527
Надежда Юрьевна Низовкина. Родилась в 1986 г. в Улан-Удэ. Поэт, критик и юрист. Дипломант XVI Международного литературного Волошинского Конкурса, победитель IV Международного Этигэловского фестиваля, конкурсов «Хранители Природы», «Сонеты родному городу», «Гражданственность в современной русской литературе: мой взгляд», «Улан-Удэнский рассказ», «Взгляд изнутри», «Поэзия Ангелов Мира».
Историк
Историка должность печальней
Врача или гробовщика,
Дохлее и пепельно-сальней:
Он тот, что вскрывает века.
Нагая приходит свобода —
Историк до старости гол.
Разодрана властная ода,
И статую ломит раскол.
Листая голов каталоги,
Историк невольно кровав.
Горят и взрываются боги,
Бессмертие щебнем поправ.
Моргая, теряет обрывки
Упавших под нож новостей.
Белеют очищенно сливки
Без сыворотки, без страстей.
На графы поделены нравы,
На нравы разбиты графья.
Историк черпает из лавы
Половником небытия.
Враждебный по юности Йорик
Любезно догнил добела.
Туши свою лампу, историк:
Заря, как обычно, взошла.
О белой обезьяне
Стоит это нечто с кусочком картона
На площади в белом пальто.
Ка просто его оттенить на полтона,
Чтоб не было больно свято.
Он канет в корзину без всяких элегий,
Оттенком не белый отнюдь,
И даже не красный — а пепельно-пегий,
Летучий, как битая ртуть.
С утра над брусчаткой надгробье тумана,
Гранитного сна балдахин.
И серая тень из глухого кармана
Достанет печатный кармин.
И вот описали ко прочим вещдокам
Корзинку, картонку, пальто,
И школы добавили тему к урокам:
«Никто, абсолютно никто».
А мысли толкаются в облачной вате,
Язык прилипает к ванили:
Не думай, не думай о белом примате,
Его ведь уже оттенили!
Бантик
Твой шаг от колыбели до порога
Уже свершеньем был: мигнул в окне
Барьер твой — и покорна и полога
Прильнула половица ко ступне.
Пошла не из последнего куска,
И прелестями, может, не обидели!
И всё же ножка тянется с носка
В галошу, в пот резиновой обители.
И распахнув на две глухих брючины
Конверта кружевное полотно,
Ты ищешь не дорогу, а причины,
Нащупываешь плазму, а не дно.
Твоей родне пожалованы крылья,
Но их полёт — от ленты до банта.
И стелется их родина ковылья
На цоколь выше кладовой крота.
Бескрылые, охваченные родами —
Единственные схватки им даны —
В сиропе, под сереющими сотами,
Они тебе сиротственно родны.
Готовясь их покинуть огородами,
Надкрылья застегнула деловито.
Твой бант гордыней сорван, а не годами,
И горло им заведомо обвито.
Убей себя об оптимиста
Как зародилось слово оттепель?
Самоуверенней младенца
Пролепетали петли: от тепель,
Тепель-то заживём!
…Коленца
Покуда ползаньем не ссажены,
Да и подняться не дерзая,
Он не прополз пока ни сажени,
Не пал с порога, не влезая.
Но не по силе набирая вес
И щурясь в комнатные дали,
Он обрывает, словно занавес,
Кроватки слабые вуали.
Свежуя жертвы фотошопотом,
Сажая памятник на клее,
Он прячет горлышко от «что потом?»
Под грифом «от тепель — теплее!»
А ты, старей его на пару эр,
Плясавший навзничь и ничком,
Ты завари ему густой пуэр,
Склонись обваренным рачком.
И нюх склоняя над пиалою,
Твой виз-а-век скривится истово.
И вот тогда струёю алою
Хлестни о тело оптимистово.
За что его и кто ты сам таков,
Так следопытам интересно.
А ты сотри с колен вино веков,
Засмейся осенно и весно.
И тело дуто возлежит в свету
Под лампой кварцевой в клеёнке.
А ты шагни в забытую версту
Навстречу оттепельной
Плёнке.
Тень города
Город спал, когда мы все ушли
По осколкам смуглыми ступнями.
Наша тень бежала вслед за нами,
Припадая грудью до земли.
Город спал, а у его стены
Следом ощетинилось железо.
Город спал, а мы спешили к лесу
В жаркие объятия войны.
Нас война в ущелье пригласила —
Под губами щёлкнули резцы —
И, целуя старые рубцы,
Новые с размаху наносила.
