3779
На обложке: фрагмент картины Бато Дугаржапова «Улан-Удэ. Полнолуние». 2023 г.
Болот Ширибазаров. Мотылёк в паутине. Роман
Галина Раднаева. К 75-летию поэта. По кромке неба. Стихи с подстрочными переводами автора
Юрий Невский. Смелый идёт купаться, а трус остаётся на берегу. Рассказ
Дугарма Батоболотова. Вечная музыка. Стихи
Андрей Залуцкий. Жил-был человек. Рассказ
Александр Журавский. Точное время. Стихи
Юбилеи и даты
Михаил Хонинов. 105 лет со дня рождения. Чигян — пища мира. Поэма
Татьяна Ясникова. Степь проснулась. К 75-летию первого бурятского романа
В мире интересного
Юрий Неронов . Ихтиоизмы в произведениях А. П. Чехова
Омулёвая бочка
Дмитрий Кушеев. Про кота и кое-что крайне важное. Стихи
Критика и литературоведение
Лариса Халхарова. Поэтика природных образов в дневниках Дондока Улзытуева
Новые книги
Ирина Булгутова. О книге Лопсона Гергенова «Тэршээ зүрхэнэй сохидол»
Приобрести журнал и подписаться можно по адресу: Улан-Удэ, ул. Каландаришвили, 23, каб. 16, тел. 21-50-52.
Болот Ширибазаров. Мотылёк в паутине. Роман. Отрывок
* * *
Вопреки дурным предчувствиям голодать Герману не пришлось. В чулане за кухней стояли мешки с рисом, сахаром и мукой, коробки с растительным маслом и корейской лапшой разных вкусов. Там же стояли огромные бутыли соджо. Диля и Снежана, едва темнело, уходили на поля и приносили полные пакеты пекинской капусты и лука. Жанара вечерами стряпала пироги и лепешки.
Жанара и Дилором заняли потаенную комнату. Оказалось, до приезда Германа и Чиги они жили у Дракона, главного саджана, в качестве прислуги на тот период, пока не появится постоянная работа.
Дракон был хозяином самушиля, биржи труда. Косой же имел в собственности несколько окрестных полей и предоставил домик под общежитие. Так, объединив усилия и возможности, они стали компаньонами.
Тем утром Герман проснулся в хорошем настроении и, ощутив запах жареной картошки, что доносился из кухни, сладко потянулся. Чига сидел на своем матраце и разглядывал свиток из плотной бумаги.
— Что там изучаешь? — спросил Герман.
— Дурью маюсь, — ответил Чига и убрал свиток в тубус из-под чипсов.
— Парни, Косой спрашивает, кто есть в доме, — крикнула Снежана.
— И что? — спросил в ответ Чига.
— Кто-то сейчас поедет на халтуру, — ответила Снежана.
Что такое халтура, Снежана пояснить не успела. Скрипнула выдвижная дверь и в дом вошел Косой.
— Пали уа, — выпалил он, ввалившись в гостиную.
— Иль чигым андэ, оппо, — произнес Чига.
— Пали-пали, — рявкнул в ответ Косой и разразился отборной корейской бранью.
Минут пять весь дом подбирал рабочую одежду для Германа. Облачившись в зловонные лохмотья, он вышел вслед за Чигой на улицу и уселся в микроавтобус. Минут пять по пути Чига и Косой о чем-то спорили.
— Что говорит? — спросил Герман, когда они, наконец, успокоились.
— Говорит, завтракать поедем к нему домой, потому что такого вонючего бомжа, как ты, ему стыдно везти в шиктан.
— Ты же пошутил сейчас? — спросил Герман.
— Нет, — ответил Чига.
Мама Косого, старушка лет восьмидесяти, гостей явно не ждала и потому наспех накормила гостей вареной капустой, рисом и безвкусными салатами из маринованных овощей. Есть палочками Герман так и не научился, потягивая кофе, он с интересом разглядывал убранство гостиной.
На стенах в доме висело множество фотографий. Одна из них показалась ему знакомой, такую же он видел в гостиной общежития, семейный портрет в рамке. Косой был удивительно похож на отца, строгого мужчину в полувоенном френче, тоже слегка раскосого.
