«Зерда»: Великой Победе посвящается

В дальних краях Гомбо не забывал наказ родителей - всегда молиться Владыке горы Шалсаана Буурал Баабай. Однажды в блиндаже, где находился солдат, прямо перед ним неведомо как появился старец с длинной седой бородой и приказал: «Немедленно уходи с этого места!». И тут же растворился в воздухе, как мираж в степи. Едва воин успел отбежать в сторону, как в том месте, где за минуту до этого он находился, упала бомба.

Да, подобные рассказы часто можно было услышать в бурятских селениях. И особенно много было легенд о Владыке вершины Шалсаана Буурал Баабай.

Девятнадцатилетним пареньком уходил Гомбо на войну. А до войны гонял табун в ночное, укрощал необъезженных молодых скакунов. Одним словом, души не чаял в лошадях.

Сначала отучился Гомбо на артиллерийских курсах под Читой. Затем его отправили на Запад, где шли бои. Много было там лошадей со всех концов страны, в том числе и с Бурят-Монголии, перевозивших продовольствие, раненых, боеприпасы и пушки, которые обычно тянули упряжки из шести лошадей.

Однажды, готовясь к очередному бою, Гомбо склонился над орудием и вдруг почувствовал на своей шее, чуть пониже затылка, прикосновение мягких лошадиных губ. Вскинул голову и — аэ, Бурха-ан! Видит перед собой лошадь, объезженную им в Чесанской степи! Открыл рот, да и застыл от неожиданности. Лошадь окликнула его тихим ржанием. Из глаз животного потекли крупные, кристально чистые, как утренняя роса, слезы, а мягкие шелковистые губы осторожно приблизились к лицу Гомбо.

Заброшенная в дальние пределы, в адское пекло войны, вспомнила лошадь в этот момент родимую степь, где она выросла в холе и ласке. Перед её внутренним взором как наяву предстали мерцающая рябь речки Чесаны, прозрачный воздух, сочным ароматом истекающая трава. Она вспомнила, как маленьким жеребёнком, поймав вымя матери, лакомилась сладким молоком, как, развевая нежную гриву, бегала вокруг матери. Может быть, в этот миг пожалела лошадь, что не родилась человеком и не в состоянии выразить словами все то, что чувствовала сейчас. «Давай-ка вернёмся, - сказала бы она, - хозяин, домой! Почему мы продолжаем мучиться в этой юдоли страданий, посреди жесточайшего побоища и грохота орудий? Подгоняемая кнутом, из последних сил тяну я за собой пушку по изможденной сражениями, сплошь в колдобинах и рытвинах, земле. В минуты затишья равнодушно щиплю жухлую, пресную траву. И вода здесь мутная, в комках грязи и песка, и даже земля отдает мертвенным духом…».

Русские товарищи окружили Гомбо и его лошадь.

- Ерэ (подойди), бодо (встань), хэбтэ (ляг), — командует он по-бурятски. И лошадь послушно выполняет их.

- Ишь ты! Понимает по-бурятски. Можно, я тоже попробую. А, Гомбо? Напиши-ка мне слова-команды. А есть у нее имя?

- Нет имени, как у нас шутливо говорят - нэрэгүй нэхытэ, то есть не имеющее имени существо. Обычно лошадей рыжей масти называют зээрдэ морин. Поэтому называйте Зээрдэ, - ответил Гомбо.

Ребята наперебой подхватили: «Зерда, Зерда!». Так и прижилось это имя. Большими, влажными глазами Зерда внимательно оглядела воинов.

Давно ли этот русский солдат ни во что не ставил лошадь. Нахлестывая плетью, грубо орал на неё: «Ну, пошла!». А теперь совсем по-другому, с почтительным выражением на лице, оглядывая Зерду, говорит:

- Жалко лошадей. Никогда им не вернуться домой, даже если останутся живы. А они, оказывается, помнят, откуда родом, думают, чувствуют…

Откуда было знать им, солдатам, какие мысли, словно бусинки на четках, перекатываются в головах четвероногих друзей? А ведь лошади тоже видят сны, иногда даже цветные. В прежней жизни Гомбо надевал серо-коричневую дождевую накидку, когда гонял табун в ночное, сейчас же он ходит в полевой форме зеленого цвета, но Зерда все равно узнала его. Она хорошо помнила, как резвилась, играя с другими жеребятами, некоторые из которых имели забавные пятна разных цветов и формы. Чудесный и многоцветный мир в ослепительных лучах солнца являлся иногда лошади во сне.

А потом... По настоящему страшно было, когда животных загнали вплотную друг к другу на грузовик, а после - в товарный вагон. От тряски и грохота, которые никогда ранее не приходилось испытывать, все тело бросало в дрожь. Оказавшись на передовой, долго не могла привыкнуть к жестоким фронтовым условиям. Да и как привыкнешь, когда рядом падают замертво и содрогаются в немыслимых корчах сраженные металлом лошади? Сменялись и хозяева-воины. Как хотелось бежать из этого пекла, услышать наконец-то команду Гомбо: «Домой!». Так бы и летела без оглядки до самой родной Чесаны!