Город спал, когда, нажав на Off,
Наша тень себя метнула солнцу,
Как возлюбленному незнакомцу.
Город с этих пор не ведал снов.
Как вуаль, слетел её упрёк,
Город разорвал её навскидку —
Но с тех пор как жалкую калитку
Ворота хвалёные берёг.
Город спал под крышкою ларца,
Мня себя под куполом из стали.
Мы сперва будить его не стали,
Город спал… но город спал с лица.
Пробил час наш — час пути назад:
Гордостью гордыню одолели,
Может, мы кого-то пожалели,
Город, мы почти у твоих врат,
Город, видишь, мы почти дошли,
Но не жди с поклонными дарами!
Наша тень ступает перед нами,
Поднимаясь медленно с земли.
Стен — даль
Поговорите. Можно и без стука.
Войдут глазами в череп, морем лука
Вплывут, не высыхая и не лья,
Назад под веки древние друзья.
Давно их речи не были столь яры,
Они ушли от серы и соляры,
Они приходят в голову не зря,
Они всё ищут в голове царя.
К огню — не пеплу тянется дитятя,
С кем поделиться пылью и аз и ятя?
Обыщут все извилины, роясь.
Царь в голове? Не найдено. Есть Князь.
Ты удержи их беглые страницы,
Прими в гостеприимные глазницы
И потолкуй по-светски налегке…
И лампа задрожит на потолке.
Да будь вольна, живая неваляшка,
Да будет пуст котёл, допита чашка!
До дна хватив трёхградусный кисель,
Готов ты грезить и грозить отсель.
С сатрапом, как с Сократом, в вольном тоне,
Вышагивая петли на бетоне,
Вышаркивая вышивку на стенах
На лабутенах.
Месседж
Не отправляй голосовые.
Они крикливы и слезны,
В них все холеры мировые
И все хищения казны.
Они длиннее нашей эры,
Грязней навоза под ногтём,
В них кружка лени, ложка веры
И тапок в пол, и всё путём.
Не отправляй голосовые.
Смиренно либо напиши,
Достойно жди за скобкой выи
Ответ на символы души.
Полна стеклянная столешна,
Толпятся письма в уголке.
Пусть будет исповедь неспешна,
Дойдёт черёд твоей строке.
А нет — честнее вызов, боги,
Прямой и неотложный звук,
Плевком в звезду, перчаткой в ноги
И камнем в воду обо круг.
Но уж плати всерьёз и сразу,
Не за дорожку — за прыжок,
Когда готов тугую фразу
Швырнуть за облачный флажок.
Отброшен в ясности агоний
Молитвы строчный этикет,
И чадом в дымку благовоний
Ворвёшься через парапет.
И без надежды и оглядки
На всеблагую нейросеть —
Готов ответить. И за пятки
Над преисподнею висеть.
Захлопни книгу
Останови зрачок свой. Не листай.
Признай — уже довольно ты прочёл.
Любая галка неразумных стай,
Любая гайка монотонных пчёл,
Любой бобёр, стругающий плоты,
Любая тварь, не знавшая пера
Помимо своего хвоста, — не ты,
Она не ждёт, пока придёт пора.
Пока галчонок, перьями гребя,
Роняет оземь немудрящий лоб —
Ты Гамлет, не играющий себя,
Ты тень, не покидающая гроб.
Останови свой палец. Не крути,
По ленте попадая мимо лайка.
Ты человек и разум во плоти,
Прислушайся — и где-то взвизгнет гайка.
Что вычерпаешь нового с листа?
Цистерна крови и слезы пипетка.
Захлопни книгу. — Мутная верста
И крыльями расправленная клетка.
Не изменяя
Не изменяя запятой,
Не умножая толкований,
Не сожалея под пятой
Своих холодных упований,
Не высыхая на плите,
Не очерствляя хлеба веры,
Не обманувшись в темноте
Неонами холёной эры,
Идёшь, в машины не садясь,
Их милостиво пропуская,
И стелется к асфальту грязь
Неповоротливо-ямская.
Не взвешивая, не равня
Убытков и приобретений,
С аккумулятором огня
Идёшь за поворотом тени.
Сосредоточенно следя
За колесом над позвонками,
Не проклиная, не стыдя
Дорог, усыпанных шагами.
Ты знаешь, не расправить как
Бумажный голубь-оригами
Ту жизнь, умятую в кулак,
Просеянную лепестками.
Но — ни полмеры за коня —
Меридианы догоняю:
Не из меня,
не из меня,
не из меня
не изменяю.
