Zorikto. Человек планеты

В детстве поцелованный Богом малыш Зорикто «начал сочинять истории и придумывать героев». Его отец, заслуженный художник РФ Бальжинима Доржиев, предусмотрительно сохранил детские рисунки сына. Некоторые из них вошли в книгу «Zorikbook».

В этом издании художник Зорикто Доржиев рассказывает о себе, кухне своего творчества, отношении к окружающей его действительности. Читаю эту книгу и вспоминаю 2004 год, когда я побывал на его первой выставке, состоявшейся в Музее истории Бурятии имени Хангалова. И вот через 16 лет новый этап в творчестве теперь уже всемирно известного художника - выставка «Новая степь», которую Зорикто Доржиев привез прямиком с Венецианской биеннале, в Художественном музее имени Ц.С. Сампилова. Начинаю интервью с маэстро Доржиевым с просьбы рассказать о том, что изменилось в его творчестве после его первой выставки.

ВЗГЛЯД В ГРЯДУЩЕЕ

- Я, наверное, очень сильно поменялся с той поры. Это была маленькая выставка. И помимо самой камерности в виду небольшого количества работ сами сюжеты были камерными. Это был мой внутренний взгляд на вещи (я только приехал с учебы в Красноярске). Тогда мои переживания, накопленные за восемь лет, выплеснул в вещах, которые касались меня лично, моего отношения к родине, давно забытым ноткам: запахам степи, родного города, наших домов, деревень - в том, чего мне так не хватало вдали от родины. С того момента происходило много новых проектов. И каждый раз они претерпевали изменения, каждый раз менялась концепция, постепенно подойдя к сегодняшнему проекту «Новая степь». При том, что в этом проекте остаются, казалось бы, на первый взгляд, одни и те же составляющие - кочевники, степные женские и детские образы - тем не менее, наполнение, месседж несколько меняется. Я пытаюсь смотреть в сегодняшний и завтрашний дни. Считаю, что художник обязан смотреть в завтра, тем самым он преобразует завтрашний день для всех нас, для зрителя. Я стараюсь говорить языком, понятным современному человеку. И это отнюдь не заигрывание с какими-то модными темами, не стремление быть понятным молодежи или людям старшего возраста. Это для меня органично сейчас. Я по-прежнему люблю следить за новыми технологиями, люблю смотреть за тем, что происходит в мире. Элементы, которые я стал добавлять в картины, они говорят о моих сегодняшних переживаниях, о моих сегодняшних ощущениях глобального мира. Если раньше это были локальные переживания (я смотрел на свою родину, близких людей), то сейчас мой взор стал чуть-чуть шире, глобальнее.

- Вы получили базовое академическое образование в Красноярском государственном художественном институте. А до отъезда в город на Енисее ваш отец, чтобы отправить вас на учебу, продал свой пилорамный станок…

- Действительно, так и было. Тогда я готовился ехать поступать в Санкт-Петербург или в Москву. Но время было сложное, и было решено отправиться куда-то поближе. И родители оказались очень самоотверженными и внимательными к моим поискам. Мне удалось поступить в институт.

- Вы подрабатывали в студенческие годы?

- Бывали «халтуры», когда приходилось подрабатывать, помогая друзьям, которые сторожили и дворничали. Я подметал гаражи. В летнее время ходили в парк рисовать портреты, шаржи. Более или менее относительно серьёзные заработки были, когда я рисовал иллюстрации для детских книжек, и на эти деньги однажды купил себе электрогитару.

НА ЧАШКУ ЧАЯ К УМЕ ТУРМАН

- Вас можно назвать человеком планеты? Ведь вы постоянно куда-то уезжаете. Ваши персональные выставки прошли в Москве, Нью-Йорке, Лондоне, Лос-Анджелесе, Санкт-Петербурге, Люксембурге, Монако. В одном из нью-йоркских изданий вас назвали «любимцем аукционистов».

- Человек планеты? Меня так ещё никто не называл. Думаю, по картинам, по работам все равно можно просчитать этнические корни автора. В моем случае, где еще достаточно много родных, бурятских моментов, мелодий, тем более легко понять, что я родом из степных мест, из монгольского мира. И я не вижу в этом ничего плохого.

- И, тем не менее, зритель вас везде - и в Азии, и в Европе, и в Америке - понимает.

- Несомненно, везде есть свои нюансы, свой окрас, бэкграунд. Европейского зрителя, наверное, ни с кем не сравнить: вся история искусства, известная сегодняшнему зрителю, базируется на европейской истории. А американский зритель настолько привык к разнообразному творческому самовыражению, что у него не возникают вопросы - «что это?», «как это?». Он просто воспринимает это как произведение. Российский же зритель - крайне внимательный зритель ко всем составляющим. Он прекрасно понимает, что такое Байкал, Сибирь, степь. Рассуждая на темы примерно в этих плоскостях, с российским зрителем проще объясняться.