— Ладно, пошли, — скомандовал Чига, — торопит уже.
Чига низко поклонился старушке и произнес: «кансхам нида».
— Ээ, — протяжно произнесла старушка и кивнула головой.
Микроавтобус Косого петлял по насыпям вдоль квадратов полей, словно шахматная фигура, которую кто-то оживил и наделил свободой передвигаться, куда ей вздумается.
По пути Косой останавливался у огромных теплиц и кричал на худощавых азиатов. Чигу и Германа он привез к небольшому полю с плодовыми деревцами, объяснил, что нужно делать, процедил что-то явно нецензурное и удалился, злобно бормоча себе под нос.
— Обеда не будет, — заключил Чига.
— Почему? — спросил Герман.
— Потому что работаем полдня.
До позднего вечера Чига и Герман срезали паутину из стальной проволоки, что опутала и с годами придавила плодовые деревья. Толстые, прокаленные на совесть прутья всякий раз выстреливали, стоило их срезать неправильно. Первый же неправильно срезанный провод едва не лишил Германа глаза.
— Он сказал треть поля очистить к вечеру, — Чига окинул взглядом махину проволочного каркаса. — Похоже, он избавиться от нас хочет.
— Как нам быть? — спросил Герман.
— Давай попробуем с краев, — предложил Чига. — Обозначим сразу эту треть и повалим ее хотя бы, а потом вытащим как-нибудь.
Проволока, однако, была повязана так тесно, плотно и основательно, что даже по краям ее резать было непросто.
— Лет двадцать назад вязали, — предположил Чига. — Наших тогда еще не было, они бы не стали так делать.
Тяжело вздохнув, Герман посмотрел в небо, услышав гул самолета. На посадку шел большой горбатый «Боинг» явно не российской авиакомпании. Чуть дальше и чуть ниже неторопливо, словно два солдата в увольнении, плыли два истребителя.
— Ф-16, американские, — заметил Чига.
— Крыльями один качает, — добавил Герман.
— Родом, наверное, из этих мест, — заключил Чига и показал куда-то пальцем. — Видишь гору?
— Вижу, — ответил Герман.
— Собачьи уши называется. Помнишь, рассказывал тебе о теплицах с арбузами? Они под этой горой находятся. Мы с Жанарой там познакомились.
— Саня рассказывал, она с мистером Каном общается? — спросил вкрадчиво Герман.
— И что? — не понял Чига.
— Ну как, такие связи под боком.
— Тебе в Бурятии еще не надоели эти связи?
— Я же эмигрировать хочу, — продолжил Герман. — Мне надо денег заработать, своих сюда выдернуть и потом через Мексику в штаты. Раз уж подвернулась такая возможность, говорю, как есть. Ты же знаешь нас с Жанной? Может, поможешь, поговоришь с Жанарой? Пусть она с этим мистером Каном перетрёт? У меня максимум год на все про все.
— Во-первых, пока ты себя не покажешь, никто тебе здесь помогать не будет, — Чига посмотрел тяжелым взглядом куда-то в небо. — Во-вторых, насколько я знаю, в Мексику отсюда только через Москву можно попасть.
— Брат мой из Кореи вылетел, ему местный кореец помог, — парировал Герман.
— Может быть, — не стал спорить Чига. — Я тебе одно могу посоветовать: хитрые здесь только время теряют. Так что не ленись и учи язык. А насчет эмиграции, тут все о ней мечтают. И все домой возвращаются.
— Я не вернусь! — Герман бросил на землю кусачки и демонстративно сел под деревом.
— Проволоку не срежем, денег не заплатят, — Чига снова принялся за работу.
Косой приехал поздно вечером. Поставленную задачу Чига и Герман так и не выполнили, и очень долго на обратном пути Косой что-то кричал, бросая яростные взгляды на Чигу. Уже в кромешной темноте он петлял по тем же дорогам между полями, собирая работяг, что трудились в теплицах. Все они источали тяжелый запах гниения, настолько плотный, что Герман с трудом сдержал приступ рвоты.
— Они совсем не моются, что ли? — спросил он.
