​Сергей Санхядов о родном языке: «…мы не ценим то, что имеем»

Сергей Санхядов

Вышла в свет книга «Волки» Сергея Санхядова. Это автобиографическая публицистика, история о том, как человек обретает свои корни, свой язык и культуру. И на самом деле автор, делавший успешную карьеру в Москве, вернулся в Улан-Удэ и выучил бурят­ский язык. Прецедент совершенно не характерный для современных бурят, и мы попробуем разобраться в нём. Почему?

- В течение того времени, что я работал в Москве, моя семья жила в Улан-Удэ, по­скольку я не настаивал на том, чтобы жена и дочь пере­ехали ко мне. Ведь именно за 5000 километров от родной республики я в какой-то момент остро почувствовал не­обходимость не отрываться от своих корней, изучить родной язык и передать сво­им детям понимание того, кто они и кем были их пред­ки. Понятно, что, живя в Мо­скве, сделать это было бы очень сложно.

- К бурятскому языку вы обратились уже будучи взрослым, что послужило побудительным мотивом?

- Достигнув сорокалет­него возраста и поняв, что то, чего я добился, не при­носит мне настоящего вну­треннего удовлетворения, я понял, что упустил что-то очень важное. То, без чего внешний жизненный успех – это замок, построенный на песке. Образно говоря, если корни не питают дерево, то оно рано или поздно засо­хнет, каким бы цветущим оно не выглядело сегодня. Для человека корни – это его народ и культура, около 80% которой составляет родной язык.

- Москва - это центр ме­жэтнических контактов и насколько там принято позиционировать свою на­циональную принадлеж­ность?

- Скорее там принято не позиционировать, а под­тверждать свою националь­ную принадлежность. В пер­вую очередь, естественно, знанием родного языка.

В своей книге я пишу о том, что в Москве все пред­ставители различных наци­ональностей говорят на род­ном языке. И каждый из них заметно теряет уважение к собеседнику, узнав, что он не владеет своим языком.

В таких ситуациях мне вспоминалась история о том, как на встрече с арабскими партнёрами американский бизнесмен упомянул о сво­ём визите к родителям в дом престарелых. После этого арабская сторона прекрати­ла всякие контакты с амери­канцем. Разве можно дове­рять человеку, который сдал собственных родителей в дом престарелых, какие бы материальные условия там ни были созданы?

А можно доверять чело­веку, который годами учил русский, английский, не­мецкий, но не удосужился научиться разговаривать на родном языке? В Бурятии по известным причинам такой вопрос не стоит, но за преде­лами республики это явля­ется явным свидетельством духовной неполноценности.

- Где и как учились род­ному языку? Насколько он востребован в вашей по­вседневной жизни?

- Сначала я понял, что по сравнению с перспективой стать первым представите­лем своего рода, который может умереть, не познав родного языка и не передав его своим детям, любые ори­ентиры жизненного успеха выглядят ничтожными. По­сле этого для меня перестал существовать вопрос вос­требованности бурятско­го языка. В конце концов, языковую среду формируют сами члены общества.

Тогда я вспомнил о про­екте «Буряадаар дуугараял» с Жаргалом Бадагаровым. С его помощью мне удалось постичь необходимые грамматические основы родного языка. Когда же я вернулся в Бурятию, то мне повезло в том, что известный педагог и человек, не равнодушный к судьбе родного языка Ок­сана Александровна Дарее­ва согласилась давать мне уроки. Она же, несмотря на плотный рабочий график, прочитала черновик моей книги и дала несколько по­лезных рекомендаций.

- Знание языка измени­ло вас?

- Отвечу на этот вопрос словами классика: «Сколько языков ты знаешь, столь­ко раз ты - человек». Когда человек говорит на ино­странном языке, то пере­страивается на восприятие мира своим собеседником. По своему опыту знаю, что, разговаривая, к примеру, по-английски, человек не­вольно начинает примерять на себя мировоззрение со­беседника и рассматривать обсуждаемое с позиции за­падного менталитета.

