738
Сложно проложенная улица Жердева. Она начинается от Бурятского филиала Академии наук, идет мимо промзоны, радует домиками частного сектора и многоэтажками, упирается в парк, перескакивает его и теряется в кварталах.
В начале улицы, в доме №4 – художественные мастерские. Когда-то там мастерскую получил художник Коля Рябов. Я пошел к нему в гости, посмотреть, как он разместился.
Одно название – «мастерская». Коле досталась маленькая комнатка на втором этаже. Большую часть её занимал стол, на котором лежала огромная деревянная панель. Рябов получил заказ от церкви и трудился над созданием иконы. Панель уже была загрунтована, нанесен контурный рисунок. Коля готовился начать роспись. Разложил пигменты и при моем появлении разбил яйцо. На такой ритуальный момент я попал. Разве можно мешать иконописцу? Я решил уходить, но вдруг неожиданно для самого себя спросил:
– А кто у тебя в соседях?
– Оленников, – охотно сдал соседа Николай.
Дверь в соседнюю мастерскую была открыта настежь. Я вошел.
Сразу стало ясно, что это мастерская мэтра. После «коморки» Рябова помещение казалось огромным. В центре его на нещадно продавленном художественными задами диване сидели два малорослика и еще один на стуле рядом. Они были похожи, как родные братья. От «братьев» несло русским духом перегара.
Пожимая каждому руку, я называл свое имя. В ответ они нехотя выдавливали свои имена. Так мне удалось опознать Михаила Оленникова.
– Ваш педагог в училище Ирма Юльевна Худякова рассказывала много лестного, – сказал я ему.
Эта фраза не произвела должного впечатления. Точнее она вообще никакого впечатления не произвела. Все трое смотрели мутными взорами в себя и соображали: «Удастся ли отправить этого бородатого визитера за водкой».
В этот момент в мастерскую влетел ветер капиталистических перемен – он принес модельного вида даму в короткой норковой шубейке. За ней следовали два охранника – сурового вида узколобые ребята в черном.
– Кто здесь Оленников? – спросила «модель».
– Я подался вперед Михаил.
– Мне нужна картина для банка.
– Какими средствами располагаете? – глухо спросил художник.
– Миллион.
Он секунду переваривал услышанное, затем подвел банкиршу к самым крупным холстам, стоявшим у стены стопкой.
Дама деловито начала осмотр и остановила свой выбор на самой лучшей работе. Несомненно, у неё был вкус и опыт. В живописи она явно разбиралась.
– Вот эту, – четко сказала банкирша.
– Эта стоит дороже, – встрял я.
– Миллион двести, – поставила точку покупательница и начала отсчитывать деньги.
Охранники унесли картину, а банкирша, выдав последнюю купюру, исчезла также быстро, как и появилась.
Михаил обалдело стоял посреди мастерской с пухлой пачкой дензнаков в руке.
– Кто это сказал? – спросил он.
«Братья» посмотрели на меня.
Наступила тишина.
– Давайте я за водкой пойду, – предложил один из «братьев».
Михаил сунул ему две купюры.
– Садись, – предложил он мне.
– Я, пожалуй, пойду, – откосил я от намечающегося банкета.
Не знаю, запомнили ли стены дома №4 тот банкет, но убежден – художника Михаила Оленникова они помнят.
Рядом в доме №9 жил художник-флорист Михаил Беркович. Судьба занесла его в Израиль. Однако, самый замечательный дом в начале улицы Жердева – № 25. Он – рядом со школой №19.
В доме №25 была «нехорошая» квартира. Однушку на пятом этаже ВостсибрыбНИИпроект – славная научная организация с большими традициями – использовал, как коммуналку для молодых специалистов. Нехорошей эта квартира была исключительно только для соседки снизу – ветерана труда, заслуженной-перезаслуженной, но одинокой пенсионерке из категории тех, кто провел беспутную молодость, пережил продажную зрелость и вдруг в одночасье на пенсии стал моралистом.
Моралистка строго следила за порядком и когда после одиннадцати часов вечера в «нехорошей» квартире ещё не выключали музыку, продолжали петь, пить и смеяться она стучала по батарее, а утром писала жалобу в институт, в профком, в газету и даже президенту республики. От такого «пиара» «нехорошая» квартира приобрела широкую известность.
Особенно много было у ветеранши работы в праздники.
И вот Новый год.
В «нехорошей» квартире тишина.
Бабушка не могла поверить своим ушам. Бьют куранты – а там тихо. Огонёк по телевизору – в «нехорошей» квартире никаких эксцессов. Она отложила, заготовленную бумагу и ручку и вздремнула.
Её сон был недолгим. Чуткое ухо уловило вроде бы какое-то копошение наверху.
Моралистка надела пальто, вышла на лестничную площадку, прислушалась. Ничего. Поднялась этажом выше.
Дверь «нехорошей» квартиры была приоткрыта. Бабушка вошла.
Прихожую освещал свет из санузла. Дверь туда была открыта.
Она заглянула в санузел и ужаснулась: в ванной лежало тело, в шубе. Она подошла ближе. Тело сопело длинным носом. В ванной спал молодой ученый. Очки толстыми линзами поблескивали в такт его сопения.
От нелепости увиденного, бабушке вдруг стало смешно.
Он прошла в комнату и…
Там негде было яблоку упасть. На полу, на диване, в кресле – всюду лежали, сидели, спали молодые люди – ребята и девчата. Один из них белобрысый и кучерявый вдруг пробудился и сонно сказал:
– Ну, чего стоишь? С новым годом, Снегурочка, – и увив её растерянность, добавил. – С ёлки пришли.
Бабушка вернулась в свою квартиру. В этот день она уже не спала. Думала о своей юности…
«Концерт» в «нехорошей» квартире начался после полудня.
Но на сей раз моралистка не жаловалась. Она вообще перестала писать жалобы. Но старые её «произведения» возымели действие. Молодых специалистов расселили. Квартиру заняла семейная пара. Тихо, чинно и скучно.
