Исповедь истинной бурятки

Папа - начальник тюрьмы

Отец Алевтины Ефимовны Тугутовой коммунист с 1920 года. В 1930 году её отец с семьёй приехал в Агу. Его перевели начальником тюрьмы. До этого он командовал таким же спецзаведением в Кутулике, в Алари.

«Помню, в агинской каталажке сидели три человека. Днём они находились в камере, а на ночь отец их отпускал. И они почему-то спали у нас на чердаке, куда забирались по шесту, лестницы не было. Среди арестантов был такой Бадмацыренов, в годы войны он дослужился до майора. Жена у него была русская – Вера. После войны он приходил к нам домой  в гости. А однажды к нам пришли милиционеры. Родители подумали, что пришли за отцом. Был 1938 год – год Большого террора.

Папа был коммунист, и скоро его избрали председателем колхоза Дылгырова в Шулутах. А вместо него из Кутулика приехал Пинуев Ошир Андреевич. Отец начал с постройки бани в селе, и он учил доярок мыть руки перед дойкой. Наша соседка бабушка вспоминала: «Тугутовнай баня баряад лэ хэлэхэ: «Уһанда орогты!» Үглөөнэй морёороо ябаад,  Тугутовнай ташуураараа сонхыемнай сохихо: «Бодогты-ы! Гараа угаагты! Үнеэгээ һаагты!»

Детские проказы

Это было в 1934-35 годы, потому что я родилась в 1935 году. Там была Сымжит абгай, работала в колхозной пекарне. Я бегала к ней, мне было года три, и я говорила: «Хилээмэ үгэгты! Би танай бэри   болохэб!»  А у неё был один сын Олзо Мунхэ, и я видимо была маленькая, но хитрая, что так говорила!

Был у нас дедушка Мазэй үбгэн, он возил дрова, и я про него сочинила песню:  «Мазэй үбгэмнай һогтуу байхадаа, түлеэгээ хаядаг, элүүр  байхадаа, түлеэгээ асардаг!» Когда я уже была студенткой, он приходил к нам и гордо говорил мне: «Ты про меня песню сочинила!» Я хорошо училась в школе и участвовала в олимпиадах по математике. Мама сидела на работе и ей сказали: «Елена Викторовна, про вашу Алю в газете написали!».

Бледнолицая Тугутова

Мой отец Ефим Иванович Тугутов был с Нельхая и с Кирбулака в Алари. Их было три брата. Мой отец старший, второй брат - Василий Иванович - был аларским даргой – руководителем аймака. В 1938 году его арестовали. Самый младший был Еремей Иванович, он руководил леспромхозом в Горхоне в Заиграевском районе.

А его сын – знаменитый в Бурятии Виктор Еремеевич Тугутов, был директором концерна «Забайкаллес». Он был младше меня на один год и был очень способный – поступал и поочерёдно бросил Читинский мединститут, Иркутский политех, Московскую Темирязевскую академию, а получил в итоге диплом Красноярского лесотехнического института! У него всё было, он всё успел! Все тугутовские были смуглые, а я светлая, и они звали меня: «Бледнолицая!»

Студентка и Мажиев

В 1953 году я окончила школу в Агинске, хотела быть инженером, а значит с погонами и мечтала поступить в железнодорожный институт. В Томский политех меня не взяли, и Еремей Иванович привёл меня в БГПИ. Год я проучилась на физмате, но потом бросила институт и уехала домой в Агинск. А потом в газете прочитала, что в Московском пединституте им. Ленина есть педагогический факультет, который готовит преподавателей педагогики и психологии. Это меня заинтересовало, я поехала туда и поступила.

На сессию Верховного Совета в Москву приезжал знаменитый председатель колхоза Бальжинима Мажиев. Он собирал нас, кормил и раздавал по 5 рублей. Это были большие деньги, а нас было человек 15, и мы все его ждали. В один год почему-то пришла я одна. Он дал мне деньги, я завернула их в газету и в метро поехала, покупать ему серые каракулевые воротник и шапку. Как было спокойно в то время! Мажиев останавливался в гостинице «Украина» и говорил, чтобы мы не приходили в обед. В это время в ресторане играла музыка, она мешала - хоол эдюулхэгүй!

Монгольские студенты

Со мной учились студенты из Монголии, и среди них была  комсомолка и активистка Гаденжит. Она была бурятка родом из Еравны, и мы с ней дружили. Гаденжит нашла потом своих родственников в Еравне.

А как мы с ними познакомились? Когда они впервые приехали в Москву на учёбу, им дали по 500 рублей. А они ничего не видели до этого и всё спустили за несколько дней! Как-то я захожу к ним, а она сидит со слезами на глазах. Что случилось? Она молчит и вдруг у меня мысль: «Есть хочешь?» Она кивнула. И я сходила на рынок, купила капусту, потушила и накормила их четверых. Потом они мне всегда говорили: «Какая ты умница, сразу поняла, что мы есть хотим!»

