818
Любая жизненная история нуждается в хорошем рассказчике. Хороший рассказ многим послужит примером. Пусть мое откровение осветит путь каждого добрым светом.
…За темным окном зажигались вечерние огни города. Они светились красноватыми и желтоватыми небесными звездами, некоторые из них казались елочными гирляндами, а неоновые вывески строчили, кружили и мерцали огнями, часто меняя расцветки, словно хамелеон. Но было множество и других, матовых, огней, равнодушных и словно неживых. Они-то и притягивали глаз, и Эрдэни не очень-то понимал, почему. Он был сухощав, жилист, подтянут — в той же физической форме в дни молодости, и в свои шестьдесят лет в полной мере мог быть доволен прожитым и достигнутым, даже счастливым, если бы шел по жизни рука об руку с матерью своих детей.
Эрдэни отошел от окна, не стал зажигать свет в своей уютной однокомнатной квартире — отсвет ночных огней был достаточен для того, чтобы видеть все жилье одинокого человека. У него были уже взрослые дети — два сына и дочь, семейные, благополучные, образованные и ставшие профессионалами своего дела. Все было у них хорошо, все жили в радости, и Эрдэни всегда был счастлив их счастьем. Но одиночество, особенно в последнее время, омрачало его радость. После ухода жены у него был выбор: или жениться, создав новую семью, или оставить все по-прежнему, заменив детям и мать, и отца. В глубине души надеясь на ее возвращение. Он выбрал последнее. Верно ли он тогда поступил?
Сегодняшний день был особым. Каждый год этот день он встречал в каком-то непонятном душевном состоянии. Ему было одновременно и больно, и тоскливо, и легко. Именно в этот день, ровно 30 лет назад, началась история его новой жизни.
После демобилизации из армии он познакомился с красивой, стройной и веселой девушкой. Юношеская дружба вскоре перешла в любовь, а затем женитьбу. Создав семью, Эрдэни устроился на завод рабочим, затем выучился на токаря, начал работать подмастерьем. И главное, получил желанное — комнату в малосемейке, а когда остался, наконец, один на один с токарным станком, начал получать солидную зарплату, да такую, что в глаза не видели дипломированные интеллигенты. И зажили молодые супруги благополучно и счастливо, видя будущее в розовых тонах. За первенцем родилась дочь, за ней и младший. По мере прибавления в семье расширялась и жилплощадь. Жена работала воспитателем в детском садике железной дороги. Улыбчивая и бравая, как говорили все, она успевала и на работе, и по дому. Все у нее спорилось в руках, было чему радоваться, смотря на суженую. Он готов был на руках нести жену хоть на край света. А когда младший пошел в ясли, в семье грянул гром. Эрдэни почувствовал это сразу, как переступил порог своего дома. Жена сидела перед большим чемоданом с пустыми глазами. Дети тихо и тревожно шептались в своей спальне. Она даже не обернулась. Эрдэни молча сел на корточки перед ней. Жена, тупо глядя перед собой, тихо сказала:
— Я ухожу… к другому… Прости…
Встала, взяла чемодан, открыла дверь и тихо закрыла за собой. Эрдэни, сраженный наповал, остался сидеть, как сидел. Когда занемогли ноги, опустился на пол и в одном и том же положении пробыл всю ночь. В полной прострации. Он даже не заметил, как старший, уже первоклассник, уложил спать младших, а сам лег на диван, поближе к отцу, не видел, как по мальчишеским выпуклым щекам бежали слезы. Только в шесть часов утра он неожиданно очнулся от низкого заводского гудка, резко встал, оглянулся. Дверь в дальнюю комнату, в детскую, была открыта, и было видно спящих детей. Старший сын, подтянув ноги и почему-то чуть нахмурив брови, спал тревожным сном, подрагивая время от времени. Он укрыл его уголком покрывала, автоматически пошел в ванную. В зеркале увидел свое отражение и с трудом признал себя в взлохмоченном человеке с покрасневшим лицом и воспаленными блестящими глазами. Весь его вид был какой-то ненастоящий и потерянный. Открыл кран, ополоснулся холодной водой, машинально взялся за зубную щетку.
