​Рассказы беспокойного Булата

Однажды я понял, что писательский дар – это тяжелая ноша, если этот дар не воплощать. Как я это понял? Сейчас расскажу.

Есть такой сборник рассказов бурятского писателя и драматурга Даширабдана Батожабая, называется «Рассказы беспокойного Рабдана». Это была первая бурятская книга, которую я прочитал, залпом. Мне тогда только исполнилось десять лет. Жили мы всей семьей на БАМе, в селе Чара, и тем летом я отдыхал у дедушки с бабушкой в Могойтуе. Бабушка все звала меня обедать, а я все читал, не мог оторваться.

- Чего ты там читаешь? – спросила бабушка, подошла ко мне, потянула за перелет книги, засмеялась и оставила меня в покое. Я тогда еще говорил на бурятском языке, и уловил, что бабушка с дедушкой обсуждают автора полюбившейся мне книги. Я прошел на кухню, сел за стол, и всем своим видом дал понять, что мне очень интересно все то, о чем они сейчас говорят. Дедушка вспоминал о том, как Батожабай гостил у него в последние годы своей жизни.

- Вы знали Батожабая? – спросил я дедушку.

— Это мой родной брат! - дедушка засмеялся.

Книга начиналась с того, что караванщик Батожаб попросил у своего приятеля Гомбо ребенка, которого должна была родить его жена Буубэй. Родился мальчик, приемные родители назвали его Даширабданом, взамен (или в ответ) отдали коня, белогривого Потию…

Для десятилетнего меня это был еще тот взрыв мозга, узнать, что в книге, которая поглотила мое воображение без остатка, описываются мои прабабушка и прадедушка. А дедушка между тем вспоминал, как Батожабай стал писателем. А он, оказывается, изначально то и не планировал им быть. Все началось с того, что как-то раз мой дедушка Ширибазар, его брат Даширабдан (Батожабай),  третий брат Бабу-Доржи и их близкий приятель Даши-Нима Дугаров взялись строить въездной знак. Время было послевоенное, к делу строители подошли творчески и, видимо, вдохновились так, что решили всей бандой ехать в Ленинград, учиться на художников.

Дедушка мой вскоре передумал, Бабу-Доржи, видимо, тоже. Даширабдан и Даши-Нима тем же летом купили билеты в один конец и отправились покорять северную столицу. Замахнулись они, ни много ни мало, на институт имени Репина. Конкурс был громадный, Даширабдан тогда понял, что не готов к экзаменам, а Даши-Нима не имел аттестата о полном среднем образовании. Даширабдану предложили попробовать свои силы на следующий год, а Даши-Ниму пригласили учиться в школу при институте. Расстроенный Даширабдан отправился в Москву, где выбрал ВУЗ с наименьшим количеством конкурсантов, это был Литинститут имени Горького. Даши-Нима же окончил школу при институте, поступил в «Репинку» и, теперь мы его помним, как выдающегося бурятского художника.

Потрясенный этим рассказом спустя неделю я похвастался своей бабушке по маминой линии, Рыгжидме, дескать, мой дядя сам Батожабай.

- Я с ним в одном классе училась в Догое! – огорошила меня на сей раз бабушка Рыгжидма, и часа два затем рассказывала мне о детстве и юности Батожабая, о том, как он задирал бывших хувараков и получил от них по носу, о том какая богатая фантазия у него была, и в какие истории он вечно попадал благодаря этой фантазии…

То лето было богатым на сюрпризы. Погостив неделю у бабушки в Усть-Нарине мы поехали обратно в Могойтуй, заезжаем на нашей «Ниве» во двор, а из окна на нас смотрит пожилая женщина. Отец, увидев ее, очень обрадовался.

- Иди, поздоровайся, - сказал мне тогда отец, - ты же вспоминал недавно Батожабая? Это его жена.

Так я познакомился с Лхамасу Батожабай. Она мне показалась тогда строгой, чем-то, кстати, похожей на мою бабушку Рыгжидму.

