К юбилею Тамчинского дацана: Из воспоминаний бывшего узника Южлага

Поселили нас в большом каменном помещении. Это помещение разделялось деревянными колонами, расположенными по пять в шести рядах. В них сделали углубления и прибили нары, на которых мы спали.

В другом большом помещении, которое находилось неподалеку, разместили лагерный лазарет, он был всегда переполнен. Бывали дни, когда там за один день умирало до сотни заключенных, их хоронили неподалеку, за монастырской оградой в безымянных могилах. Вокруг здания, где мы жили, были еще небольшие деревянные кумирни, во многих из них грудой были свалены какие-то прямоугольники, обмотанные тканью, внутри находились плотные листы бумаги, исписанные непонятными знаками. Такие листы валялись повсюду: на территории лагеря, в степи. В большом количестве они плавали на поверхности Гусиного озера.

Один из местных жителей объяснил нам, что это буддийские книги. Из какого материала они были сделаны неизвестно, но странное дело — они не горели в огне, а только медленно тлели, когда мы пытались их жечь в «буржуйках», чтобы согреться. Пожилой русский мужик из местных жителей, помогавший нам по хозяйственной части, говорил: «Ламайская вера крепкая — в огне не горит, в воде не тонет».

Вскоре мы, зэки, приспособили их для согрева таким способом; обкладывали ими спину, грудь, живот, обвязывались тряпьем, одевали поверх одежду и таким образом спасались от холодных пронизывающих ветров.

Однажды поздней осенью мы возвращались с дальнего участка дороги в лагерь. В тот день я плохо себя чувствовал; меня бил озноб, я продрог под холодным ветром и еле перебирал ногами. Отстал от других, но конвойный не обращал на меня особого внимания, наверное, думал, что такой доходяга никуда не убежит, а если и убежит, то недалеко, свалится где-нибудь в степи и замерзнет.

Вдруг справа от меня из небольшой ложбинки выехал всадник на лохматой бурятской лошадке, погоняя впереди несколько овец, по-видимому, отбившихся от стада. Когда всадник подъехал поближе, я увидел, что это молодая смуглая девушка в теплом овечьем дэгэле и островерхой шапке, завязанной под подбородком тесемками. Она проехала мимо с горделивой осанкой, присущей всем наездникам, и едва удостоила меня взглядом. Я представлял для нее жалкое зрелище: в разбитых дырявых сапогах, обмотанный каким-то тряпьем поверх кургузой телогрейки, с бледным посиневшим лицом.

Я побрел дальше, как вдруг услышал позади топот копыт, оглянувшись, увидел, что молодая пастушка едет в мою сторону. Подъехав примерно на расстоянии 4-5-ти метров, она остановила лошадь, проворно стянув свои аккуратные меховые ичиги сняла длинные доходящие почти до ее колен толстые носки, связанные из овечьей шерсти, вложив один носок в другой, скатала их в клубок и бросила в мою сторону. Затем издав гортанный звук, она стегнула лошадь и умчалась вслед за своими овцами.

Вскоре лагерь был закрыт, нас перевели в другое место, я больше никогда не видел молодую бурятку, но ее носки долго согревали меня в ту холодную зиму 1939 года.

Автор: Сержуня Базаржапова, фрагмент статьи «Тамчинский дацан: под защитой Балдан Лхамо», журнал «Байкал» №4, 2022 г.