​​Шанага ты, моя Шанага!: к 90-летию заслуженного агронома БурАССР Бальжидмы Молотовой

В центре: Бальжидма Молотова, Циден Цибудеев, Цыпилма Цыренова, крайний справа - Цыбикжап Цыбудеев

Шанага ты, моя Шанага! К ней всегда тянулась душа моего отца Цидена Цибудеевича Цибу­деева и где осталось его тоонто. Это небольшое селение в Бичур­ском районе вблизи Хилка нахо­дится в 160 км от Улан-Удэ.

Дорога туда по живописней­шим местам через бескрайнюю Тугнуйскую степь занимает 3-4 часа со стоянками на Барском и Заганском хребтах, где проез­жающие душевно общаются в предвкушении радостных встреч с близкими и делают символиче­ские подношения хозяевам пере­валов, развешивая разноцветные лоскутки на деревьях.

Мой отец

С большим трепетом относил­ся отец ко всему, что связывало его с малой родиной - Бодонгу­том, объединявшим деревеньки Хонхолой, Шанагу, Дабатуй и где-то посередине - Амгалантуй из нескольких дворов. Он родился в 1915 году, в три года от чёрной оспы потерял мать. А в 13 лет от перитонита скончался отец Сан­жатын Цибудэй, которому было всего-то 42 года. Но в глазах сына он, изборождённый глубокими морщинами от тяжкого труда без хозяйки дома, выглядел настоящим стариком.

В 1928 году осиротевший Циден окончил семилетку в Шибертуе и был определён в БМВКСХШ (Бурят-Монгольскую Высшую коммунистическую сельскохозяй­ственную школу) в г. Улан-Удэ (на ул. Сталина-Коммунистической, напротив офиса КПРФ). Потому что на счастье ему подобных пришедшая советская власть не бро­сала сирот на произвол судьбы.

Старшему брату (абгаю) Цы­бикжапу было 18 лет, а родите­лей им заменила двоюродная сестра Цыпилма (Ма) – истинная буддистка и уважаемая в округе женщина, которая была мораль­ным авторитетом для односель­чан. Сегодня при въезде в Шанагу установлен субурган в её светлую память.

Между Цыбикжапом и Циде­ном был средний брат Дугар, кото­рый ещё с детства воспитывался в другой семье и носил фамилию Балданов. Все три брата были на фронтах Великой Отечественной войны и вернулись живыми, пото­му что Ма каждый день молилась за всех и брызгала топлёным мас­лом и молоком высшим силам, призывая их на помощь. Правда, Дугар возвратился позднее, по­тому что, попав в плен, угодил в концлагерь и до конца жизни не выносил собачьего лая и немец­кую речь.

…В новом учебном заведении Циден оказался подростком не из робкого десятка. На первом собрании новоприбывших, где решались коммунально-бытовые вопросы (содержание, питание, распределение комнат), он, инте­ресуясь распорядками интерната, представился: «Я, Цибудеев - сын бедняка из Бичурского аймака», когда узнал, что там все такие же выходцы из бедняков. А на следу­ющем собрании, где нужно было выбирать комсомольский актив, никого не могли предложить, так как не знали друг друга (буряты же в основном молчуны), кроме бойкого парня, фамилия которого уже прозвучала. Его и выбрали секретарём комсомольского ко­митета школы. Так начиналась его комсомольская, а затем и партий­ная карьера.

После окончания в 1936 году с отличием БМВКСХШ отца назнача­ют редактором республиканской молодёжной газеты «Костёр» (в 2018 году отметили её 80-летие). В 1937-м по стране прошли масштабные репрессии, коснувшиеся комсостава разных уровней. И на смену им выдвигался новый ру­ководящий корпус, называемый «сталинским призывом». Но что мог знать об этом мой папулька, который увлечённо грыз марки­стско-ленинскую науку и верил в неё?

