Таланты Анны Банаевой: Как одновременно можно быть поэтом, переводчиком, художником

Как-то мне срочно понадобился хороший перевод на бу­рятский язык песни. И как всегда - срочно. «Банаева» - ска­зали мне. Наутро она отправила перевод. Я показала его лю­дям, которым доверяю. «Круто» - был их ответ. Не сказать, что я про неё ничего не знала. Но однажды симпатичная мне бурятская поэтесса Елена Жамбалова написала в сетях:

Анна Банаева - переводчик от бога, А я просто перевожу бабушку через дорогу.

И я прониклась симпатией. Потом появились один за другим поводы: вышла её книга, и она начала рисовать. Причем рисунки на первый взгляд странные, но какие-то чудовищно притягательные. Это, наверное, и есть качество таланта - притягательность… Для себя я ее назвала «бурят­ский Ван Гог».

- Я рисовать стала вдруг. До ковида особо и не рисовала. А тут палец как бы сам начал вы­рисовывать. Надо сказать, что в жизни моей много мистиче­ского. Сейчас я перевожу ро­ман с монгольского «Одинокое дерево на закате дня». Меня удивило, что героине романа вдруг приходит в голову сло­восочетание «Станция Жарга­ланта», и она понимает, что ей надо ехать туда, в Жаргаланту. Она мучается, сама не знает, зачем ей надо туда ехать, но едет. Её история - полное со­впадение с моей. Я тоже од­нажды решила, что мне край­не необходимо в Жаргаланту. Села и поехала посмотреть музей Бараса Халзанова. Но так случилось, что я вышла на одну остановку раньше. Зашла в первый дом на краю дерев­ни.

- Вы на концерт приехали? - спросила у меня хозяйка дома. Оказалось, впервые в этой де­ревне должен был состояться концерт «Баян талын аялга».

- В музей Халзанова, - доло­жила я.

- А вы не в Жаргаланте, - расстроила она меня и момен­тально приняла решение.

- Мама, одевайтесь. Вы ж давно хотели посмотреть му­зей Халзанова.

И мы поехали. Замечатель­но провели время: и музей по­смотрели, и на концерт сходи­ли. Затем моя новая знакомая увезла меня в город, прямо до крыльца моего дома. И героиня романа тоже поехала зимой. Я зимой, и она зимой. Она при­ехала на станцию. Все сели в сани - она в сани. Все заверну­лись в доху, а она в пальтишке. Так и приехала, не зная куда. «К дяде» - придумала она свою версию, и извозчик сам решил, что ей надо «Юмтыындэ». Там она и переночевала.

…В прошлом году я была на фестивале в Красноярске и купила сувенир у знакомой художницы из Иркутска - де­ревянного мужчину - не очень понимая, зачем он мне. Стоил он недешево. А тут в павильо­не на глаза попалась женская фигурка из дерева. На голо­ве - корона, а тело - птицы. Ну, купила и купила. А тут сажусь за продолжение перевода - ге­роине романа снится сон. Пе­ред ней белое поле, и издалека приближается женский силуэт. Оказалось - мама. Обнялись. И вдруг из-за спины матери выхлестывают крылья. Стано­вится такой - тело птичье, голо­ва женская. Взмахнула крылья­ми и улетела…

- Обалдеть…, - произношу я вместо следующего вопро­са. Она рассказывает, и ста­новится не по себе уже мне… Куда уж мистичнее…

- Потом, когда я стала рисовать, - продолжает свой рассказ моя собеседни­ца, - приключилось еще одно мистиче­ское совпадение. В романе три сюжетные линии. В одной из них молодой муж­чина совер­шает побег из тюрьмы. Меня эта линия необъяс­нимо раз­дражала. Но по сюжету герой сбежал, а после вдруг начинает рисовать. Все, что, как ему кажется, помнит. Но рисунки из другого времени, другой, что ли, жизни. Поэтому не все можно объяснить… А сейчас у меня желание рисовать пока прошло.

- Бурятская творческая элита - есть ли она? И если да, какого она качества?

- Хочется, конечно, что-то умное и красивое ответить… Что я могу сказать? Хочу срав­нить, как относятся к поэзии в Монголии и как у нас. Несколь­ко лет назад я была приглашена на 70-летие Союза писателей Монголии. Участвовала в кон­курсе, а пишу я на русском язы­ке. О претензиях на призовые места и речи не было, посколь­ку уровень поэзии в Монголии с бурятским несравним. Этот конкурс проходит каждый год в разных городах и аймаках, транслируется в прямом эфи­ре, и за ним следит вся стра­на. Главный приз «Болор цом» - очень престижный, к нему полагаются внушительные де­нежные призы, в том числе и рядовым участникам. А побе­дитель мгновенно становится национальным героем. В том году поклонники его собра­ли деньги, и он, многодетный отец, стал обладателем квар­тиры.

 …Я ведь в литературную жизнь пришла недавно. Поэ­тому про всю элиту сказать не могу. Для меня есть Лена Жам­балова, Амарсана Улзытуев. Мне повезло, что я с ним зна­кома. Я ему как-то позвонила, чтобы услышать его мнение о моих переводах. С тех пор мы общаемся. Могу назвать тех, о ком сама знаю, это Юрий Из­веков, Булат Аюшеев, Юрий Невский, мой друг Аркадий Пе­ренов и многие другие, если о поэтах. Это как-то не то, на­зывать пофамильно, есть риск обидеть, кого-то не назвав. Я не состою ни в одном из союзов писателей, свободный чело­век, но быть в сообществе для творчества важно. Если вдруг когда-нибудь примут - буду только рада.

