​​О родном языке и не только

«Буряад Үнэн» продолжает публиковать материалы о малоизвестных страницах истории из исследований бурятских ученых, а также приглашает к дискуссии всех неравнодушных к судьбе бурятского языка. Задача единственной полосы «Буряад Үнэн» на русском языке стать площадкой для тех, кто пока не читает и не пишет на родном. В ближайшем номере газеты мнение журналиста Норжимы Цыбиковой.

Я исключительно продукт СССР. Со всеми вытекаю­щими. Ясли с девяти месяцев от роду, детский сад, школа со всеми советскими институтами. Все это происходило в бурятскоязычной Кижинге, в которой я чудом сохранила родной. И произошло это лишь по причине, что мои эжы и баабай русского толком не зна­ли. Хотя семьей они стали в Красноярском крае, со­сланные – одна за то, что была женой зажиточного человека, а дед ламой в Чесанском дацане. Так, безъязыкие, они выжили и вернулись домой с двумя младенцами на руках.

Дамой я была с младенчества дерз­кой и, сидя на коленках у деда, вопро­шала: почему космонавты бога твоего не видят. Уже в четыре своих года я ста­ла атеисткой в первом поколении, хотя и родители мои, в советское время это было нормально, тоже особой набожно­стью не отличались. Я училась в классе с преподаванием на русском языке, шан­сов, совершенствовать язык, было мало. А поскольку мы все были билингвами от рождения мы с легкостью переходи­ли с бурятского на русский и наоборот. Так мы становились советским народом. Пели революционные песни, танцевали украинские танцы. Но бурятских костю­мов и народных песен в своем детстве я не помню. В итоге все мы говорим на дикой смеси русского и бурятского, пе­риодически тоскуя по уходящему языку.

Но не случайно существует фраза «дьявол кроется в деталях». Детали за­ключаются в том, что все чаще обнару­живается, что дети «носителей» языка не говорят на родном. Вообще. Это зна­чит, что и в семьях говорить не считают нужным. Понятно, что самое объяснимое прикрытие под названием глобализм спишет все. И ответственность родите­лей перед детьми, которые лишились родного языка.

И тут вызревает главный вопрос - а на ком ответственность? На родителях? На обществе? На государстве?

Со своим русско-бурятским языком я жила долгие годы вполне себе комфор­тно. Необходимости говорить на нем ни в институте, ни после не возникало. Разве что по привычке, для души, на ро­дине, с друзьями и родственниками. Ни разу не было случая, когда кто бы ска­зал: твой родной язык скуден. Пока не открылись границы и я однажды, в году этак 2005 не оказалась в юрте в шэнэхэн­ской степи. Это состояние видимо и на­зывают культурным шоком. Родная речь - богатая, бескрайняя как степь, изумительная по богатству. Я понимала, что я вернулась в бытность, когда были живы мои эжы и баабай. Я понимала, что все эти слова я знаю. Только не применяю. И я вернулась. В мозгу сработал тумблер и я начала чувствовать необходимость внимать язык, чувствовать нужду в нём, получать удовольствие от звучания. Я вернулась в среду, где говорили исклю­чительно на родном, кормились бурят­ской пищей - айраг, тараг, hула шүлэн. Эжы иногда употребляла слова, которые по ее мнению были бурятскими: «алап­хи» ошохом. «Алапхи»- от русского «лав­ка». Или «хомпед» - конфеты. Каково же было мое изумление, когда шэнэхэнская тётушка, готовя нам угощение на печи в юрте, пробрасывала русские слова «че­резседельник», «хомут». Оказалось, что уходя от раскулачивания вместе с рус­скими и семейскими, они «забрали» в свой язык русские слова и определения, а их потомки, современные шэнэхэнцы, уверовали, что это бурятские слова. Есть знаменитая байка о разговоре двух шэ­нэхэнских бабуль, когда одна другой на полном серьёзе заявляет: «Үгы, юундэ хитадаар хэлэжэл байгаа юмши. Астахаан гээд буряадаар хэлыш!» (Почему ты употребляешь китайские слова? Говори на бурятском - стакан).

Все эти ситуации вызывают без­удержное веселье у собеседников. И эти заимствования вполне себе нормальны. Речь же о более серьезном. Все же кажет­ся, что язык - это ответственность стар­ших перед младшими. Ответственность семьи в первую очередь. Поскольку тер­ритория применения родного языка все больше сужается. Хотя совершенно оче­видно, что туризм, как перспектива, внес неожиданные и мощные коррективы. И бизнес стремительно начал создавать ту самую искомую среду и, сам того не подозревая, простимулировал и общество к тому, чтобы все этническое стало вос­требованным.

Что же касается среды, то именно языковая среда способна детали сделать яркими, очевидными и притягатель­ными. Поскольку даже с точки зрения туристической привлекательности мы должны быть убедительными во всем. Хотим мы того или не хотим, но без язы­ка культура имеет обыкновение туск­неть.

Вопрос: как это сделать? Я не специ­алист, но журналистика - это искусство общения и наблюдения. Недавно я стала участником придуманной во спасение языка забавы. На спор группа, компания, коллектив в течение получаса обяза­на говорить исключительно на родном языке. Применивший в речи даже союз или предлог под общее ликование вы­бывает. Очень стимулирует. Поскольку ответственность, в том числе и за язык тогда действенна, когда ты помнишь о ней в постоянном режиме.

Нужно просто очень хотеть знать родной язык. Все у нас получится. 

Фото Анны Огородник