Так, в 1940-м Циден Цибудеевич Цибудеев был выдвинут секретарём обкома ВЛКСМ по пропаганде и агитации, а в 1941-1945 годах его призвали в РККА. Он воевал расчётчиком боевого огня, разведчиком и политруком артил­лерийской батареи на Можайском направлении (оборона Москвы), Воронежском и 3-м Прибалтий­ском фронтах.

Летом 1943-го, оправившись от осколочного ранения в бе­дро в одном из боёв в Курских лесах, он получил увольнение и отправился на Халхин-Гол, где стояли резервные части Восточ­ного фронта, мобилизованные из вчерашних школьников, чтобы встретиться со старшим сыном Цыпилмы - Бато-Мунко (Алексе­ем), 1924 года рождения, накор­мить его офицерским пайком из американской тушёнки по ленлизу и подарить офицерские часы. Это - на случай гибели, что­бы у любимого племянника оста­лась память о дяде.

Но судьба папку сберегла, в 1946-м он мобилизовался, через год удачно женился, найдя супругу подстать себе – Цыцык Гри­горьевна Шанюшкина уже в 1940 году была секретарём обкома ВЛКСМ по учебным заведениям, и по деловым и человеческим ка­чествам мало кому уступала. А дальше, со слов мамы: «Не успели мы пожениться, как он привёз в город племянников Бато-Мунко и Бальжидму (Наталью) для учёбы в сельхозтехникуме».

Бато-Мунко не проявлял осо­бого желания учиться: с утра де­лал вид, что идёт учиться, а сам нашёл компанию и играл в кар­тишки. Говорил, что ему не нужна учёба, лучше он поедет в Монго­лию и купит кожан. Однако на ро­дительском собрании отец узнал про прогулы и отчаянно лупцевал его массивным ремнём: «Это тебе за прогулы, это – за Монголию, а это - за кожанку». Добродушный толстяк Бато-Мунко всегда со смехом вспоминал годы учения в дядином доме, дядькины угрозы и ремень. А сам затем много лет ди­ректорствовал в школах Степного Дворца, Цолги, Подлопаток, был парторгом колхоза «Забайкалец» в Шаралдае, где хорошо ладил с семейскими и ловко гонял по по­лям на мотоцикле с коляской. Мне тоже доводилось прогуляться с ветерком.

Когда в 1948 году родилась я, трудолюбивой и послушной Баль­жидме доставалось. Помимо учёбы в техникуме, она нянчилась со мной, ходила на рынок, варила суп, в двух вёдрах на коромыс­лах носила воду на 4-й этаж на­шего дома по Папанина, 5 (ныне пр. Победы, 11). Успешно окончив сельхозтехникум, была назначена главным агрономом совхоза «Бо­донгутский».

Папа на всю жизнь сохранил благодарность и тепло к семье Цыпилмы и считал их ближайши­ми родственниками. Как и абгаю Цыбикжапу – большому труже­нику и знатному луговоду совхоза «Бодонгутский». Когда-то семья брата собирала его в армию, а жена (хээтэй) Бухадеева Халзудай сшила из простыни нательное бе­льё.

В краю родном

…Каждое лето на день-два мы выезжаем в Шанагу, где окунаем­ся в стихию народной жизни с её законами и своеобразным лекси­коном. Утром перед уходом на ра­боту отец даёт мне 25 рублей на 3-4 плитки зелёного чая, связки баранок и столько же карамелек. Это значит, что мы заедем к Ма (Цыпилме), абгаю Цыбикжапу и Бальжидме.

На песчаной дороге после ас­фальта Заганского хребта с гу­стым кедрачом и пышными за­рослями иван-чая папа выходит из машины размяться: «Хорошо в краю родном, пахнет сеном и гумном», вольно потягивается он. «Циден-ахай, ши гүш та?» - раз­даётся голос с телеги, на которой возвращается домой шанагинский сверстник. Затевается мирный, не­суетный разговор о житье-бытье. Папа умел быть на одной волне со своими земляками.