— Это из-за нее-то? — вдруг услышал внутренний голос и содрогнулся. — Куда она денется, побесится да вернется.
— А что, если и вправду вернется? — спросил он вслух у отражения. — Простить?
Оно медленно покачало головой:
— Нет. Пусть вернется, но только к детям.
А он уйдет, но всегда будет рядом с детьми. Скорее всего, возьмет с собой старшего. Да и младших не оставит. А пока, подумал он, будет делать то, что делал и впредь, но только с двойным, а может, и с тройным усердием.
Тщательно, как всегда, побрившись, принял контрастный душ, приготовил жидкую манку, разложил по трем детским тарелочкам и мягко растолкал детей. Старшего одного отправил в школу, благо сам он иногда самостоятельно возвращался после уроков, младших повел в садик. Он и раньше всегда успевал на работу, проделав то же самое в отсутствие жены или щадя во время ее редких отгулов и отпускных.
Вечером отпросился раньше времени у своего мастера, забрал детей из садика и во весь дух помчался домой. Дочь задыхалась от быстрого шага и все тянула назад руку, а сын казался на руках неимоверно легким.
— Доча, не плачь, пожалуйста, иди побыстрей, — часто обращался к девочке, а сам про себя добавлял: «Мама ждет дома».
Дверь открыл старший с унылым видом, и он понял, что они одни. Эрдэни не стал заглядывать в комнаты. Держа себя в руках, нарочито неторопливо разделся сам, затем раздел детей. Подозвал старшего:
— Ты переодень сестру и братика в домашнее и поставь чайник. Я схожу в магазин за продуктами.
Отоварился в магазине и, уже было хотел выйти, но вернулся и купил поллитровку. Он выпивал редко, разве что по праздникам. Не знал, что такое дружеская попойка. Так как после работы всегда торопился домой. К своей. И, конечно же, к детям. И не было для него милее уголка своего…
Теперь у него имеется веская причина. Надо посидеть и крепко подумать. В этом поможет водка, заострив мысли и чувства. В полдесятого уложил детей, подсел к старшему.
— Сын, вот что нам с тобой надо решить. Пока мамы нет…
— Пап, а мама далеко ушла, да? Она ведь сказала, что куда-то уходит…
Крепко сжало горло. Жаль было старшего. Он ведь многое уже понимает.
— Да, сына, далеко ушла… Так вот, пока мамы нет, ты будешь ходить в школу один. Справишься?
— Конечно, хожу ведь сам…
— Хорошо. После школы дома покушаешь, и, как обычно, поиграешь до трех часов. Затем выполнишь домашнее задание, а в пять часов пойдешь в садик за младшими. Детсад недалеко, ты знаешь дорогу. Он работает до шести. Опаздывать нельзя. Все надо делать без брака. Сможешь?
— Смогу.
— Если возникнут какие трудности, ну, скажем, с переодеванием ребят и тому подобное, обратись воспитателям. Только завтра пойдем вместе. Ты завтра выйди из дома в пять и жди меня в детском саду.
Водка в горе не помощница, она более усугубляет и без того плачевное положение. На слуху была эта истина, но Эрдэни открыл бутылку. За рюмкой следовала другая. Выпьет и думает. Думает и выпьет. Мысли не заострялись, а наоборот стали ускользать в сторону, скакать с одной темы на другую и путаться. Чувства притупились, и вместо ожидаемых новых ощущений стали вязнуть на одном месте. По мере того, как набирался, душа размягчалась, растопилась как свечка, и появились слезы обиды. Половина содержимого бутылки подействовало на психику таким расслабляющим образом, ослабило контроль над собой. Что будет, если продолжит? Недаром народная мудрость гласит: «Хочешь быть дураком, пей водку». Что толку толочь воду? Тем более на одуревшую голову? Это не выход, решил он, больше такое не повторится. Эрдэни рывком встал, вылил остаток водки в раковину и пошел в ванную.
Спать не хотелось. В голову лезли всякие мысли, и он усилием воли направлял в нужное русло.
Вопрос по воспитанию детей должен решить сам. Сам будет и отцом, и матерью. Не станет просить помощи у своих родителей и других родственников. Они могут лишь помочь малым, заменив его на короткое время, когда это будет нужно.
