Уходящий год выдался для меня самым трудным за мои более чем 60 лет. Полгода одолевал сильнейший кашель. Хроническая болезнь легких, но вот до такого кровохарканья не доходило.
После долгих мытарств я оказался на операционном столе в онкологическом диспансере. Предварительный диагноз: рак лёгких второй стадии. Предстояло вырезать очаг в верхней доле. Александр Петрович Перинов, онколог и хирург со стажем 47 лет, пояснил: «Мы вскроем и возьмём ткань на экспресс анализ. Какое оно, это образование? Злокачественное (увы, онкология) или доброкачественное? В зависимости от этого будем действовать дальше».
Палата арестантов
Разместился в двухместной палате: на окне и в дверях решётка, а в стене торчит скоба. Для наручников. Палата арестантская. Передо мной в ней находилась зэчка. В глазах боль и тоска, но держалась молодцом. С ней был конвой: двое парней и девушка из УФСИН с автоматами.
Снова анализы, клизма, дабы полностью очистить организм, другие процедуры и в том числе, обривание волос на теле. Операция в области груди, а обрили в паху. Лежу обнажённый, а две сестрички стараются со станком. Бритва, слава Богу, безопасная! Лежу, болтаем с девушками о том, о сём, смеёмся, дело житейское, обыкновенное, дважды проходил то же самое в БСМП.
Утром, на каталку и в операционную, а там хлопочут сёстры, анестезиолог, и что-то там колют. Страшно, гол, одинок и беспомощен, словно младенец, да никуда уже не убежишь. Будь, что будет! И вот яркие огни операционных ламп постепенно тускнеют, тускнеют, и всё погрузилось во тьму, в небытие…
Солнечная реанимация
Я был маленьким, в детстве, в родной деревне. Папа и мама, живые и такие молодые! Самые дорогие мне люди: моя жена и дети… Картинки сменяли друг друга как в калейдоскопе и передо мной промелькнула вся моя жизнь. Первые проблески сознания, возвращения из тьмы, из небытия…
Пытался открыть глаза, но веки не слушались. Сначала открыл один глаз, а затем после долгих, томительных усилий и второй. Руки, ноги и все остальное тело не принадлежали мне. Постепенно приходило понимание того, где и что со мной происходит.
Дело было в апреле и из окон лился яркий солнечный свет. Это была реанимационная палата. На специальных медицинских койках в ряд лежали прооперированные. Просили пить, стонали, а кто-то лежал в забытье. Хлопотали и щебетали сестры, смеясь над чем-то своим, женским.
Шкала боли
Я всё еще приходил в себя и после размыкания век, смог шевельнуть пальцами. Первым, самым сильным чувством было осознание того, что из меня удалили нечто чёрное, жуткое и смертельно опасное. После избавления от этой нечисти, как будто сразу стало легче дышать и жить. Жить, просто жить!
На соседней койке мой знакомый с перекошенным лицом. Пересохшими губами прошелестел ему: «Ты как?», он кивнул на таблицу на стене напротив: «Третья строка». Это была шкала с градацией болей: 0 - нет боли; 2 - слабая боль; 4 - умеренная боль; 6 - сильная боль; 8 - очень сильная боль; 10 - нестерпимая боль.
У него была «сильная боль». Из реанимации он выбрался через четверо суток, но и потом страдания не отпускали его. У меня болевые ощущения проявились постепенно, но не в такой ужасной степени. Сначала отходил от наркоза, а потом вкололи обезболивающий промедол – наркотический анальгетик и я снова поплыл в блаженную невесомость. От реанимации остались воспоминания, окрашенные видениями изменённого сознания и залитые светом весеннего солнца. А вечером я был уже в своей «арестантской» палате.
Апрельское утро
Утро выдалось прекрасным! Пришёл Александр Петрович и радостно объявил: «Онкологии нет! Экспресс анализ показал, что это доброкачественная опухоль!» За ним лечащий врач Зоригто Батоевич: «Абсцесс легкого. По минимуму удалили больную ткань. В качестве жизни ничего не потеряете. Всё у вас хорошо!»