Но вот издалека высится 2-этажный дом Ма (Цыпилмы) с хуряахай - волостным старшиной Цыреном Цыреновым. Они живут с семьёй младшего сына Ломбо. «О! Циден-ахай ерээ! О! Цыпилма ерээ! (Меня она назвала своим именем) О! Сэндэма ерээ! (сестрёнка Тама­ра). «Мүргэ, Циден-ахай, муухай коммунист-атеист, хуу мүргэгты», радостно встречает нас весёлая и подвижная старушка, энергично подталкивая папку к божнице. Вдоволь насмеявшись, покрутив барабан, погремев медными та­релками, садимся за стол с осве­жёванной бараниной. Невестка Анна суетится с угощением под табан зуун грамм.

Но однажды мне довелось ви­деть, от чего престарелая тётушка так весела и подвижна. Для этого надо было видеть, как ежеутрен­не и ежевечерне она поднимается на второй этаж и истово молится, по 108 раз перебирая чётки, падая ниц перед изображением Будды и снова поднимаясь. А второй этаж их большого дома - это настоящий дацан со всеми ламскими атрибу­тами: разноцветные полотнища с потолка, колесо судьбы, ваджра, медные тарелки, ряд сүгсэ с раз­ными зёрнами и сладостями, не­сколько зула, благовония из ая ганги, далга и т.д.

Оттуда – её физическое и ду­шевное здоровье с правильным воспитанием шести детей: Бато­мунко, Сыбжидмы, Бальжидмы, Дынчигмы, Ломбо и Нансалмы. Все они учились, умели трудиться, имели крепкие семьи и, по словам моей мамы, никогда не разводи­лись. Самыми трудолюбивыми оказались сыновья Нансалмы: Дылык, Солбон и Мижит. А по её стопам пошёл внук Цырен-лама – Валерий, сын Дынчигмы.

Но вернёмся в Шанагу. Через несколько домов ниже по улице – дом абгая Цыбикжапа, в котором тоже есть божница и полно вну­ков, а добрейшая Халзудай едва успевает их кормить. Несколь­ко чугунков с супом и зелёным чаем всегда стоят наготове на плите летней кухни. Огород пол­ностью засеян картошкой. Абгай собирается косить, но не может найти бүлюу (точильный оселок). Все только повторяют «бүлюу, бүлюу», но никто не знает, куда пропал брусок. Тут терпение выдержанного дедушки кончается, и он сердито бурчит. Но к папке он трогательно нежен, как к малому дитя.

Следующий дом - тёти Баль­жидмы с мужем Доржи Молото­вым. Как агроном совхоза, она разводит сад-огород с цветами-овощами и живёт по-городскому. На столе – салаты с огурцами и помидорами и, конечно же, мясо. Дети - Валентина, Александр, Ва­лерий и Татьяна помогают маме и шустро бегают с лейками по грядкам. Соседи прибегают за советами по разведению сада-огорода.

В каждом доме мне дают буян - 10 рублей с пожеланиями удачи, а тётя Бальжидма – целую студенческую стипендию в 35 ру­блей. Наверное, на обновки. По­тому что однажды она спросила меня: «Надя, ты почему приезжа­ешь к нам в простом сарафане и сандалиях? Почему не наденешь красивое шёлковое платье, туфли и золотую цепочку? Мы же, дере­венские, хотим тобой гордиться!».

А сегодня, достигнув солид­ного возраста, всё вспоминается вживую, словно это было вчера. И приходится констатировать, что по­нимание элементарных житейских истин приходит со временем. Тогда ловишь себя на мысли, что как хо­рошо иметь добрых родственников, которым привиты нормальные се­мейные ценности, передающиеся следующим поколениям.

Очень хотелось бы, чтобы вну­ки Цыпилмы сохранили всё до­брое и светлое, что досталось им от предшественников и мудрой бабушки, проповедовавшей бес­корыстие, бесконечную доброту и чистоту буддийских истин. «Ом, мани падме хум!», дорогая Баль­жидма, и долгих лет жизни в добром здравии.

Фото предоставила Надежда Цибудеева