— Это удобрения так воняют, — ответил Чига, открыл форточку микроавтобуса и включил в телефоне музыку, горловое пение буддийских лам. Работяги, что переговаривались между собой вполголоса, вскоре замолчали. Даже Косой успокоился.
Неожиданно микроавтобус резко остановился, Косой начал кричать с новой силой, пародируя при этом горловое пение. Чига открыл дверь, вышел на улицу, заглянул под колеса микроавтобуса.
— Он и вправду косой, — Чига покачал головой. — Кошку раздавил. Хреновая примета.
* * *
Всю неделю Герман и Чига очищали грушевый сад от стальной проволоки. К концу этой работы Герман был похож на глупого, но везучего солдата, чье лицо до поры до времени пули снайперов берут лишь вскользь. Расчет за эту неделю привез Дракон. Посчитав деньги, Чига заиграл желваками и вытянулся перед саджаном в полный рост.
Этот кореец был невысоким, коренастым, обычным до незаметности и ничуть не походил на дракона. Прозвище ему дали из-за татуировки на шее, изображавшей нечто похожее на змея с крыльями.
Чига спорил с Драконом на ломанном корейском, яростно, но безуспешно. На спор вышла Жанара и встала на сторону Чиги. Но даже при ее давлении Дракон лишь пожимал плечами, разводил руками и косился на дверь.
— Короче, пусть сам работает, — выдохнул Чига, когда Дракон, наконец, вышел за дверь.
— А сколько он должен был заплатить? — спросил Герман, насчитав в своем расчете двадцать тысяч вон.
— Хотя бы сорок за день, — ответил Чига. — Без обедов работали тем более.
— Он сказал на завтра есть работа, на женьшене, — заметила Жанара. — На весь день. Говорит, семьдесят в день.
— На женьшень за семьдесят? — глаза Чиги округлились.
— Я поеду, — отозвался Герман и осекся, услышав где-то с боку звонкий смех Сани. — Вы не думайте, что я такой ботан. В армии так-то служил в середине девяностых.
Жанара с сомнением в глазах посмотрела на Чигу.
— Ай, пусть едет, — согласился Чига.
Жанара набрала номер в телефоне, услышав голос Дракона, что-то сказала ему на корейском.
В тот же вечер Чига уехал в сауну. В гостиной Герман ночевал один.
— Шибко там тяжело? — спросил он у Сани перед тем, как лечь спать.
— Я чуть не умер, — ответил Саня. — Не шучу, реально чуть кони не двинул. Хотя ладно, завтра сам все увидишь.
От волнения Герман долго не мог уснуть, ворочался, выходил подышать свежим воздухом на улицу, играл в считалочку, но ничего не помогало. Ему показалось, он все еще считал, когда услышал «пали уа». Открыв глаза, увидел Косого. Часы показывали пять утра. Саджан что-то выкрикивал, проговаривая: «Пали-пали».
Открыв дверь микроавтобуса, он увидел все тех же работяг, коих всю минувшую неделю Косой забирал по вечерам с теплиц. Это были тайцы, молчаливые, невысокие, худощавые парни неопределённого возраста. Теми вечерами они казались похожими на сморщенных, почти немощных стариков. Но теперь, в атмосфере предрассветного утра они почему-то казались Балданову совсем юными, почти детьми.
Минут двадцать Косой вез всю эту ватагу в кромешной темноте, высадил всех у заброшенной автозаправочной станции, что-то крикнул угрожающим тоном и уехал. Почти сразу подъехал другой микроавтобус, за рулем которого сидел сухощавый старичок, тот самый, что не так давно выгнал Германа из кошары.
— Пали-пали, — рявкнул старик.
Микроавтобус запетлял по дорогам вдоль полей. Предрассветная темень за бортом автомобиля словно раздвинулась, и Герман увидел огромный грузовик с многотонной фурой. За грузовиком в гору тянулись крохотные теплицы, возведенные над полосами грядок, они тянулись ровными нитями куда-то очень далеко.
Водитель выпрыгнул из кабины и открыл фуру. Тяжелый запах гниения пахнул волной. Фура была битком набита пакетами с удобрениями.
— Пали-пали, — снова скомандовал старик.