Жизнеутверждающему диагнозу врачи радовались вместе со мной. Они понимали, что значит жить под гнётом ужасной болезни. Не спать ночами и думать, думать, как жить дальше, что будет с моими близкими, и спрашивать себя, почему так случилось? В онкологии физические и моральные муки подпитывают друг друга и здесь главное, не поддаться этому тотальному прессингу.
Однажды, в соседней палате Михалыч спросил: «За какие грехи мы здесь оказались?» Ему было за 70, на груди православный крестик и буддийский оберег: «Дочки с дацана принесли». Больной буддист ответил: «Это карма», шаманист: «За грехи предков расплачиваемся», атеист: «Да нет, это всё экология и образ жизни!», мусульманин изрёк: «На всё воля Аллаха», а итог мрачно подвёл фаталист: «Это судьба!»
Оля и сосед
Жизнь в больнице продолжалась и радовала маленькими радостями. Еду на тележке прикатывала Оля. Её обходительное обслуживание с ходу впечатлило меня: «Что вы желаете? Компот или чай?» - «Компот! А вы не проходили тренинг официанток в ресторане «Байкал Плаза»?». Оля смеясь: «О, нет, нет!»
Интересным человеком оказался сосед по палате. У него была не первая операция, курс химиотерапии, большая потеря веса, но он бился как в последнем бою. Рассказывал о детстве, о том, как жил и работал, как встретил и полюбил свою жену, о разборках с блатными: «Они зашли во двор и мне прилетел удар. Я выхватил длинную отвёртку. Кто-то крикнул: «У него пика!», и они бросились врассыпную».
Он выписался раньше меня: «Успею на хариуса сходить. Ход начался. Чтобы здесь больше не встречаться!» - «Выздоравливай, Лёня!» Потом мы созванивались, он снова был на химии.
Лечение по стандарту
В роли консультанта у нас, у больных, выступал продвинутый парень лет 35. Читал медицинские тексты на английском. О своём диагнозе узнал перед свадьбой и у невесты обнаружили почти то же самое. Они не стали регистрировать брак и разошлись, чтобы лечиться по одиночке. Всё, что ему прописывали, он отсылал сестре, работавшей в онкодиспансере в Санкт-Петербурге. Разницы никакой, лечили одинаково, методика и медикаменты по единому стандарту. Быстро пролетели дни в больнице, и я попрощался с врачами, сестрами и товарищами по несчастью.
В ядерном ядрёная брюнетка
А в октябре в Улан-Удэ открылся Центр ядерной медицины и чтобы оценить эффективность лечения прошёл курс радионуклидной диагностики. Мне ввели радиофармпрепарат, завели в темную палату и велели с часик полежать. Дабы жидкость растеклась по телу и под сканером показала больные места.
Лежу, думаю о возвышенном, устремив мысленный взор в беспредельный простор вечности и ясно понимаю, что всё вокруг тлен и суета. И тут бесцеремонно врывается эта самая суета, в виде молодой привлекательной брюнетки! Она легла на соседнюю койку, прикрыла глаза и накрылась одеялом. Но из-под неё, в приглушенном жалюзи свете белели полные, упругие руки. «Ладно, - думаю. – Я-то тут далеко неслучайно оказался: «Так мало пройдено дорог, Так много сделано ошибок». Но она-то? Кровь с молоком?» Хотя, и временно радиоактивная…
Запрет на поцелуй
Время вышло, и за мной явилась сестра. При этом двигалась в сторонке, я в лифт, а она по лестнице. В инструкции указано: «Необходимо сохранять дистанцию (не менее 1 метра) при общении с людьми (при встрече с людьми не рекомендуется целоваться с кем-либо или обниматься)». Вот, мне прямо невтерпёж с кем-то там целоваться и обниматься!
Сканирование длилось минут 30, а результат был готов через два часа: «Патологии не обнаружено». Так врачи и медсестры нашего онкодиспансера и нового Центра ядерной медицины подарили мне, как и многим другим своим пациентам, здоровье, спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Целуйтесь и обнимайтесь, дамы и господа, целуйтесь и обнимайтесь!