1747
Радна Цыренов, Дагба Цыренов и Галсан Цыренов (слева направо)
Первое десятилетие XX века. В семье моего деда Цырена Доржиевича Аюшеева вслед за дочерью Даримой родились сыновья Радна, Дагба, Галсан. До революции семья деда вела единоличное скотоводческое хозяйство и жила в живописной местности Усть-Хасурта Хоринского района.
В долгие зимние вечера отец рассказывал детям улигеры, охотничьи байки, разные случаи из жизни своих предков. Сыновьям особенно нравился рассказ отца о его деде-правдолюбце, который в пылу гнева убил ручной кандальной цепью судью за заведомый подлог. Его сослали на Сахалин. Деду удалось каким-то чудом бежать с острова, добраться до родных мест и умереть у родного порога.
Грянула Октябрьская революция, началась гражданская война. В соседнее семейское село Хасурта стали наведываться семёновцы и японцы. Реквизировали лошадей, продукты, насильно мобилизовали людей в семёновские части. Родного брата Цырена Намжила принудительно взяли в семёновскую армию. Правда, вскоре ему удалось оттуда бежать, за что родители братьев подверглись избиению нагайкой.
В конце 20-х годов в Верхнекурбинской долине в местности Тэгда создали первую коммуну. Цырен Аюшеев принял активное участие в строительстве новой жизни. Вступил в партию, стал одним из первых председателей Верхне-курбинского сомонного Совета, был делегатом VIII конгресса Коминтерна в Петрограде. В начале 30-х годов стал одним из председателей нового колхоза «Шэнэ-Ажал» («Новый труд»). Его арестовали за падеж скота, но вскоре освободили и исключили из партии.
РАЗНЫЕ СУДЬБЫ
Дети тем временем подросли. Старший из братьев Радна после окончания школы выучился на шофера. Дагба вместе с Намжилом Нанзатовым был направлен в Тамбовское артиллерийское училище им. С. Будённого. Летом 1939 года назревали события в районе Халхин-Гола. Радну призвали в армию и направили в Монголию. И хотя он не принимал непосредственного участия в боевых действиях, изрядно поколесил на ЗИС-5 по монгольским степям, перенося военные невзгоды. Вскоре война закончилась, и Радна вернулся в родное село.
Дагбу воинская судьба бросала из одного района страны в другой. Перед Великой Отечественной войной он успел послужить в городах Гродно, Лида, Подольск, Кирсанове. Буквально накануне войны приехал домой в отпуск. Пробыл всего недельку. За чаркой вина отцу доверительно говорил, что война с Германией неизбежна. Торопился в часть. Вскоре после отъезда Дагбы началась Великая Отечественная. Первые месяцы войны от Дагбы пришли два-три письма на старомонгольском. Писал, что идут бои в районе Калинина, ему присвоено звание старшего лейтенанта, командует батальоном. Справлялся, кто из родственников призван в армию.
Радна продолжал работать в колхозе, а Галсан поехал в Хоринск заканчивать десятый класс. Вскоре Радну призвали в действующую армию. Домой он вернулся в 1944 году из госпиталя. Вот его рассказ, каким запомнился маме и мне.
- Как вы помните, нас с Батомунко Базаржаповым взяли в армию в июле 1942 года, хотя до этого его вызывали в райвоенкомат, но отпускали назад по брони как председателя колхоза. В Хоринском военкомате сформировали команду и на машинах повезли в Улан-Удэ, оттуда поездом в Читу на какой-то разъезд. Обмундировали, наскоро обучили военному делу. Обстановка на фронтах осложнялась. Создавались маршевые роты, которые тут же сажали в вагоны и отправляли на фронт.
Мы с Батомунко попали в одну роту. В Улан-Удэ, пока наш эшелон заправлялся углем, водой, продуктами, Батомунко сбегал до нашего земляка Дугдана Жамбалова и сообщил, что мы едем на фронт. Дней через десять прибыли в Чебоксары. Тут нас влили в формировавшуюся 139-ю стрелковую дивизию. Мы с Батомунко попали в один полк - 609-й, но в разные батальоны. Из Чебоксар нашу часть направили в Калинин. Здесь уже чувствовалось дыхание войны. В погожие дни над лагерем высоко в небе пролетали немецкие самолеты-разведчики. Думали о Дагбе, воевавшем где-то здесь, недалеко от нас.
В один из дней в дивизию прибыл Климентий Ворошилов. На учениях бойцы и командиры показали хорошую боевую подготовку и заслужили положительную оценку. Дивизию передали в 30-ю армию генерал-лейтенанта Дмитрия Лелюшенко.
РОДИНА-МАТЬ ЗОВЕТ!
Первый бой мы приняли на Ржевском рубеже Калининского фронта. Нет спора - тяжело дается каждый бой. Но еще труднее было переносить гибель товарищей, с которыми только вчера хлебал из одного котла.
К слякотному марту 1943 года нас перебросили под деревню Вязовню Спас-Демьянского района Смоленской области. Перед соседней деревней Большая Каменка находилась линия немецкой обороны. Гитлеровцы соорудили здесь дзоты, блиндажи, наставили мины, сделали завалы. Подступиться к высоте было практически почти невозможно. Нам предстояло взять эту высоту и, продолжая наступление, двигаться на Смоленск. Вечером 17 марта из соседнего батальона пришел ко мне Батомунко. Сказав «сайн», он молча присел рядом со мной.