После той знаменательной встречи пришлось им несколько раз принять участие в боях. В одной из атак Зерда из Чесаны, сражённая пулей, упала на землю и стала биться в агонии. В её больших черных глазах запечатлелся подоспевший Гомбо. Солдат скорбел о смерти лошади из родных кочевий, словно о самом близком человеке. Чувство безысходности охватило его. Он обессилено сел и снова поднялся, твердя про себя:

- Зерда моя, Зерда...

Навёл прицел на немецкие позиции. Нажимая на спусковой крючок, не мог сдержать слезы. Запачканным грязью рукавом протер глаза. Хотя как осушишь душевную рану? Вспомнились строки из бурятской книги:

«Много у бурят пословиц, поговорок и восхвалений о Коне-драгоценности? Разве не удивительно, что вдали от родных степей Зерда сходу узнала своего хозяина! Жаль, что сам я не умею как следует рассказать о ней. Может быть, найдется человек, более способный. Да, вволю бы поваляться тебе, Зерда, на покрытой разноцветьем трав, мягкой и ласковой родной земле! Помчаться бы навстречу ветру, задорно взбрыкивая! Цену прекрасным ушедшим дням почувствовал я по-настоящему только сейчас…». Такие мысли перебирал в уме Гомбо, словно нанизывал драгоценные бусинки четок из жемчуга и коралла.

- Зерду жалко. Как человека. Ты говоришь, что лошади могут перерождаться в людей, если они умные. Зерда умерла в бою. За нас. За всех. И пусть она родится человеком, — подвёл итог русский друг.

Кто сможет изменить круговорот Колеса Сансары, вечную цепь смертей и рождений? Осознание этой истины особенно остро ощущается во время войны. Физически близко, неотвратимо грозно. Гомбо Ширапов сполна осознал эту истину. Вернулся живым с войны, был награждён орденами Красного Знамени, Отечественной войны I степени, Красной Звезды, медалями «За отвагу», «За боевые заслуги».

После возвращения домой Гомбо решил вернуться к уходу за колхозным табуном. Он присоединился к Сосору, гонявшему лошадей на ночную пастьбу. Среди подросших жеребят фронтовик выделил одного, рыжей масти, с коротко торчащим хвостом и стал наблюдать за ним. «Вижу, метит этот жеребенок вырасти очень похожим на моего фронтового друга - Зерду. Да и пригоженький к тому же. Подойдёшь к нему, и не дичится вовсе. Видать, себе на уме. Копытца крепенькие. К зиме, пожалуй, подам заявление колхозному начальству и выпрошу его себе в личное хозяйство», - решил Гомбо.

Написал письмо другу Ивану Попову в Краснодарский край: «Появился у меня маленький жеребенок, один к одному - Зерда. Буду заботиться о ней. Понимает по-бурятски. Приглашаю вас в гости с женой».

Не убоявшись дальней дороги, пожаловал Иван Попов с супругой в гости. Зерду к приезду гостей приучили к седлу. Старые друзья славно поохотились, порыбачили. Подолгу сидели на берегу речушки. Не зря ведь прошли одной единой дорогой — дорогой жизни и смерти. Не утихали разговоры их у костра - так близко сроднились два друга.

«Зерда, Зерда, ерэ наашаа!» - весело подзывает к себе Зерду Иван. Надевает уздечку. Вскидывает на спину седельце и закрепляет его. Усевшись верхом, молодцевато откинув назад голову, вызывающе спрашивает: «Ну что, похож я на казака? Дед был казаком». Зерда поначалу косила было глазом, но скоро признала гостя за своего.

Когда гости уезжали, Гомбо взял у местного пчеловода туесок меду. Хорошо уродилась в том году земляника. Сварили варенье из ароматной ягоды и добавили гостям в поклажу. Плотно упаковали в холщовый мешочек кедровых орешков. Но подарков стало так много, что пришлось половину орешков отсыпать.

- Это вернувшаяся Зерда дала нам повод через много лет встретиться, - говорил с повлажневшими глазами Иван. - Ну, теперь твоя очередь приехать и погостить у нас. В море покупаемся. Друзей боевых помянем.

Однако не судьба была Гомбо-ахаю навестить друга. В том же году по возвращении домой у Ивана вскрылись старые раны, и закончился жизненный путь фронтового товарища.

После получения от Марии, жены Ивана, письма со скорбной вестью о кончине друга, у Гомбо-ахая от неожиданности перехватило дыхание. Он быстро вышел во двор.

«Кто, как не Иван, нашел меня тогда лежащим без памяти и затащил в блиндаж. Узнав, что Зерда с моей родины, кто больше всех заботился о ней, расчесывал гриву и хвост, сыпал ей вволю корму, кусочком хлеба с ней делился? Так и стали мы вдвоем с Иваном как родные, ближе некуда».

Сел старый воин на лавку рядом с воротами, печально свесил голову, желая лишь одного, чтобы друг его обрел свое лучшее перерождение, и вдруг почувствовал, как к его шее участливо прикоснулись мягкие, шелковистые губы. Только и было у него сил что выдохнуть: «Спасибо, Зерда моя!». Старик мягко погладил щеку лошади, наследницы фронтовой Зерды, словно делясь с ней тяжелым чувством утраты друга.