​​Борис Базаров: «Буряты - это единый народ»

Депутатская деятельность, фольклорные фестивали и вопросы бурятского национального единства в интер­вью с Борисом Базаровым, депутатом Народного Хурала Бурятии, директором ИМБТ СО РАН, предсе­дателем Президиума БНЦ СО РАН, доктором историче­ских наук, профессором, членом-корреспондентом РАН, академиком РАН.

О депутатской работе

- Борис Ванданович, через год заканчивается срок вашего депутатского мандата от избирателей Баргузинского района. Каковы предварительные итоги вашей работы?

- Работы было много. Но всё, как и у многих. Депу­татская работа — это всегда совместный труд с насе­лением и органами власти различных уровней. В моём случае, прежде всего, с администрацией района. Мы плодотворно работали с прежним главой Иваном Мельниковым.

У нас неплохо получи­лось с Баргузинским до­мом культуры. Это заслуга самого Мельникова и нас с Игорем Зубаревым, двух депутатов Хурала от Баргу­зина. Из депутатского фон­да было выделено 20 млн рублей.

Ну а сейчас много средств было распределено по шко­лам, где провели текущий и капитальный ремонт, удалось заменить окон­ные переплёты, привести в порядок сантехническое оборудование, поменять крыши. Школьные и до­школьные учреждения долго не ремонтировались, а сейчас требования очень высоки. Веление времени. Поэтому большинство из них были охвачены теку­щим ремонтом, в среднем на это выделялось от по­лумиллиона до полутора миллионов рублей на каждый объект. Конечно, школы - это креатура Ми­нистерства образования и науки, но часть их ремонта прошла с участием меня и Зубарева. Были проведены ставшие традиционными шахматные турниры, работа со школьными сочинениями по родному краю. Сейчас реализуется проект по исто­рии Баргузинской долины в целом.

Встреч с избирателями пока ещё мало в связи с большой загруженностью на основной работе и осо­бенно в связи с между­народными проектами на Шёлковом пути.

Оцениваю ситуацию в Баргузине как сложную. Ушедшая команда нарабо­тала определённые проек­ты и имела инерцию по их реализации. Прежде всего, из ресурсов социально- экономического развития РБ и по Закону «Об охра­не озера Байкал». Многие вещи стали получаться. Но сейчас работает новая ко­манда, и ей пока не всегда удаётся попасть в колею. Им нужно много сделать, а отведённого на это време­ни просто-напросто нет. Но я исхожу из того, что нуж­но поддерживать новую команду, которую избрал народ, и конструктивно ра­ботать на благо всего Бар­гузина. К чему призываю и всех, кто причастен к род­ному краю.

Фестивали

- Борис Ванданович, в будущем году в Улюне планируется эхиритский фестиваль с целью продвижения туристического кластера вокруг Богини Янжимы…

- Я всегда поддерживал подобные фестивали: та­тарский в Баянголе, был инициатором баргутского, который прошёл в Ку­румкане, но в то же время очень оживил всю нашу баргузинскую историю. Более того, огромное ко­личество представителей баргутского и в целом ху­лунбуирского этнического субстрата КНР приезжает теперь поклониться родине предков.

Ну а эхиритские встречи интересны, люди должны знать свои корни. Это толь­ко на пользу в условиях дефицита знаний об исто­рии родного края. Что-то из того, что было на пер­вом фестивале в Корсако­во, стало даже для меня, специально занимающе­гося историей, открытием. Интересна сама по себе география расселения эхи­ритов, зигзаг из Качуга в Кабанск и оттуда в Баргу­зин. А также практически идентичные обряды, кото­рые сохраняются на про­тяжении нескольких веков. Это способствует сохране­нию национального духа в противовес излишней ак­культурации, губящей душу современного человека ве­стернизации современной культуры. Это практически единственный способ осво­бодиться от процесса деэт­низации народов.

- Вы не усматриваете здесь никаких негативных тенденций?