Двое тайцев взобрались вовнутрь фуры и начали выкидывать зловонные пакеты. Остальные выстроились цепью и принялись складывать их большим кубом у небольшой дамбы. Пакеты были довольно большими, скользкими и увесистыми. Тайцы работали молча, без суеты и так быстро, что Герман в цепи с ними едва успевал принимать и подавать. Спустя полчаса фура опустела.
Тайцы, не дожидаясь команды, направились к микроавтобусу и молча расселись по местам. Вторая фура стояла по другую сторону теплиц, почти на самой вершине горы, и Балданов оттуда увидел, что вся эта гора лишь часть одной огромной плантации женьшеня. Вторую фуру разгрузили тоже за полчаса, после чего старичок раздал всем по банке кофе и пакетику пирожных.
Наскоро перекусив, работяги раскидали еще две фуры. Едва Герман уложил последний мешок, старичок крикнул очередную команду, и тайцы выстроились в одну шеренгу. Окинув коротким взглядом стоявших рядом, Балданов заметил, что выше на голову и значительно шире самого рослого и крупного из них.
Старичок пошел вдоль шеренги и начал говорить подобно вредному сержанту из фильмов о службе в армии, время от времени потрясая бамбуковым шестом.
— Чуа, чуа, чуа, — выпалили хором тайцы.
— Пали-пали, — скомандовал старичок, и тайцы мелкими группами побежали к рабочим местам, словно танкисты к своим танкам.
— Ащ, щибаль, — завопил старичок, когда Герман побежал за самым рослым тайцем.
Герман замер на месте, лихорадочно оценивая происходящее вокруг, и сменил траекторию, побежал за тем, кто стоял после самого рослого. Старичок что-то забормотал себе под нос, но вопить перестал.
Бежавшие впереди тайцы подхватили из пирамиды по мешку, закинули их на плечи и направились к теплицам. Они семенили короткими шагами словно бойцы спецназа, с мешками вместо автоматов на изготовку. Герман попробовал бежать так же и споткнулся, уронил мешок.
— Ащ, щибаль, — Герман оглянулся и увидел, что старичок твердым решительным шагом направляется к нему, сжимая бамбуковый шест.
Герман быстро поднялся, закинул на плечо мешок и замер у входа в теплицу. Где-то сбоку маленький юркий таец нырнул в проем с мешком на плече, скинул мешок на грядку и побежал обратно. Герман попробовал повторить этот трюк и понял, что пролезть в теплицу не может даже боком без мешка. Чтобы пролезть в этот проем ему пришлось просунуть вперед сначала мешок, а затем уже втиснуться самому. С большим трудом он все же втиснулся в этот проем и тут же упал на большую, выше колена, плотно сбитую грядку.
— Ащ, щибаль, — завопил старик так, будто Герман только что упал не на эту злосчастную грядку, а на него самого.
Грядки в теплицах делились обитыми полиэтиленом канавами, узкими настолько, что в них едва умещалась одна стопа Германа. А балки теплиц были настолько низкими, что ему приходилось сгибаться едва ли не вдвое. Канавы эти тянулись куда-то очень далеко и теперь казались длинными до бесконечности.
«Это же натуральный коридор пыток», — подумал Балданов, глядя вперед, и снова упал на грядку. Бежавший следом худощавый таец наступил на него и побежал дальше.
Контрольным выстрелом в лихорадочном потоке панических размышлений стала мысль о том, что рабочий день только начинается.
— Ладно, — выдохнул Герман, — главное втянуться.
Однако втянуться не получилось после второго, пятого и даже десятого захода. Чем дальше ему приходилось бежать по канаве, согнувшись вдвое, тем отчетливее он ощущал весь ужас своего положения.
Тайцы тем временем подобно муравьям сновали туда и сюда с мешками на плечах, без эмоций глядя только себе под ноги. Один весьма пожилой таец семенил по канаве с сигаретой в губах.
Затравлено оглянувшись, Герман бросил мешок на грядку и присел, в надежде передохнуть хотя бы несколько секунд.
— Ащ, щибаль, — послышался вопль старичка. — Пали-пали.