- А переводческая дея­тельность - данность, слу­чайность или задача?

- Случайность, конечно. Я как-то уехала в Монголию преподавать русский язык на полгода. Взяла с собой свое­го племянника, он - сирота. Я преподавала в техникуме, он учился. А потом он влюбил­ся в девушку-монголку, а по возвращении в Бурятию захо­тел отправить своей будущей жене деньги. Отправляла я единственным известным пу­тем - с пассажиром автобуса. Оказалось, деньги до адресата не дошли, и я обратилась за помощью к «друзьям в соцсе­тях». В итоге откликнувшимся оказался поэт Хэнтийн Батхуу, на мой взгляд, один из самых талантливых поэтов современ­ной Монголии. Так и познако­мились. Он скромно попросил перевести пять его стихов. А потом сообщил, что моему пе­реводу дали высокую оценку. В итоге вышел сборник его сти­хов, переведенных мною. Мне этот опыт понравился. И удов­летворение от такой работы - несравнимый кайф. Я почув­ствовала в себе потребность заниматься переводами… Помню, как Батхуу обращался к небу - догоню, мол, Рахмет. Это он поминал безвременно ушедшего известного поэта Рахмета Шоймарданова. И тут, закончив переводить монголу, я зажглась идеей перевести стихи Рахмета. Начала искать его сборник, и через поиск познакомилась с Намжилмой Нанзатовной («бабушка-бло­гер» - авт.).

… Помню, будучи в Монго­лии я случайно начала читать подшивки старых газет и вдруг поняла, что понимаю. Разго­ворную речь - плохо, а пись­менную - хорошо. Один рассказ так поразил меня, что я рыда­ла. Наутро делюсь студентами своей эмоцией, а они, пожевы­вая жвачку (и тут Анна непод­ражаемо комично изображает жующих студентов, что я зали­ваюсь смехом), говорят: «Багша зүндөө тиимэ байдагштэ!». В переводе: обычное дело, у нас так все пишут.

- Получается, всего лишь за полгода вы в совершен­стве усвоили монгольский? То есть среда - важнейший фактор?

- Насчет «в совершенстве» - немного спорно. Однажды меня попросили перевести повесть, и я перевела за два (!) дня. Правда, сократив. Так до­говорились с автором. Затем предложили роман перевести. Тоже думала, что переведу лег­ко и быстро. Не тут-то было. В повести был легкий язык. А у автора романа метафоры, сло­ва, пословицы, легенды, масса синонимов одного и того же слова, понятия…

Еще один случай - школь­ник, родственник моих друзей, переехал в Бурятию, и нам всем дали установку - говорить с ним только на русском языке. Но мы с ним, при случае, вдо­воль говорили на монгольском, тщательно скрывая нашу тайну. И что удивительно: он понимал все, что я говорю, я - не все. Дело в том, что у нас, бурят, утерян синонимический ряд. У монголов в языке 5-6 си­нонимов одного понятия, они пользуются одним, но в мозгу по умолчанию сидит весь ряд. К примеру, на русском глаза - это очи (в высоком стиле), зенки (низкий стиль) и т.д., у монголов - нюдэн (глаза - разговорный), мэлмий (глаза - поэтический), а у нас - нюдэн, гар - и все. Хотя в разных диалектах бурятского языка у слова гар (руки) есть синоним - мутар. Баргузинские используют в контексте - пой­дем, поможем руками - мута­ралъя.

- Что вас вдохновляет или разочаровывает «здесь и сейчас»?

- От чего человек получа­ет удовольствие? От красоты, вкусной конфетки, хорошей бе­седы. Автор красиво написал, мне удалось перевести - вдох­новение. Бывают и сомнения - а вдруг только мне нравится то, как я перевела.

А разочарование… Самое сильное - разочароваться в че­ловеке. Ты доверял, рассчиты­вал, а оказалось - зря…

Она рассказывает свои истории, виртуозно перехо­дя с русского на бурятский, а затем на монгольский. И её речь, как живой ручей, - то бы­стрый, то замедляющий свое течение, искрящий эмоциями и оттенками. Наблюдаю за нею и физически ощущаю силу языков. И хочется слушать ее, перечитывать написанное ею, вглядываться в ее рисунки и пытаться хоть отдаленно понять её природу. Какую-то иную, далекую, но нереально сильную…

Океан ночи

рисует такую картину:

Масло,

Пейзаж,

Береста,

Синий печальный бык,

Спину которого

мерит шагами

птица,

считая до ста.

И неспроста

бычий печальный рык

С головы до хвоста

шагает пока.

Эта птица может

сожрать быка,

Пересядет потом на козла,

под бородою

которого

прижился

седой старик,

в глаз которого

попала лопатка,

оставшаяся от быка.

Эту лопатку

достанут его сыновья,

переплывая тот глаз,

и слегка

волною слезы

растревожат

сон

той самой хитрой лисы,

которая в этом сне

пряталась

от дождя.