Прошла неделя. Жена не возвращалась. Прошел месяц. Жена не возвращалась. Даже не позвонила. Эрдэни начал привыкать к мысли, что она не вернется. Ни к нему, ни к детям. К нему, он еще может понять. А почему она бросила детей, понять было невозможно. Неужели он до того ей противен, что и общие с ним дети не нужны? Но они ведь и ее дети. Не она ли носила их под сердцем?
Эрдэни, обычно общительный веселый парень, замкнулся в себя, стал неразговорчив и мрачен. В коллективе цеха, где он работал, после первых недель обычного удивления, все-таки докопались, где собака зарыта. Сначала заговорил с ним мастер, затем инженер, сменил его председатель профкома. Эрдэни не раскрывался, придумывал всякие причины. Начались разговоры о его профессиональной непригодности.
— Что ты голову повесил? Или работа не по тебе? Ходишь как на каторгу…
Шила в мешке не утаить. Когда вызвал к себе начальник цеха, степенный и мудрый пожилой человек, прошедший непростой путь от рабочего до умелого управленца, Эрдэни ничего не осталось, как рассказать о своем горе за чашкой пахучего кофе, предложенного начальником. Руководитель не стал восклицать: «Как такое может быть! Мать бросила детей!» и тому прочее, а высказался просто:
— Всему есть причина. И у жены твоей наверняка имеется. Какая, это мы пока не знаем, но, уверен, узнаем со временем. Может, какая объективная, может, и субъективная. С человеком может случиться всякое. Ты искал ее?
— Нет.
Начальник внимательно посмотрел ему в глаза.
— Может быть, ты прав. Но позволь найти ее нам. Отдел безопасности справится.
— А зачем?
— А может быть, какая с ней беда случилась? А может, ее принудили так поступить?
Ту смену он едва закончил. Бежал домой как никогда. О, боже, вразуми жену, разбуди в ней природный инстинкт материнства!
Дома были только дети. У всех троих большие, округлившиеся глаза. Не только от удивления, что отец так запыхался, но и от того, что, несмотря на все его старания хорошо и вкусно кормить, все-таки исхудали. Бедные мои, воробышки мои маленькие…
Эрдэни закрылся в ванной, открыл кран и дал волю слезам. Затем сходил в магазин, накормил детей обильным ужином, приготовил к завтрашнему дню и после «Спокойной ночи, малыши» уложил спать.
С того момента отношение к нему в коллективе круто изменилось. Отличалось оно, это отношение, большим дружелюбием, чем прежде, готовностью прийти на помощь в любую минуту. Он понимал, от жалости. Сначала ему было стыдно, даже оскорбительно, но когда выяснилось, что жена действительно живет с другим мужчиной и в одностороннем порядке подала в суд заявление о расторжении брака, он понял, что окружающие правы в своей жалости и, главное, в том, что прониклись глубоким уважением к нему за его непошатнувшееся отцовство.
Дети часто болеют. Когда однажды простудился младший и ночью в бреду плакал и звал мать, Эрдэни, как бы ни крепился, не мог сдержать слез, потому что навзрыд, в разные голоса заплакали старший сын и дочка.
— Папа! Где мама? Почему ее так долго нет?
Маму никто на свете не заменит. Он порывисто отвечал игривым тоном:
— Ой! Что-то мне в глаза попало, слезы пошли. Мама ушла, далеко-о ушла. Когда вернется, я не знаю. А я что? Я ведь все делаю, как мама…
— Мама! — звали дети, — я хочу маму!...
Эрдэни готов был рвать на себе волосы.
Тогда Эрдэни пришел в указанное время на суд и, глядя только на солидного судью, часто вздыхавшего тайком, подписал все бумаги о согласии на расторжение брака, отрешение жены от детей, подтвердил свое отцовство. А перед этим было множество хождений в отдел социальной защиты по оформлению необходимых бумаг. А упущенное рабочее время наверстал действительно ударным трудом. Вознаградилось и это усердие — появились навыки, отшлифовалось мастерство, стал работать без брака, вышел в передовики, занял свое место на доске почета завода. За токарным станком, за этим чудом человеческой мысли, он забывал о своих проблемах, когда вились в кольца стальные стружки и из простого куска железа появлялись ослепительные и четкие готовые продукции.
