​«Нас отпаивали рыбьим жиром»: о классе, уцелевшем в концлагерях

В годы немецко-фашистской оккупации жители города Дять­ково, что на Брянщине, были поголовно выселены фашиста­ми. Это была жестокая месть «лесному Ленинграду» за 144 дня стойкого массового сопро­тивления захватчикам. Массо­вые расстрелы, показательные повешения, сжигание сёл и де­ревень вместе с их жителями, угон в Германию… Под огненную метлу нацистов попали старики и дети. Выжившим и уцелевшим был весь наш класс, сообщает газета «Бурятия».

На фотографии 1948 года - пер­вый класс Дятьковской семилет­ней школы – «Буяновки» (так она звалась в местном просторечье). На снимке – дети партизан и под­польщиков, выжившие и уцелев­шие в лагерях смерти, разбро­санные по всей оккупированной гитлеровцами Европе. Все они 1941 года рождения. Среди пер­воклашек вижу Женю Курочкина, вихрастого, белобрысого мальчу­гана. Он в среднем ряду за второй партой.

Всякий раз, когда приезжаю в родной Дятьково, стараюсь по­встречаться с Женей. Он один их немногих, кто остался в городе, связал с ним всю свою жизнь. Рос без отца, окончил местный инду­стриальный техникум, институт. Работал в конструкторском бюро крупного предприятия, стал глав­ным механиком знаменитого на всю страну хрустального завода, создал семью, построил прекрас­ный дом. Много лет назад вышел на пенсию. Всё бы хорошо, но вот недавно случилось огромное горе - умерла жена. На склоне лет остался Женя один. Стал жало­ваться на сердце, на неважное са­мочувствие. Подводит и зрение. Но переезжать в дом любящего сына, в том же городе, категорически не желает: «Из своего дома – никуда. Доживать буду здесь!».

Вспоминается наша последняя встреча осенью 2017-го. На старой фотографии мы всматриваемся в родные, дорогие лица. Где ж вы сегодня, друзья-товарищи? Близ­ко иль далёко?..

Мы не «мéрились горем»

Заходит речь о «нашем» време­ни. Каким оно было?

Послевоенное, суровое во всех отношениях. Не хватало самого элементарного – одежды, обуви, еды. Но судьбе угодно было рас­порядиться таким образом, что школа для всех нас стала родным домом. К нам, детям партизанской и многострадальной Брянщины, страна проявляла истинное ве­ликодушие. До школы, в детском саду хрустальщиков, нас отпаива­ли рыбьим жиром, вволю корми­ли, одевали и обували, снабжали московскими игрушками. И в шко­ле к нам относились по-особенно­му. На каждом шагу мы получали уроки добра и товарищеской вза­имовыручки. Нельзя было допу­стить, чтобы пережитое в плену осталось на всю жизнь тяжким бременем, гнетущим воспомина­нием.

Как и Буяновка, все школы го­рода были переполнены детьми, выжившими в войну, в основном сиротами и детдомовцами. Обу­чать их, воспитывать, выводить на широкую дорогу жизни - это, по­мимо глубоко человечного, гума­нистического смысла, имело так­же смысл глубоко исторический: сберечь нацию, сохранить народ. И мы забывали прошлое! Забывали настолько, что не позволяли себе обмолвиться ни чем, что было связано с оккупацией, угоном на чужбину, пребыванием в лагерях. Даже в семьях о жизни за колючей проволокой не рассказывалось. Факты нахождения в немецких концлагерях долгие годы скры­вались. Мы как бы забыли своё прошлое.

У нас не было принято «мéрить­ся» горем, считать обиды. Тогда, в послевоенные годы, в школах не устраивали встреч с ветерана­ми, которые рассказывали бы об оккупации, о возможной эвакуации в глубокий тыл, о фронтовой жизни и партизанских буднях, об «окопной» правде. К тому же вче­рашние фронтовики и партизаны ветеранами себя не считали. Они были просто бывалыми людьми, в основном ещё молодыми и очень занятыми, ходить по дневным школам им было некогда. Пол­ным ходом шло восстановление разрушенного войной хозяйства, интенсивно велось строительство жилья, «взрослыми» учениками переполнялись вечерние школы (школы рабочей молодёжи). Все были устремлены в будущее. Вы­сокой моральной ценностью явля­лась скромность. Бахвальство осу­ждалось. Пьянство пресекалось. А что касалось бывших узников концлагерей и военнопленных, то они ветеранами не считались.

Уроки добра

Вокруг – в Брянске и Орле, Ново­зыбкове и Клинцах - шли громкие показательные суды над изменниками Родины и предателями. То тут, то там на оставшихся в лесу немецких снарядах и минах под­рывались дети. Их хоронили всем городом. Помню похороны пя­тиклассника Вани Дубова. Он по­шёл в лес по ягоды и наступил на снаряд. Прощались с подростком всей школой.