- Ты старший сын Баяра? – Лхамасу Батуевна тогда окинула меня с ног до головы строим взглядом, - ох как ты кричал, когда маленький был, никто тебя успокоить не мог!

И Лхамасу Батуевна вдруг весело, заливисто рассмеялась. 

Но маме моей это мое новое знакомство, как мне тогда показалось, пришлось не по душе. Она довольно сухо поздоровалась с Лхамасу Батуевной, держалась в тот вечер от нее подальше, да и мои расспросы о Батожабае ее явно не радовали…

Прошло время. Я уже отслужил в армии, и думал куда поступить с пользой для своих литературных способностей, что дали знать о себе в годы срочной службы, а мама мне вдруг и говорит: «может, ты ламой лучше станешь?»

Мама начала мне рассказывать о том, что несколько ребят из нашего округа недавно уехали в Индию, учиться на лам. И к отъезду в Индию готовились еще несколько хувараков моего возраста. Именно в том первом потоке, кстати говоря, был Добдон Максаров, первый наш бурятский лхарамба нового времени. 

- Я писателем хочу быть! – сказал я честно маме.

- Ты думаешь это так легко? – когда мама сердилась, ее взгляд становился таким, мутноватым, и жутким, - Батожабай всю свою жизнь страдал из-за этого дара. А из-за твоего папы этот дар, похоже, передался тебе!

- Чего? – от этих слов я буквально оторопел.

- Я была беременна тобой, - начала этот рассказ мама, - мы гостили в Улан-Удэ, и папа твой сказал, что надо попрощаться с Батожабаем. Я ему говорю поезжай один, ведь это твой дядя, но отец уперся, поехали, говорит, вместе, и все тут. Поехали. Батожабай был тяжело болен, дописывал свой последний роман. Увидев мой живот, он подозвал меня к себе и поцеловал тебя в утробе. И ты вдруг сильно-сильно зашевелился. На прощание он подарил намкнигу, «Рассказы беспокойного Рабдана». Вечером того же дня я заболела…

Сама жизнь впоследствии заставила меня убедиться в том, что писательский дар — это такой огонек, который все время жжёт тебя изнутри. И его ничем не зальешь. Это такой источник постоянного беспокойства. Не беспокоит он тебя только тогда, когда ты превращаешься в этакий паровоз, не знаю, как это объяснить иначе.И, видимо, этот дар имеет свойство как-то передаваться.

Помню, когда я уже учился в Екатеринбургском театральном институте на курсе Николая Коляды, все силился понять, чему же нас такому учит Николай Владимирович? Я скептик по натуре, и в моей жизни было мало авторитетов. Но Николай Владимирович был для всех нас каким-то просто сверхчеловеком. И я почему-то просто панически его боялся. Он не учил нас, он нас раскрывал. Каким образом? Отдавая каждому из нас частицу себя. К кому-то он относился по-отечески, а кому-то от него то и дело доставалось. Так или иначе, ни один его урок не проходил для нас бесследно.

Есть два вида литературных работ, те, что написаны на потоке, или дыхании таланта, и вымученные. В моем творческом активе пока всего две работы, что написаны на потоке, повесть «Великий чабан», мой после армейский литературный дебют, благодаря которому я и поступил на курс Коляды, и моя первая пьеса «Прощай, Манчжурия», о которой много говорили в Москве, но так ее и не поставили. И обе эти работы били резонансными, каждая по-своему. Все остальное я вымучивал, и вымучиваю.

Поговорка «если долго мучиться…» — это о литературе, потому как технологий написания гениальных произведений не существует. Ты либо в потоке, когда пишешь так, будто кто-то тебе диктует сверху, либо в состоянии поиска этого потока. В состоянии этого поиска тоже приходится писать, и очень много.

Взгляд писателя отличается тем, что во всем он видит живые истории. Мой блог на этом сайте посвящен творческим поискам. Это уже мои «Рассказы беспокойного Рабдана», живые истории и выводы из собственных наблюдений.Я буду писать о нашей нынешней жизни, описывать ситуации, которые вижу только я. Быть может, таким образом и найду однажды очередной поток, что продиктует мне бессмертное произведение.