- Недавно, путешествуя в лабиринтах Интернета, нашел фото, где вы изображены с популярной американской актрисой Умой Турман. А как вы с ней познакомились?

- Что касается Умы Турман, там интересная, длительная история. У галереи «Ханхалаев» очень давние связи с американским писателем, общественным деятелем и ученым Робертом Турманом, основателем Тибетского Дома в США. По совместительству он - отец Умы Турман. Два раза мы поучаствовали в ежегодном благотворительном аукционе Christie c «Tibet House». Один раз там была представлена моя живописная работа, в другой раз - графическая. Это классное событие: рядом стоят бас-гитара Стинга и моя работа! На одном из аукционов мы познакомились, и она представляла мой лот. Как-то она пригласила нас на съемки сериала «The slap» (Пощёчина) в студию «Kauffman».Там я подарил ей очередной графический лист. А так на постоянной основе у нас нет взаимоотношений.

- А с кинорежиссером, сценаристом и продюсером Сергеем Бодровым-старшим, в фильме которого «Монгол» вы были задействованы в качестве художника по костюмам, поддерживаете отношения?

- Не все творческие проекты потом перерастают в длительные общения. С Сергеем Бодровым-старшим удалось общаться только во время подготовки к фильму. После этого пересекался с ним, когда он приходил ко мне на выставку в Москве. Вот и все.

- Утверждают, что знаете несколько языков. Правда ли это?

- Нет. Это неправда. В основном общение происходит на русском языке. С родителями или родственниками немножко могу по-бурятски поговорить. А по-английски - тоже не так, чтобы очень хорошо: на бытовом уровне разговаривать могу.

«НИКАК НЕЛЬЗЯ БЕЗ РОДИНЫ»

- Несколько лет назад новостной портал «Лента.ру» в заголовке статьи назвал ваше творчество «бесстыжим бурятским поп-артом». После этого вы заметили, что крайне редко встречаете конструктивную критику.

- Я и сейчас придерживаюсь такого мнения, что очень классно, когда конструктивная критика, которая обоснованно, базируясь на знаниях, теориях, разбирает тебя на «запчасти», по полочкам, неважно негативно, или, наоборот, находя положительные вещи. Это помогает зрителю глубже понимать вещи. А насчет той самой статьи, она на самом деле была классной. Статья была написана для подогрева интереса к моим работам.

- Недавно вы сказали, что Венецианская биеннале, в которой вы первым из художников Бурятии приняли участие, - результат вашей совместной работы с продюсером Константином Ханхалаевым.

- Я вырос среди художников, практически среди мастерских, и при мне эта эпоха стала меняться. Я понимал, что мир поменялся, и в наш привычный мир вошли правила, которые действуют в глобальном мире, и художнику, который сам по себе, вдвойне-втройне сложнее, чем человеку, который умеет сотрудничать с продюсером.

- Осмысление темы Великой степи - лейтмотив вашего творчества. Что в вашем понимании - Великая степь?

- На днях я был за Тарбагатаем, у Меркитской крепости. В первый раз побывал в этих местах осенью. Сейчас там совершенно другое дыхание от природы, какие-то глубокие краски. Там чувствуешь места силы, которые должны обязательно заряжать человека. Когда ты вдруг появляешься на родине в таких местах, понимаешь, что вот этого оказывается и не хватало. Поэтому без родных мест никак нельзя. А если говорить о Великой степи, то речь идет не о красивом ландшафте, а о каком-то срезе искусства, культуры, истории, особого способа мышления, внутренней философии. И на основе этого я выстраиваю рисованный мир, придуманный мир. Он даже в большей степени фантазийный.

Словно растворившись во времени, я - на выставке «Новая степь», «оглушенный» многогранным и бьющим прямо в сердце творчеством Зоригто Доржиева. Не в силах оторвать глаз от его многослойной работы «В предчувствии зимы», вспоминаю ответ Зорикто Доржиева на вопрос о кочевниках в его творчестве. Где-то там, давным-давно в Великой степи скоро снег станет белым покрывалом для степного простора. Девушка с черно-белыми наушниками из XXI века на фоне степи и четырех всадников. Какую мелодию слушает?

- Кочевник, в первую очередь, человек, размышляющий о бытие, о своем месте в этом мире, - размышляет мой собеседник, - а кочевник в контексте сегодняшнего проекта «Новая степь» прибрел еще более глубокий смысл. Более глобальный. Теперь кочевник стал частицей движущегося, изменяющегося современного мира, потому как вся история - это история войн, больших миграций людей, а составляющее всего этого - движущийся человечек, в данном случае - человек на коне. А я, завороженный, смотрю на средневековую степь. Предвкушение чуда. Четыре кочевника на конях. Белые хлопья. Будь у меня голос, непременно спел бы о снежинке, растаявшей на реснице бурятской Джоконды-хатун. В Великой степи скоро зима. Согреваюсь от мощной энергетики работ маэстро Доржиева. Тепло на душе от солнечных картин…