Но память о войне не была только скорбной. Запомнились школьные культпоходы на про­смотр патриотических фильмов «Падение Берлина» и «Повесть о настоящем человеке». В одной колонне с окраины в центр города, где расположен кинотеатр, шага­ли старшеклассники и малыши. Уставших ребятишек взрослые несли на руках.

Мы учились хранить память о прошлом, получая уроки добра и товарищеской взаимовыручки на пионерских сборах, школьных ли­нейках и утренниках. В длинных, скрывающих колени «семейных» трусах мы ставили пирамиды, от­мечая революционные праздники. Вступая в пионеры, торжественно клялись быть верными общена­родному делу. А когда умер Ста­лин, безмолвно плакали вместе с учителями и искренне горевали: как же жить дальше?

С третьего класса мы уже сда­вали нормы спортивного ком­плекса БГТО («Будь готов к труду и обороне»), а с пятого класса старались выполнять все норма­тивы на значок ГТО. Вспоминаются пятикилометровые лыжные стар­ты в пиджачках и курточках, без рукавиц, матчи в хоккей с мячом… Спортивных костюмов и обуви мы не видели, лыжи и коньки крепи­лись ремнями прямо на валенки. Обычная картина выходного дня: под марши духового оркестра за­вода со всех концов города народ валит на стадион хрустальщиков. Футбол и хоккей сплачивали лю­дей. Казалось, все чувствовали себя счастливыми.

Прошлое «не ушло в песок»

Как и всякое горе, пережитое в концлагерях, прошлое «не ушло в песок», не испарилось. Скры­вая подробности своих судеб в годы войны, мы, оказывается, всё помнили. Как ни старались наши учителя и пионервожатые оградить нас от косых взглядов, настороженное отношение к нам, побывавшим «там», в плену, да­вало себя знать. Мы, дети, хорошо знали, что такое позор и бесчестье. Те же пионерские сборы и различные школьные мероприя­тия в мелочах и деталях приводи­ли к пониманию того, что мы, по­бывавшие в плену, – «издержки» производства, т.е. войны, её есте­ственные жертвы. И уже тогда, будучи детьми, мы чувствовали себя виноватыми.

Вспоминая всё это, мы с Женей ведём неспешный разговор. У многих одноклассников жизнь сложилась более или менее бла­гополучно. Кто-то стал инженером, кто-то учителем, кто-то врачом, а один наш одноклассник даже учёным. А вот что с тало с нашей первой учительницей, что с нами на снимке? Куда делась Лидия Дмитриевна и почему наш класс вскоре после первой четверти повела Татьяна Романовна? Отве­тить на эти вопросы мы не смогли – в своё время многое не замеча­ли, многим не интересовались. Но вот в чём мы признались сегодня: не все наши ребята приобщились к свету знаний, создали семью, реализовали себя. Помешали не только трудности материального порядка. Помешала пресловутая строчка в биографии: находился (находилась) в гитлеровском концлагере, был в плену…

«Да, долгие годы мы, узники, чувствовали себя бесправными, мы не могли себя защитить, а заступиться за нас в той стране было некому», – считает Женя. И он прав.

Невозможно представить, что среди нас, бывших узников, на­шёлся бы энтузиаст-подвижник, который взялся бы за решение проблем жертв нацизма. В ус­ловиях царившей в те далёкие годы в обществе всеобщей подо­зрительности и настороженности по отношению ко всем, кто нахо­дился в плену, кто прислушался бы к его голосу? Кто посчитался бы с его мнением? Да никто! Нас пригвоздили бы к позорному столбу, заклеймили бы как стяжа­телей и рвачей, преследующих корыстные, эгоистические, шкурные интересы.

Это такая память!

Ещё бережнее берём в руки старую фотографию, пристальнее вглядываемся в лицо каждого, кто на ней. Бывшие малолетние узники фашизма...

… В очередной раз звоню своему однокласснику в Дятьково. Знаю, когда-то выдающийся спортсмен, замечательный футболист Евгений Курочкин сегодня, на склоне лет, любит посидеть на ла­вочке возле дома. Отложив трость, он смотрит на берег Буяновского озера, на окна школы, в которой когда-то учился, на кленовую ал­лею, посаженную нами, кажется, в пятом классе. Рассказываю ему, что написал книгу про узников, про их газету «Судьба». На одной из страниц – наша школьная фо­тография.

«Пришли, - просит Женя, - на­кажу сыну, внуков попрошу, сам до почты дойду. Ведь это такая память!..»

Выполняю просьбу: в Дятьково, на дом, где по улице К. Либкнех­та живёт мой далёкий земляк, высылаю книгу с памятной фото­графией и дарственной надписью. Но вот беда: возвращается книга в Улан-Удэ. Что случилось?

С замиранием сердца набираю знакомый номер. Не отвечает Дятьково, молчит старый далёкий друг…

Что с тобой, Женя? Курочкин Ев­гений Алексеевич?..

Фото из личного архива Леонида Синегрибова, бывшего несовершеннолетнего узника гитлеровского концлагеря «Алитус», редактора газеты «Судьба»