- Почему мы говорим, что существовала значи­тельная доля внутриэт­нического разделения в условиях СССР? Апелляция к родовым традициям и поддержка ближайших родственных отношений на протяжении длительного советского периода была практически единствен­ным способом сохранения и жизненных основ многих семей, особенно молодых, а опосредованно и духов­но-культурных идентично­стей. Поэтому этот процесс несколько затянулся. А в условиях 1990-х годов уси­лился, когда люди в усло­виях жесточайшего кризиса и вакуума духовных ценностей всё чаще стали об­ращаться к своим истокам, своим богам, духовным и ландшафтным молебнам и культам. Этот процесс уси­лился с появлением такого мощного духовного слоя, каким явилось буддийское духовенство. Ну и оно не могло полностью закрыть потребности полиэтничной, поликонфессиональной бу­рятской среды, всего разно­образия религиозных, духовно-культурных и просто этногенетических мотивов. Это брожение продолжает­ся и является отчасти вы­зовом современному миру. Глобализация, как каток, выводит нас в единое информационное поле без всяких корней, какими-то голыми в безжалостную матрицу современного бы­тия. И это одно из фунда­ментальных противоречий эпохи.

- История бурят вызыва­ет бурный интерес в соц­сетях и различных СМИ. Но насколько это объективно и научно?

- Мы имеем академиче­ские труды, но они изданы мизерными тиражи. В по­гоне за ЕГЭ такие предме­ты, как «История родного края», просто исчезают. Прагматизм родителей и учеников толкает их к из­учению узкого коридора учебных дисциплин. И по­этому «Истории Бурятии» как таковой не существует в школах. И это факт. Историю Бурятии знают единицы в высшей школе, в первую очередь на гуманитарных факультетах, и то не всег­да, БГУ, нескольких специализированных учебных заведениях Бурятии. И всё. В коммерческих СМИ по­лучить какие-то знания из этнической истории бурят невозможно. Есть прорывы на некоторых слушаниях ВАРКа, которые просто ни­кто не слышит. Есть стихий­ное движение краеведов, земляческих энтузиастов.

- В итоге вакуум за­полняется вольными и невольными интерпрета­циями?

- Безусловно. Раньше бу­ряты обсуждали подобные темы очень корректно. Ста­рались не задевать людей другого рода-племени и не связывать конкретные имена с какими-то родами и племенами. Просто поли­тические лидеры, которые были и есть, это общебурят­ские, а не клановые представители. Они появились в ходе политического разви­тия Бурятии, а буряты - это единый народ.

О единстве бурят

Мы сформировались на протяжении четырёх веков, а на самом деле в более ранний период из полиэт­ничной народности. Снача­ла в единый народ, а за­тем уже и в нацию. Сейчас мы находимся на высоком уровне науки и образо­вания, ориентируемся во всех основных потоках информационного общества. Многому мы обязаны еди­ной модели образования, которое нам дал Советский Союз. Находимся в едином языковом поле со всей Россией. Мы прошли дол­гий период становления в единую нацию. А то много­образие, которое мы сохра­няем, есть наша сильная, а не слабая характеристика, пользоваться которой нуж­но как сильным преимуще­ством.

- Мы - единый народ, ну а то, что мы вспоминаем о родах и племенах, это идёт нам на пользу?

- Конечно! Единство в многообразии, как в мас­штабах этнической Буря­тии, так и в масштабах всей России. Это обогащает нас, помогает сохранять наши традиции. И поэтому апел­ляция к различным полити­канствующим настроениям безосновательна. Любой политик-бурят, который бу­дет считать себя представи­телем только своего рода и племени, обречён в глазах в целом бурятского народа. Этим самым подводя и сво­их соплеменников, верящих в его перспективу. Поэто­му не мешает понять, что буряты в своём развитии зашли значительно дальше деляческого улусного цен­тризма и мировоззрения.