Что-то подобное Герману приходилось переживать в годы службы в армии, в школе сержантов. Но сержанты тогда все же следили за состоянием курсантов, и когда испытания были уж совсем невмоготу, позволяли брать паузы. Этот старичок с черными глазками-бусинками как у крысы не знал, что такое жалость.
Всякий новый рывок сквозь пыточный коридор теплицы причинял Герману нестерпимые страдания, а они становились все страшнее и болезненнее. И при всем старании сознание Германа отказывалось переключаться в режим защиты, когда привыкаешь даже к самой нестерпимой боли и погружаешься в этакое состояние полусна. Каждая секунда этой бесконечной и нестерпимой пытки переживалась отчетливо, здесь и сейчас.
— Я в аду! — повторял всякий раз Герман, закидывая на плечо новый мешок. — Я в аду…
— Э, — окликнул Германа пожилой таец и помахал ему рукой.
Работяги потянулись к старому каменному зданию за дамбой, по другую сторону от теплиц. На обед привезли огромную кастрюлю холодного крабового супа, железные миски с рисом и салатами из маринованных овощей.
«Баранины бы сейчас с хлебом и чаю горячего с молоком», — подумал Герман, потянув ложку противной на вкус жижи из разваренного крабового мяса прямо с кожурой. Он представил себе, как прогуливается с женой и сыном вдоль деревянных домов на Верхней Березовке к буддийскому храму за городом, и две струйки промчались по его щекам.
Его и прежде буйная, а теперь еще и растревоженная небывалыми прежде ощущениями фантазия кидала ему эпизоды, как в мелодрамах, один трогательнее другого, отчего слезы уже сыпались крупными градинами, и он никак не мог их остановить.
Представив себе, что рядом стоит его супруга, здесь, среди полей Южной Кореи, и пытается хоть как-то его успокоить, он ощутил просто нестерпимое желание убить старичка и всех этих безропотных работяг.
К счастью, тайцам, что сидели рядом, прихлебывая из пиал холодный суп, не было до него дела. Или они умело делали вид, что не видят всю ту гамму переживаний на его лице. Резко выдохнув, Герман отшвырнул в сторону миску с недоеденным супом, поднялся на ноги и направился твердым шагом вслед за тайцами. Когда они взобрались на дамбу и пошли к теплицам по ее вершине, он оступился, скатился вниз и плюхнулся в канаву, полную зловонной слизи.
— Ааа, — дико закричал Герман и начал карабкаться наверх. Но едва добравшись до вершины дамбы, он опять соскользнул вниз и снова плюхнулся в этот зловонный ручей.
— Ащ, щибаль, — прорычал старичок с вершины дамбы.
— Пошел на… — рявкнул в ответ Герман.
Старичок секунду подумал, очевидно, взвешивая в уме, как ему быть дальше, а затем взмахнул ладонью, будто платком на прощанье, и произнёс: «Ка!»
— Ну и хрен с тобой, — простонал Герман, а затем представил себе, как бредет в полном одиночестве среди корейских полей, облитый с головы до ног отходами, и снова полез к вершине дамбы.
У пирамиды с удобрениями он понял, что сил у него нет даже просто поднять мешок. Но мешок ему все же покорился.
«А чтобы мне посоветовал в этой ситуации Шаман? — подумал Герман. — Попробуй-ка в такой ситуации представить себя мотыльком? Или зрителем в театре?»
Он просунул мешок в проем, втиснулся сам и засеменил вполне себе ровно по узкой канаве, по жиже, что противно хлюпала под покрытием из черного полиэтилена. Эта канава оказалась сложнее предыдущих из-за скопившейся влаги, ее здесь было особенно много. К тому же и по высоте эта теплица была ниже предыдущих, но при этом ничуть не короче.
Он засеменил, глядя себе под ноги, чтобы не споткнуться. Внезапно впереди что-то сверкнуло, и от силы этой вспышки его отшвырнуло назад, на спину и дальше, будто в пропасть.
Герман открыл глаза и ощутил, что его несут, и солнце в зените нестерпимо бьет ему в глаза. Затем был салон автомобиля, в котором его стошнило. Лишь мягкие, прохладные ладони Жанары на мгновение вернули его в эту действительность. И он увидел Чигу, что сидел рядом и копался в своем телефоне...