Судьба

В 1960 году, по окончании института, я работала в педучилище в Улан-Удэ. Преподавала педагогику и психологию, и даже стала депутатом Горсовета. Видимо, я была карьеристкой и мечтала поступить в аспирантуру.

В Москве познакомилась с монгольским бурятом Гомбын Дашнямом, учёным паразитологом. Когда я распределилась на работу в педучилище в Улан-Удэ, он приезжал ко мне и звал замуж, а я капризничала: «Не поеду я в вашу Монголию! У вас там даже спички не делают!»

Его родители были родом из Аги, из Зугалая. Потом он нашёл через меня своих двоюродных братьев и сестёр. Время было такое, и моя свекровь всегда говорила: «У меня в Аге никого нет!» А я знала её племянницу, и когда привела её к свекрови, она так обрадовалась!

В 1964 году я таки вышла замуж за Гомбын Дашняма и уехала в Улан-Батор…

Улан-Батор

На вокзале меня встречали мои монгольские подружки по институту. А через два дня пригласили на работу в университет. Приняли хорошо и никогда не подчёркивали, что я не монголка. Я ведь сохранила гражданство.

Тогда в Улан-Баторе были ещё китайцы. Помню, они сидели все в синих френчах, как галки на заборе! А ещё была деревня из китайских домов – фанз, из соломы, перемешанной с глиной.

Город был бедный, мой брат приехал ко мне и сказал потом: «Наша Аля дура, там даже стакана воды не найдёшь». Потом стало лучше, и мой муж отправлял в СССР 12 томов «Тысячи и одной ночи», одежду разную – соцстраны нас снабжали всем, чем можно.    

Однажды я повела свою маму в поликлинику в Улан-Баторе, и там была врач по имени Зана.  Мама узнала её, она тоже была аларской буряткой, вышедшей замуж в Монголию. Также как жена самого академика Бямбын Ринчена была Радна (Мария) Оширова из Алари, из семьи богатых конезаводчиков.  

Мама

Моя мама - Елена Кондратьева, была из деревни Ушоогэн в Алари, и на родину поехала, только когда ей было уже за 80. Она говорила: «Ошожо, Голуметьдэ гараа нюураа угаахам». Около её деревни протекает речка Голуметь. Однажды мама отправила мне банку земляничного варенья и сказала по телефону: «Ушоогэнын варенье асараа. Это с родины твоей мамы. Я тебе отправляю часть себя».

Её отец, мой дедушка, жил в одно время у нас и просил меня принести газеты почитать. А я была маленькая и говорила ему: «Деда, дашь сахар – принесу!» Дядя мамы со стороны её матери был Халбанов, он был бездетный и дал ей свою фамилию. А она в молодости была полненькая, и на ёхоре мальчишки сочинили про неё песню: «Халбанова Елена толстая как полено!» Но потом она вернула свою фамилию – Кондратьева. 

Когда мы жили в Агинске, про нас говорили: «Энэ Алайр буряадууд». Мама приехала в Агу, когда ей было 24 года, а когда ей было уже 90, она говорила: «Би агымби».

Знакомство в совпартшколе

Мама приехала из Алари поступать на рабфак в Улан-Удэ, а после Иркутска он показался ей большой деревней. Она вернулась в Иркутск. Там она пошла в совпартшколу, а мой отец заканчивал её в это время. Ей 19 лет, а ему - 27. Он женился на ней и увёз.

Мама говорила: «Хорошо, что не закончила». Была такая Бабушкина - иркутская бурятка. Она была министром здравоохранения, попала под репрессии и отсидела 10 лет в лагерях. Но осталась такая же боевая, не сломалась. Она показывала мне, как танцевала вприсядку, и рассказывала как ходила по Бурятии пешком с зелёной медицинской сумкой на плече. У неё был сильный внутренний стержень.

Идентификация

«Почему ты Тугутова, да ещё Алевтина, да ещё Ефимовна?» Так меня зачастую спрашивали в Монголии: «Почему у тебя русское имя? Ты, наверное, иркутская?» - «Нет, я агинская бурятка!» - «Агинских с такими именами не бывает!» В такси сядешь, спрашивают: «Вы же бурятка? Откуда?» А я всегда говорю: «Дорнодын». А они: «Неужели дорнодын буряадууд с русским акцентом говорят?»

Мои сыновья, конечно, русскоязычные, они окончили институты в Москве. Невестки со мной по-русски говорят, внучки учились в монгольской школе, но по-русски говорят превосходно. Без акцента. А правнуки растут только с английским языком. Все детские фильмы они смотрят на английском языке. Про русский язык они говорят мне: «Твой язык!»

Я была председателем Общества советских граждан в Монголии. Приходилось решать разные вопросы наших сограждан, в основном, русских. В Улан-Баторе я прожила 60 лет.  

Вот такая моя жизнь – длинная и короткая, простая и сложная…»