1089
Автобус, набитый под завязку желающими добраться до Загустая, каждый раз нервно вздрагивал, трогаясь с остановки райцентра. Он будто вторил движениям души водителя, который матерясь и чертыхаясь яростно крутил рукоятку, чтобы завести свое чудо техники. То было творение советского автопрома, которое зимой и летом мужественно передвигалось лишь благодаря дяде Пете и господу Богу.
Девочке с упругими бурятскими щеками обычно доставалось одиночное место в конце салона. На случай, если укачает, мама вручала целлофановый мешок и просила соседей приглядеть.
«Её там встретят. Юра-эжы. Ну вы же знаете!» - говорила она пассажирам, а после долго стояла, пока пыльный автобус скрипя и покряхтывая не скрывался за поворотом.
Так начиналась длительная командировка к дедушке и бабушке, которые жили, по моим детским понятиям, в конце конца географии.
Зимами, когда день был безобразно короток, все было достаточно однообразно.
Поутру мы выпивали обязательный стакан теплого парного молока, коллективно поедали кашу, которую эжы успевала нам сварить, уже разобравшись с работами во дворе и по дому.
Затем, переваривая нехитрый завтрак, мы пялились по очереди в окно. Сквозь морозные узоры на стекле был виден лишь краешек забора. За ним, за забором, предстояло еще одно путешествие.
Эжы терпеливо одевала ораву своих внуков в тысячу зимних одежек, и мы неспешной колонной выдвигались к водокачке. Поить коров.
Впереди колонны важно вышагивали три кормилицы и молодой бычок, за ним топал брат, потом сестра, потом я и наша младшая - Дугарма. Называли ее почему-то Халхуудар. Видимо потому, что штаны, доставшиеся по наследству, были велики и напоминала она в них пушистое облачко.
Колонну замыкала эжышка. И в этом была своя философия: коровы, как основная тема мероприятия, затем мужчина, после - дамы в порядке старшинства.
Эжы же, как вожак небольшого отряда, держала процесс под контролем, на ходу успевая обмениваться новостями с односельчанами. За отсутствием радио и телевидения, новости поставляли лишь те, к кому в гости кто из райцентра пожаловал, или газету привезли одну на всю деревню. В сельсовет.
Наконец мы прибывали на место дислокации. И тут начиналось действо, которое и по сей день у меня вызывает бурю эмоций.
Для начала, умудрившись не поскользнуться, надо было пробраться ближе к поилке. Выдолбленная из гигантской сосны, она одномоментно могла напоить с десяток буренок.
Потому на деревне существовало негласное расписание утренней процедуры. Наблюдать же за тем, как коровы живописно и шумно втягивают в себя декалитры ледяной воды, можно было лишь подобравшись вплотную. Между тем необходимо было помнить, что твои валенки в любой момент грозят примерзнуть к вечно мокрому льду у водокачки.
Самая главная мечта и надежда была - подержать шланг. И поскольку шланг, почти истерично выбрасывал в поилку огромные потоки воды, удержать его в руках виделось делом непростым.
Миссию эту доверяли пока только ахайшке - шестилетнему брату, двумя годами постарше меня. Понимая, что очередь до меня дойдет нескоро, я все же я продолжала мечтать. Не знаю почему, но казалось, что это, и есть счастье - держать в руках шланг, из которого льется вода, которая так нравится коровам.
В обратный путь мы топали домой уже без особого энтузиазма, чтобы приступить к еще одному ежедневному ритуалу.
Игра в кино. Брат в этой игре, как всегда, был главным. Киномехаником. Сестра продавала билеты, изготовленные из тетрадных листков. Мы, младшие, разумеется, были всего лишь зрителями. До карьеры киномеханика так же было как «пешком до Африки».
А на маленькой кухне эжышка варила суп. Настоящий, бурятский, с тонко нарезанной домашней лапшой.
Запах и вкус именно этого супа я пытаюсь уловить десятилетиями. Он напоминает мне маленькую девочку, мир которой состоял из теплого пахучего молока, шершавой от мозолей ладошки эжы, диковинных ульгэров о волшебных ламах, способных летать на орхимжо, и глаз баабай.
В этих глазах - бесконечная любовь и, как мне кажется сейчас-сострадание. Нам, его внукам и внучкам, еще только предстояло пройти долгий путь Сансары …