О кланах

Попутно о теме кланов. Тема неожиданно прив­несённая в современную политологическую оценку реалий современной Буря­тии. Сразу скажем, интер­претация неудачна и без­жизненна с точки зрения любых ориентиров. Кланы были невозможны ни в со­временных условиях, ни в условиях СССР. А та родо­племенная система, кото­рая существовала в 17–19 веках, не была клановой.

Кланы характеризуют прежде всего их внутрен­ний и внешний суверенитет, жёсткая внутренняя струк­тура под началом достаточ­но автократичных лидеров, гласный или негласный устав, регламентирующий их деятельность. Кланы су­ществуют за счёт внутрен­них финансовых вливаний, в этом отношении они неза­висимы от государства. То есть в полном смысле этого слова кланы никогда не су­ществовали в Бурятии.

- Их никогда не было, и исторически они не могли сложиться?

- Ранее они могли суще­ствовать в рамках Степных дум, но даже в тех услови­ях не смогли образоваться. Поскольку тогда противни­ком этого была степная де­мократия. Она не допускала жёсткой, императивной власти какого-то опреде­лённого автократа. Это хо­рошо описано в литературе. Они не смогли бы выжить, если бы воровали из каз­ны Степной думы. Это была хорошо самоорганизующа­яся система, в своё время придуманная Сперанским. Когда от неё отказались, бурятский народ попал в неуправляемое состояние. Нет беды большей для существования больших групп населения, как без­властие или утрата доверия к власти. В результате воз­никло национально-осво­бодительное движение, не­бывалое явление для бурят.

- А в советское время?

- Вся эта родовая верхуш­ка быстро превратилась в «кулацко-нойонатскую нечисть», «ламско-клери­кальные сообщества», а по­том оказалась ещё и раску­лаченной. Вышла классовая однородность. Откуда быть кланам? Если бы в условиях Советского Союза появил­ся какой-нибудь кланово­держатель, ему бы просто свернули голову.

А то, что очень часто почему-то апеллируют к опыту Андрея Урупхеевича Модогоева, то вы поймите, это вообще из другой опе­ры. Более того, в условиях того периода существо­вала система партийного консенсуса, как русско-бу­рятского, так и далее по нисходящей. Это же была партийная демократия, те же объединённые пленумы и конференции, в которых чётко соблюдались нормы представительства. Часто менялись политические руководители районов. Я говорю и на примере сво­его отца, представителя Баргузина, работавшего в Селенгинском районе. От­части это делалось против проявления местнической внутриэтнической груп­повщины. Это была тонко продуманная система, пре­одолевавшая внутриэтни­ческие делячества. Беда в том, что на завершающем этапе советской власти её пронзили уродливые яв­ления непотизма, местни­чества, кумовства, но это явления другого порядка, которые ещё должны быть правильно оценены в срав­нительно-историческом контексте.

После СССР

- Борис Ванданович, а как вы оцениваете постсо­ветский период?

- После 1991 года многое из того опыта ушло в про­шлое, но та элита ещё су­ществовала и существует. Она знала правила и только сейчас уходит из жизни. А молодёжь, которая при­ходит на смену, попала в условия глобализации и господства рыночных от­ношений, она ориентиро­вана строго на результат, имеющий свои ценности и прагматичные эквива­ленты, среди которых нет приоритетов родственных отношений. Тем более, что это всегда неудобно для реализации собственных амбиций.

Самой социальной осно­вы для создания клановых групп не было и нет.

Я думаю, что появле­ние этих оценок, попутно оскорбляющих целый на­род, - это результат нечистоплотных политических игр. Оказывается, мы де­лились между собой, со­здавали кланы, один клан ограбил другой. Оказыва­ется, что наши политиче­ские лидеры - это выдви­женцы каких-то древних групповых структур. Это издевательство над Буря­тией и бурятами, которые имеют в России очень вы­сокий статус и оцениваются как очень образованная и конкурентоспособная нация. Именно нация, а не сброд этнических кланов.