​​Современная Бурятия глазами известного поэта

Булат Аюшеев на фестивале поэзии на Байкале

В Улан-Удэ подводят итоги всерос­сийского литературного конкурса «Толь­ко текст», посвящённого судьбе Байкала, и расширяют формат Книжного салона, что обещает немало интересных творче­ских открытий. Обо всем этом, и не толь­ко, поэт Булат Аюшеев, редактор литера­турного журнала «Байкал», в материале газеты «Бурятия».

– Булат, первый вопрос о личном творчестве. Над чем трудитесь сегодня?

– Пока ничего личного. Работаю над очередным номером журнала «Байкал», где будут опубликованы тексты финали­стов литературного конкурса короткого рассказа «Только текст». Напомню, это всероссийский проект, в нынешнем году он был посвящён тематике Байкала, по­тому и партнёром конкурса выступил наш журнал. Победителя выбрала редакция журнала «Байкал». Поступил 431 рассказ, от Бурятии в конкурсе, если не ошибаюсь, участвуют человек десять. Проект интере­сен своим форматом и содержанием ра­бот. Люди из других уголков России начали понимать, что судьба Байкала – это про­блема всей России, а не только Бурятии и Иркутской области. Причем, в числе участ­ников конкурса немало именно молодых авторов.

– В Бурятии проходит очередной, уже 14-й Книжный салон. Представили что-нибудь на этом фестивале? И на что обратили внимание в нынешнем году?

– Программа нынешнего сезона рассчи­тана на неделю, с участием видеоблогера Дениса Оптимистера и литературного кри­тика Галины Юзефович. Лично для меня это биеннале стало поводом отвлечься от мыслей, связанных с недавними собы­тиями в Бурятии. Книги издаются, авторы пишут, творческие процессы кипят. И ни слова о миссии Саши-шамана.

– Кстати, а что лично вы думаете о минувших событиях в Бурятии, с участи­ем того же Саши-шамана?

– В политике я разбираюсь плохо, но со своей колокольни могу сказать, что все мы обрели новый опыт. Все эти события в Бу­рятии обнажили проблему интерпретации, оказалось, что одну и ту же ситуацию мы видим абсолютно по-разному, и не особо стремимся к взаимопониманию.

Возьмём того же Сашу-шамана. Лично я вижу в нём одинокого человека, пережив­шего глубокую личную трагедию. Он долго молчал, затем просто собрал вещи и пошёл, как Форрест Гамп из знаменитого фильма Роберта Земекиса. Помните, в фильме, Фор­реста спрашивают: «Почему ты бежишь?». «Мне нравится бегать!» – отвечает Форрест. Но в этом движении люди увидели особый смысл, попытались его разгадать, так по­шёл резонанс.

Кстати, видно, Саша много читал, и вид­но, что именно он любит читать. Было забав­но слушать его выступление на митинге в Чите, где он лишь чуть переиначил цитаты из «Острова доктора Моро» Герберта Уэллса, например, «нельзя ходить на четверень­ках, это закон» и так далее. Есть версия, что кто-то с Сашей хорошо поработал, но лично я так не думаю. Всё, на мой взгляд, прои­зошло спонтанно. И говорил Саша искренне, такие люди в принципе не умеют лукавить.

Мне кажется, ошибкой Саши стало то, что он прервал своё молчание. Изначально всё, чего ему хотелось, мне так кажется, – это идти по дороге, куда-то вперёд. Но за­тем нашлись люди, что сумели увлечь его некими идеями, сумели его разговорить. Так спонтанный поход Саши перерос в по­литическую акцию. Он поверил, что может что-то изменить. Последствия мы уже зна­ем.

– Есть мнение, что Саша-шаман помог многим россиянам избавиться от страха перед властью?

– В этой истории наиболее показателен язык социальных сетей, там мало кто со­блюдает дистанцию, мало кто стесняется «ходить в грязных сапогах». И вся эта бес­церемонность то и дело норовит вырвать­ся наружу, под любым предлогом. Лично я в истории с Сашей-шаманом увидел то, как важно иногда уметь молчать. Если ты вышел на дорогу, просто иди. И соблюдай дистанцию. Тогда и люди, что вокруг тебя, начнут, или будут вынуждены эту дистан­цию соблюдать.

