободы или религии, если хотите. Так что выбор между походом в церковь или автосервисом предрешен, пожалуй, даже у ор­тодоксов.

Пышный цвет в любое время года имеет и около автомобильная индустрия. Запасные части и тюнинг. Чехлы, резина и сигнализации всех мастей. Стекла для любых моделей могут изготавливаться-уста­навливаться в близлежащем сарае, причем качество не страдает… Кое- что ушло в прошлое. Международные связи, наконец, установились, таможня «дала добро», и свалки автомобилей из-за рубежа как-то не­заметно переместились в индустриальные районы наших городов.

Любой аспект, окружающий эту величину «А», ей подчинен! Горо­да - от мегаполисов до райцентров - напоминают муравейники, где ос­новные направления заняты именно ею. Виадуки и развязки, переезды и парковки. Пешеходы, которых «нужно любить», оказались изгоями, уныло бредущими там, где не проедешь. «Гетто» для не автомобили­стов раскинуло свои капилляры, пересекаясь с артериями и венами трасс лишь жалкими переходишками, легче погибнуть, чем добраться до места.

Автомобилист, случайно оставшийся без величины «А» (по разным причинам), смешон. За пару лет владения железным конем он забыва­ет номера маршрутов, пешие направления и теряет почти все навыки выживания в мегаполисе без авто. Его сразу заметно в толпе. Пульс еще бьется в ритме тахометра, отбивая тысячи оборотов, а реалии за­ставляют его ползти пешком до ближайшей остановки.

Уединенность и блага загородной жизни становятся проклятием. Для бывшего автомобилиста подобные перемены чреваты обмороже­ниями зимой и солнечными ударами летом в ожидании автобуса, бит­ком набитого тяпками-рассадой, либо наглухо промороженного.

С удивлением вынужденный пешеход понимает, что где-то, поми­мо исчезнувшей сказки, шла жизнь. Люди на пешеходных переходах оказались-таки не голограммами, которым можно покрикивать «Куда прешь!» или пугать клаксоном (если все-таки остановился).

Надежды на спокойное пересечение автомобильной артерии в по­ложенном месте тают, да и далековато до него топать. Бывший води­тель теперь понимает: когда-то и кто-то разделил человечество на два враждующих лагеря, и сейчас идет необъявленная война, втягиваю­щая в себя все новых бойцов.

Рассматривая пешеходов, бегущих пехотинцами штрафбата по переходам, он с ужасом осознает, что шутка «реализовать свое право на смерть» не такая уж и смешная. Вспоминая бывших «соратников» и владельцев «А», он ужасается слабости нынешних. К тому же любой вновь обретенный хозяин «А» моментально предает бывших товари­щей, сигналя и крича из окна на них на переходах.

Остановлюсь-отдышусь…

Начиная этот рассказ, я вовсе не хотел рисовать картинку подобно­го армагеддона. Мне хотелось по обыкновению выступить в защиту милых женщин, которых несправедливое мужское большинство гото­во просто вышвырнуть из-за руля только из-за принадлежности к са­мой милой и важной части человечества. Каюсь. Унесло. Возвращаюсь к теме.

В свое время, когда бизнес строился в основном на колесах (милые 90-е), мы с товарищем, «вращаясь» по городу, невольно отмечали груп­пы и подгруппы водителей авто, которые вытворяли на трассе необык­новенные пируэты.

Сейчас не помню, кто из нас и когда предложил отследить и систе­матизировать эту картинку, но авторство принадлежит именно нам!

Если описать, как собирался материал и каких проклятий стоили нам добытые-таки данные. Только-только заметив неуверенно движу­щийся автомобиль, совершающий или пытающийся совершить дурац­кий маневр, мы бросались в погоню. Иной раз объект бросали, так и не догнав, потому что «материала» на трассе хватало.

Нескольких месяцев изучения обозначили, наконец, те самые кате­гории.

Первая, самая жесткая и уверенно лидирующая, - усатые. Оговорюсь сразу - парни усатобородатые не имеют у этой категории никакого от­ношения, равно как и кавказцы, у которых это обязательный атрибут. Итак, убежденно-усатый водитель, причем чем гуще усы, тем страшнее косяки. Категория самая многочисленная и массовая. Добавлю, изучая усатых после в реальной жизни, выяснилось, что они и пешеходы-то никакие, а гонору…

Вторая категория - дедушки. Не знаю, что тут влияет на водителя, школа вождения «матроса Железняка» или биологические изменения, но когда я вижу старичка, уверенно едущего на своей «Ниве» поперек дороги, я предпочитаю с ним не соревноваться…

Третьи. Люди с врожденными дефектом лица, странной формы го­ловы и блуждающим взглядом. Категория «Франкенштейн, или Шрек».

Четвертые - деловые с папироской, наворачивающие руль, будто в мультфильме. Или не снимающие шляп-кепок в салоне даже в летнюю жару и при отсутствии кондиционеров (иные и окон в дверцах не от­крывают).

Пятые - солдаты или молодежь (ездить еще не умеют, но перцы важ­ные…) Кстати, современные стритрейсеры с их шахматами на трассе и гуделками на глушаках могут уже смело обогнать даже дедушек и за­нять третью категорию по численности.

Шестые – владельцы отечественных а/м «Волга», и чем новее «Вол­га» - тем круче персонаж. Владелец подобного авто с импортным движ­ком ведёт себя на порядок важнее владельцев «мерседеса» или «пор­ше».

Седьмые - это женщины!

Заметьте, дамы, все первые шесть категорий были мужчинами! Ка­ково? Преклоняюсь перед вашим долготерпением! По-моему, никто еще не выступал в вашу защиту до этой минуты и так яростно. Так вот вы только седьмые! Причем не все. Женщины теряются на трассе толь­ко первую пару лет, а после по аккуратности могут заткнуть за пояс даже любого мужика-инструктора из опасной машинки с буквой «У».

Единственное, что является камнем преткновения у всех без ис­ключения автолюбительниц, так это движение задним ходом или езда в темноте. Задача же передвигаться одновременно задним ходом и в темноте почти неразрешима, но это, как говорят медики, всего лишь свойства такой любимой женской психики.

Декабрь 2011 г.