917
Родился в 1958 году. Член Союза писателей России. Полковник милиции в отставке. Председатель общественного совета МВД Бурятии. Автор книг: «Право на любовь» (2011), «Вальс командира спецназа» (2013). Публиковался в сборниках: «Тают в интернете строки» (Санкт-Петербург, 2015, 2018 гг.), альманах «Глаголъ» (Париж, 2018 г.).
Черная гать
Я сам не богатырь
из старой доброй сказки:
На Троицу шестой десяток разменял,
И досыта хлебнул германской и Гражданской.
Но, видно, бог войны не может без меня.
Опять горит закат от края и до края.
И на востоке хмарь, примета — хуже нет.
Приёмники хрипят: «Вторая мировая».
Ну, значит, мне пора — Отечество в огне.
Я смертен, но живуч, проверено — поверьте.
Хоть знаю: не во всех пожарах броды есть.
И чтоб смотреть в лицо своей знакомке — смерти,
Решил: надену в бой Георгиевский крест.
Да, жалован я им за стычку под Читою.
Зашлась тогда страна от красно-белых свар.
Отцы и сыновья рубились меж собою,
И вырубили враз историю родства.
Эх, время, лекарь мой — болит всё глубже, глуше.
В простреленной душе зарубцевался шрам…
Россия, я с тобой.
Спешит на фронт теплушка
Железной колеёй по чёрной гати шпал.
Призрак Тереспольской башни
Старший сержант С. М. Кувалин, попавший в плен 1 июля 1941 г., вспоминал: «Числа 14-15 июля мимо нас прошёл отряд немецких солдат, человек 50. Когда они поравнялись с воротами (Тереспольскими), в середине их строя неожиданно раздался взрыв, и всё заволокло дымом. Оказывается, это один наш боец ещё сидел в разрушенной башне над воротами. Он бросился с гранатой на немцев, убив человек 10 и многих тяжело ранив. Кто он, этот безвестный герой, мы не узнали, хоронить его нам не дали».
Я прыгну молча с башни Тереспольской —
На крик предсмертный много силы надо.
Седой, ослепший, я — сильнее войска,
Хоть за ремнём всего одна граната.
Заходит в крепость гренадеров рота —
Блицкриг для вас закончится сегодня.
Вы шли за Бранденбургские ворота,
Чтоб тут войти в ворота преисподней.
Здесь ждёт вас призрак в рваной гимнастёрке,
Обмотанный кровавыми бинтами,
Не верящий ни в бога и ни в чёрта.
Смотрите, он как раз сейчас над вами.
Я тот, кто в ад поверить вас заставил,
Чью тень жгли огнемёты в каземате.
Была охота на меня без правил,
И вот он я. Ну, что ж, берите. Нате!
Мне б вас с собою прихватить десяток,
А может сто, а лучше даже двести,
А если б тыщу, но одна граната…
И я лечу на белокурых бестий.
Одуванчиковое поле
В память о моем дяде — восемнадцатилетнем штрафнике Елизаре Мишукове, пропавшем без вес-ти в 1943 году под Ленинградом.
Он уходил, нет, улетал
Под грохот минного разрыва
В рассвет военный, некрасивый,
Чтоб навсегда остаться там.
Я провожал его один.
Кричал от горя и от боли.
Мы были с ним вдвоём на поле
Из одуванчиков и мин.
Я чудом выжил, говорят.
Но ждал, конечно, Божьей кары, —
К своим тащили санитары,
А мне казалось — черти в ад.
А после — долгий разговор
В штабной землянке с особистом.
Он предлагал: давай, колись ты,
Где тот, с кем вы ушли в дозор!
Я отвечал, само собой,
Про одуванчики и мины,
Про то, как друг меня покинул
И стал погасшею звездой.
Ругнулся опер, вспомнив мать,
Потом махнул устало нашим:
Считайте без вести пропавшим.
Ну что с контуженного взять.
Утрами звёзды пьют росу
На одуванчиковом поле.
А я живу, войною болен,
И память, словно крест, несу.
Неповзрослевшая победа
Не нам война казалась сном,
Что не закончился под утро.
Не нам блокадный метроном
Считал последние минуты.
Тогда другие пацаны
Не повзрослели ни на сколько.
Им всем дожить до седины
Не дали пули да осколки.
В полях, куда ни кинешь взгляд,
Везде могилы да окопы.
Земля запомнила ребят,
Освободивших пол-Европы.
Не наша юность сожжена
Под Брестом в яростных атаках.
И расписалась не она
На стенах павшего рейхстага.
Живём в иные времена,
Нам горький вкус войны неведом.
Но каждый год приходит к нам
Неповзрослевшая победа.
Не брошу
Я стою у шоссе. Надо мною повис
Пыльный зной. Мне б махнуть да уехать,
На подножку вскочив. Только я — обелиск,
У обрыва последняя веха.
Прикрывая отход в том бою в круговой,
Я кричал лейтенанту Серёже:
Ты мою не бросай, если что-то со мной!
Он в ответ: Обещаю. Не брошу.
Я остался. Нас всех наградили потом.
Честь по чести. Живых и убитых —
Им на грудь ордена, а мне парочку тонн
Уходящего в небо гранита.
И опять автомат на гранитной груди,
И опять, как тогда перед боем —
Тишина позади, тишина впереди,
Значит, снова — один в поле воин.
Приезжала жена. Часто. К слову сказать.
Чтоб побыть тут хоть самую малость,
И уйти, вытирая сухие глаза, —
За войну слёз у баб не осталось.
А потом как-то раз вдруг пришла не одна.
Всё бывает, я знаю. Но всё же.
В том, кто был рядом с ней, я узнал, вот те на,
Моего лейтенанта Серёжу.
По тому, как смотрела она на него,
Так знакомо, скажите на милость,
Догадался я вмиг, и гадать тут чего?
Промеж них всё давно получилось.
Постояли они и, обнявшись ладком,
Побрели в придорожную осень.
Обязательным был лейтенант мужиком —
Обещал, ведь: Не брошу!
Не бросил…