Когда же я стал говорить по-бурятски, то заметно по-другому начал, к примеру, относиться к старшим, а к родителям тем более. Из этого опыта я сделал вы­вод о том, что, если человек не говорит и не пытается говорить на родном языке, значит, он не может даже на время почувствовать в бу­рятском теле бурятский дух.

К примеру, как и пода­вляющее большинство моих сверстников, с детства я раз­говаривал с родителями на русском языке. Уже после 40 лет, пополнив свои знания бурятского языка, я стал ста­раться изъясняться хотя бы по самым простым вопросам со своими родителями на родном языке. При этом я за­метил, что ранее привычное обращение к родителям на «ты» вызывает у меня вну­тренний дискомфорт.

После этого у меня поя­вилось новое едва уловимое чувство. Стала налаживать­ся ранее отсутствовавшая тонкая духовная связь с ро­дителями, не имеющая ни­чего общего с привычной с детства типичной моделью взаимодействия «родители - дети». Постепенно стало приходить понимание, а так­же внутренняя поддержка того явления, что практиче­ски в каждой бурятской пес­не есть слова благодарности матери и отцу. Как будто сте­на, ранее отделявшая меня от этого понимания, стала понемногу разрушаться.

Тогда я понял, что в почи­тании родителей, в уважи­тельной дистанции с ними предками заложена гаран­тия сохранения определён­ного уровня нравственно­сти. Человек, который не способен ограничивать свои желания при родителях, га­рантированно не сможет де­лать этого в обществе. Чем больше процент таких лю­дей в обществе, тем больше у него шансов превратиться в общество потребителей. Есть, конечно, вариант того, что в обществе найдутся люди, перед которыми че­ловек не осмелится делать то, что он позволяет себе при родителях, но это сам по себе показатель деградации и человека, и семьи, и обще­ства.

- Вслед за языком, что вы познаёте, имеется в виду сугубо националь­ное?

- Я бы сказал, что познаю много нового, полезного и интересного не вслед, а вме­сте с языком. В первую оче­редь в вопросах отношения к жизни. Ведь язык – это не просто способ коммуника­ции, как мы привыкли себе представлять, это способ мировосприятия. Чтобы эта мысль не звучала просто как красивая фраза, приведу пару примеров.

Когда в бурятско-русском словаре К.М. Черемисова я нашел поговорку «Нүгэл буян хоёр аха дүү», то осоз­нал, что мы не ценим то, что имеем. Такая поговорка мог­ла родиться только внутри народа, обладающего диалектическим мировоззре­нием, в котором способны объединяться противопо­ложности, не совместимые для привычного человече­ского сознания.

Тогда я вспомнил о том, что ещё в поколении моих родителей детям специаль­но давали неблагозвучные имена. Мой дед, когда об­ращался к внукам, говорил «Минии муури». Принято считать, что такое «неласко­вое» на внешнем уровне об­ращение имело своей целью дезориентировать некую «нечистую силу». На мой взгляд, это слишком упро­щённое понимание, далёкое от первичного смысла.

Наши диалектически мыслившие предки знали универсальные законы Все­ленной, в том числе следу­ющий: «То, к чему человек слишком сильно привязы­вается, у него отнимается». Соответственно, для того, чтобы сохранить главное бо­гатство человека - его детей, нужно хотя бы на внешнем уровне от него отстраняться.

- Ваша книга достаточ­но многоплановая, но пре­жде всего это духовные поиски? Ваши духовные поиски?

- Да, когда мне удалось найти для себя ответы на глобальные вопросы, воз­никла идея поделиться ими. Так появилась книга «Вол­ки».

- Кто её читатель, по-вашему?

- Как вы справедливо от­метили, книга многопла­новая, поэтому выделить какую-либо социальную группу в этом смысле не­просто. Отзывы на книгу поступают от представите­лей самых разных возрастов и взглядов на жизнь. Могу лишь сказать, что убеждён­ным прагматикам и атеи­стам она вряд ли будет инте­ресна.

Фото Александра МАХАЧКЕЕВА