Все свободное время он посвящал детям. Готовил, убирался, стирал, проверял успеваемость, шил и мастерил всевозможные костюмы к детским представлениям, посещал родительские собрания, водил их в кино и театры, на городские праздничные представления, а тот небольшой отрезок времени, что удавалось иногда урвать для себя, шел в комнату отдыха завода и с большим увлечением играл в шахматы.
Друзей было много. Вернее, тех, которые предлагали свою дружбу. К светлому и доброму тянутся все. Женщины по работе наперебой предлагали познакомить его со знакомыми или подругами, а те, что свободные, не прочь были предложить себя в спутницы жизни. Но Эрдэни всегда мягко отклонял под благовидным предлогом и вел со всеми обычную здоровую дружбу. Он мог любить только одну женщину, свою жену, но только с другим, светлым и добрым, внутренним содержанием. Но такая не встречалась. Порой общался с женщинами, но на одну-другую встречу, и не более. Без дальнейшего продолжения, так как никому не хотел причинять боль. Были и красивые, и самодостаточные, добрые и умные, но все они проходили тихой тенью, не зажигая в сердце огня. Может быть, оно и загорелось, если б сам захотел этого. Но между матерью и мачехой слишком большая пропасть. Редко кто полюбит чужих детей как своих. Потому оставался одиноким. И со временем все женщины сливались в одно лицо, в образ жены, и исчезали бесследно.
Шли годы. Подрастали дети. На редкость были самостоятельны и практичны. Особенно радовала дочь. Своей внешней схожестью с матерью и его, он знал, светлой душой. Эрдэни отдавал практически все силы детям, особенно ей. Вырастая, дети понимали положение отца, особенно старший сын. Он был первым помощником, его правой рукой. Выполнял все поручения, что может выполнить мальчик его возраста, даже восполнял упущенное или забытое им. Настаивал, чтобы он провел время с друзьями, сходил на вечеринки и на новые постановки театров. Порой отец пользовался такой возможностью отвести душу. А когда возвращался, старший сын держал перед ним отчет. Не по годам смышленый, бесконечно добрый и сердечный, с умилением рассказывал о милых проделках младших. Отец доверял ему больше, чем кому бы то ни было на свете и благодарил Бога, что ниспослал ему хороших детей.
Старший заканчивал школу, когда появилась жена. Она пришла так же тихо, когда ушла десять лет назад. Он вернулся с ночной смены и увидел ее у дверей, стоящей в нерешительности и глубокой задумчивости. Увидев его, она нисколько не смутилась, не вздрогнула, просто тихо выдохнула:
— Здравствуй.
Эрдэни кивнул и тут же ясно ощутил сосущую пустоту в душе. Открыл дверь, двинул рукой в знак приглашения войти. Было раннее утро, дети были в школе. В белом легком плаще, ухоженная и выхоленная, она выглядела такой же красивой. Не раздеваясь, молча прошлась по комнатам, разглядывая обстановку. А он стоял у порога и смотрел на нее, чувствуя полное безразличие и к ней, и ко всему окружающему то ли от суточной усталости, то от всего пережитого. Он снял куртку, поставил чайник, открыл настежь окно, сел на табурет и, глядя на улицу, закурил. Выкурил одну, зажег другую. Она молчала, молчал и он. Когда выкурил третью, она вымолвила:
— Я знаю, я виновата…
Воцарилась долгая тишина.
— Я тебе не судья.
— Прости… если сможешь…
— Я тебе не судья.
— Так не поступают… я знаю… но… но ничего не смогла сделать… с собой…
— Я тебе не судья.
— Ты молодец… ты лучший мужчина… лучший отец в мире… Недаром что Эрдэни — драгоценность…
Тишина была тягучей и никчемной, как этот ненужный разговор.