- Видимо, завтра меня убьют, - мрачно начал он разговор. - Вчера видел сон. Будто бы я у себя в Тэгде. Лето, полуденный зной. Иду по дороге из базы - бригады. Задумался. Вдруг слышу сзади крик: «Убью тебя, убью тебя!». Оглянулся - бежит моя Дарима, в руках у нее большой кухонный нож. Я вначале оторопел, но потом пустился наутек. Жарко, запыхался, догоняю какого-то мужика, едущего на телеге, заползаю на задник, Дарима отстала, но продолжала кричать: «Все равно тебя убью!». Будто совсем тронулась умом. Я еле отдышался. Но тут отстегивается брючный ремень, и конец его начинает наматываться на ось телеги, затягивая меня головой под заднее колесо. Падая под колесо, вскрикнул и проснулся весь в поту. Сам знаешь, плохая примета для бурята - терять ремень...
- Сон есть сон, - успокаивал я его.
- Нет, точно убьют, - ответил он как-то обреченно. Батомунко посидел еще немного, встал молча, крепко пожал мне руку и пошел к себе в батальон.
Большая Каменка оказалась крепким орешком. Много солдат там полегло. Наступило утро 29 марта. Загрохотала в нашем тылу артиллерия. Мы поднялись и побежали вниз по лощине, захлопали немецкие минометы, оружейный огонь все больше усиливался, я успел добежать до речки, и тут слева что-то блеснуло, ударило в бок и я начал падать вперед. Только успел подумать: «Все, конец».
Очнулся поздно вечером. Первое, что увидел, приходя в сознание, это звезды на ночном небе. Было удивительно тихо. Осторожно пошевелил пальцами рук и ног. Вроде целы. Попытался повернуться - острая боль кольнула как ножом. Отдышался. Думаю, на чьей стороне лежу: на нашей или немецкой? Пошарил вокруг руками - винтовки нет. Вдруг невдалеке за кустами леснул свет карманного фонаря. Послышалась немецкая речь. Значит, наши высоту не взяли. С усилием вложил запал в гранату. Почему-то с облегчением подумал, вот сейчас кончатся мои муки.
Но немцы, тихо переговариваясь, прошли буквально в десяти метрах от меня. От напряжения потерял сознание. Очнулся от прикосновения к лицу. Открыл глаза, надо мной стоит огромный волк. Вздрогнул, но тут заметил свисавшую с шеи волка веревочку, на конце ее привязанную палочку. Понял, не волк, а санитарная овчарка. Я от радости плачу и шепчу ей: «Хорошо, хорошо! Не бросай!»
Привезли в довольно большой котлован. Вижу, тут же натянуто несколько санитарных палаток. Тяжелораненые лежат на носилках возле палаток: стонут, плачут, кричат. Легкораненые сидят кучками тут же. Меня выгрузили. Санитары успели сказать, что мне повезло: осколок мины вырвал левый бок выше таза, но внутренности не задел. Тут послышался испуганный крик: «Воздух!». Глянул на небо, мать честная! «Мессеры» косяком круто снижались на нас.
После бомбежки тут и там валялись куски человеческих тел, обрывки палаток и медицинских халатов, инструменты. Вскоре появились «полуторки» и «ЗИСы». Санитары стали грузить в машины оставшихся живых. Меня подобрали санитары другой части, потому и пришло вам извещение, что я пропал без вести. Врачи почти полгода латали, лечили, поднимали меня на ноги.
ДОМА
Дядя Радна после прибытия из госпиталя застал дома только жену Дагзаму. Пока он воевал, скончался от болезни сын Владимир, на полевом стане от сильного ожога умерла дочка Виталия. Но долго горевать ему не пришлось. В родном колхозе «ШэнэАжал» в конце войны мужиков можно было сосчитать по пальцам. Хотя дядя был просто шофером, его, как коммуниста, выбрали председателем колхоза. Он отлично понимал, что долго на такой работе не протянет. Так оно и получилось.
В жаркий июньский день 1945 года на тэгдинском кладбище у подножия горы Ундэр хоронили Радну Аюшеевича. Его отец хотел сказать прощальные слова старшему сыну, но так и не смог. Его можно было понять. Второй сын, кадровый офицер Дагба Аюшеевич, комбат 653-го стрелкового полка 185-й стрелковой дивизии 22-й армии, погиб 3 января 1942 года под деревней Дрыгома Калининской области.
В марте 1942 года после окончания ускоренного курса Забайкальского пулеметно-минометного училища Галсана Аюшеевича направили на восток. Служил в 980-м стрелковом полку 275-й стрелковой дивизии Забайкальского фронта. Из училища дважды писал рапорт в Военсовет Забайкальского фронта с просьбой отправить на фронт, где воевали два старших брата, но оба раза ему отказали.
В ночь на 9 августа 1945 года 275-я дивизия перешла государственную границу и двинулась вперед. Галсан Аюшеевич участвовал в боевых действиях в качестве помощника начальника штаба полка по учету, а также командира взвода 82-миллиметрового батальонного миномета. После капитуляции Квантунской армии в составе своей части Галсан дошел до Чаньчуня и Мукдена. Там пробыл до марта 1945 года. Так закончилась для него война. Разное время, разные судьбы. Хочется верить, что третье поколение Цыреновых и Базаржаповых не будет воевать.
Владимир БАЗАРЖАПОВ, доктор исторических наук, профессор
Фото предоставил Владимир Батомункуев