– В каждой эпохе своя поэтика и, со­ответственно, свои поэты, что эту эпоху воспевают и раскрывают. У вас не скла­дывается впечатление, что нынешнюю эпоху «воспевает» Дудь?

– Дудь – не поэт, а журналист, насколько я знаю. Следовательно, он её не воспевает, а проговаривает. Есть такая современная форма иронии, называется «стёб». Как я вижу, Дудь начинал с этой формы, стал мастером, а затем, набравшись опыта, на­чал вносить в свою деятельность элементы анализа.

На звание поэтов новой эпохи претенду­ют, например, бурятские рэперы. Тут, как го­ворится, «Гугл в помощь», лишь бы не было однозначности в их суждениях. Очевидно, что нынешняя молодёжь очень избира­тельна в поиске знаний, но пока непонятно, кто из нас кого должен спасать.

– Видимо, с наступлением эпохи вы­соких технологий поэзия должна пройти некий цикл акклиматизации…

– Поживём – увидим.

– А что есть современная бурятская литература? Или что нам теперь называть современной бурятской литературой?

– Меня иногда спрашивают: Надежда Низовкина – это бурятская поэтесса или не бурятская? Любая литература – это есте­ственное, а значит, природное явление. А любое природное явление существует за счёт жизненной энергии. Мы видим, что бу­рятская литература энергией не фонтаниру­ет. Но к кому адресовать этот вопрос?

Лично я набираюсь энергией, когда нахожусь в степи или в горах. Литература находится где-то рядом с величественным молчанием природы. Есть и другое опреде­ление – гений места, что питает нас силой и вдохновением. Просто в шквале ненужных мероприятий мы утеряли ритм предков. А наши предки говорили: «Если быстро идёшь – душа отстает!». Современный бурятский литератор, как мне кажется, сегодня подо­бен путнику, что присел на землю и ждёт, пока его догонит душа! В общем-то, каж­дый житель Бурятии сегодня подобен этому путнику.

Корова запуталась в проволоке...

Корова запуталась в проволоке, исхудала,

Третий день лежит рядом с ветвистой

Ивой, обнесённой оградкой, побелка

Вся обсыпалась, доски снутри подпёрты,

Очень грубо сколочена сверху будка,

И белеет на острие полумесяц.

Через реку напротив татарский посёлок,

Тополя от ветра бледнеют, дорога

Меж домами пылит, если кто проедет,

Но такое случается редко, картошка

Отцветает, и волны ходят по верху,

Пригибая ботву, и людей не видно.

Лишь траву в огороде полет старуха,

Наклоняясь низко, над нею летают

Мотыльки. Вот разогнулась и смотрит

Против солнца за речку из-под ладони,

Не поймёт, зачем с безымянной могилы

Так отчаянно ветками машет ива.

 

Доят коров и поют

Доят коров и поют

словно во сне золотом.

Всем молоко раздают

и засыпают потом.

Здесь голодать не к лицу,

каждый одет и обут,

и на закланье овцу

в грубой тележке везут.

 

Осень вечная тихих людей

Об одном сумасшедшем художнике

хочу написать.

Он тощенький, с впалой грудью,

зубы лопаточкой вперёд, как у кролика,

взгляд мечтательный,

бежит он по улице, размахивая сумкой,

истории ему мерещатся,

а дома всё нехорошо, выселяют уже,

за коммуналку астрономические долги,

но кто ещё в этом городе может

сравниться с беднягой силой мечтаний?

Его рассказы дребезжат от мечт,

он едет в трамвае — мечтает,

ест суп — мечтает,

лекцию читает — а он читает,

читает курс

маркетинга! — мечтает.

Предмет мечты всегда одет

в костюм-юбочку

или в чёрное платье с завязочками,

покрой одежды предмета мечтаний

всегда-всегда из веков средних.

Сидит он, предмет, сложивши ножки,

на трубе индустриальной,

и волоса у предмета распущены

по плечам.

Или ещё в парке среди листов

облетающих

идёт он к предмету, придумывая стих:

«И костюм её серый короткий,

и на юбке разрез — боже мой!»

Скорей-скорей! Убить Соню!

Оторвать ей голову!

Зачем она

не носит брюк!

Фото: baikalpoetry.ru