— Я прошу тебя одного — позволь мне встречаться с детьми… Пожалуйста…
В голове проносились жуткие картины. Брошенный, потерянный человек, испуганные большие глаза и тихий, оттого страшный, плачь беспомощных детей, бессонные ночи у кроватки приболевших малышей, долгие тщетные ожидания самой дорогой женщины, нечеловеческие напряжения, гул послушного токарного станка, людская жалость, покрасневшее лицо от жгучего стыда, ранняя седина и многое и многое другое, что составляло его жизнь. Раньше он думал, встретит жену, выскажет все наболевшее, выстраданное в лицо. А теперь ему этого было не нужно. Рядом стояла совершенно чужая женщина. Лишняя картинка. Сними со стены, чтобы не портила галерею, иди дальше. Вдруг пришла на память притча о заблудшем сыне. Покаяться никогда не поздно, вспомнил он из библии. На это запретов нет.
— Отказать не имею права.
Эрдэни встал, взял с вешалки куртку.
— Ты что?… Уходишь?
— У меня выходные. Мне отдохнуть…
Он шел по улице, как мечтал ранее, но не свободным от семейных проблем. Он знал, что всегда будет с детьми, будет снова и снова проходить программы с первого по десятый классы, будет болеть вместе с ними, играть в шахматы, огорчаться и, конечно, радоваться успехам дочери и сыновей.
С тех пор утекло много воды. Жена проживала со своим мужем, не дал им Бог ребятишек, занималась торговлей и помогала детям материально. Дети встретили мать с глухим отчуждением, отказывались от ее помощи. Тогда он посадил их перед собой и сказал:
— Все меняется в лучшую сторону. Это такой закон жизни. Мы не имеем права мешаться этому. Воспринимайте мать как необходимость.
— Но она оставила нас маленькими, — вставил в свое оправдание старший, — а теперь пришла…
— Да, пришла, — прервал отец, — пришла, чтобы помогать…
— Мы ни в чем не нуждаемся…
— Сын, дело не в том, что нуждаемся — не нуждаемся, а в человеческом отношении друг другу. Надо всегда быть человеком. Надо жить без брака. Пусть мать оставила нас в самый нужный период, но она вернулась. Пусть ее материнский инстинкт сработал поздно, но все-таки сработал. Свое, скажем, упущенное она должна восполнить хотя бы материальной помощью. Если откажем, погибнет.
Он трудился мастером цеха, выполняя самые сложные детали, когда настал срок выхода на пенсию по выслуге лет. Не зря полагается ранняя пенсия — горячий цех, где рубашка белела солью от пота, делал свое дело. С пенсией получил огромную 4-хкомнатную квартиру в новом доме, обставил ее как надо из накопленных денег, но долго не пришлось в ней жить. Женился старший, за ним свила свое гнездо и дочь в квартире свата, да и младший встретил свою суженую, и он продал квартиру, купил каждому земельные участки, построил большие деревянные дома, а себе оставил однокомнатную квартирку. С работы не ушел, по предложению начальства работал так же, как работал всю жизнь. И так же водился с детьми, теперь уже с многочисленными внуками. Он востребован у всех, но выбирает самое сложное место и всегда оказывается там в нужное время. Правда, в последнее время стал чувствовать некую усталость. Особенно в такие вечера, как сегодня. Когда одиночество нещадно гложет сердце непреходящей тоской, ему кажется все вокруг мрачным и пустынным. Но это только кажется. Мир красят люди. Своим созидательным трудом и просто присутствием. В украшении мира есть и его лепта — труд в течение сорока лет. Кроме того, он подготовил вместо себя трех созидателей. Они больше, чем он один, принесут пользу людям и обществу, богаче украсят мир. Скоро, мечтает он, когда окончательно уйдет с завода, будет разъезжать по свету. Путешествовать по всему миру, как желают сыновья и дочь. Конечно, не один. С ним будут внуки, продолжатели его самого и древнего рода. Он покажет им мир во всей его красоте. И не пройдет мимо нищеты, особенно духовной. Ведь все познается в сравнении. Чтобы внуки познали прекрасное с самого детства и боролись за нее. Всеми силами души и тела. Чтобы всегда выходили в борьбе победителем. А есть ли большей радости на земле, чем радость победителя?
Каждая история нуждается в хорошем рассказчике. Хороший рассказ послужит хорошим примером. Пусть меня простит читатель, если я плохой рассказчик.
