966
Родился в 1961 году в Барнауле. Публиковался в журналах «Октябрь», «Воздух», «Журнал ПОэтов». Живет в Улан-Удэ.
*
Памяти Э. В. Лимонова
Так помог ли Джотто ди Бондоне в вашем новом сверкающем мире, Эдуард?
Здешняя перспектива улиц выглядит как галерея Уффици,
но и как желтый харьковский ревир.
Здесь сроду нет дождя и снега и листопад идёт ровно и красно,
мягким пухом из разорванной подушки покрыто здешнее, вся Лебедянь.
Вы строен и наг наш writer, пьёте воду взахлёб из синей железной кружки,
склонив седую голову, как вопросительный знак.
И людины с длинными волосьями, в тогах и с белоснежными гигантскими крыльями
подходят, моют руки из ковшика, вытираются льняными полотенцами
и идут по сугробам заоблачным Елисейским.
Вы плывете за ними.
Здесь такой пустоватый Углич, но проложены рельсы,
по ним гремят телячьи вагоны,
стоит запах горячего машинного масла,
короче это самостийное место зовётся rad Оймякон суккуботаврический.
В свистульках акации полустанки — царь царевич.
И все здешние поэты катаются на качелях и каруселях,
и шапки стоящих на вратах смотрящих медью горят нестерпимо,
и плюмажи на них, что твоя Украина, что твоя заря.
Но больше всех обрадуются ваши родители.
Они усядутся с сыном за стол и будут есть хлеб, сыр, чечевицу
и маленькими глотками начнут пригублять зеленое вино, смотреть с нежностью,
и после трапезы пойдёте вы в кино.
19 марта 2020 г.
*
Антону Очирову
Сижу на кортах в своей шумерской волости,
веду раскопки книг, вершина главного шкафа покрыта жёлтой корой.
На самокате выкатываюсь на улицы.
Коронавирусная Оdyssey — 2020.
Десятки недавно вырытых и снова засыпанных ям,
и мы, старики, умираем глухой порой,
с катушек срываясь и лям.
Зачем был раздут пожар мировой?
Чёрные монолиты свежих многоэтажек излучают плазму в сторону Юпитера,
езда настраивает на толкиенистский лад,
в заступ стихотворения лягут запахи, архитектура, цвет,
но можем ли мы услышать друг друга.
Комбинация yobe и nail.
Становимся зрячей от этих японских,
но часть этой речи является полой внутри,
но гаснет в электре напруга,
в костюмах химических едут навстречу врачи.
На уличном гигантском экране богородица Октябрина Ганичева
советует уехать на дачи и там переждать лихолетье.
Захожу в вино-водочный, там запах, как в морге,
дезинфекция и воняет елками.
Вот наше отчаянное безнадежное мужество,
и когда нас найдут потомки,
в тканях будем лежать всевозможных видов,
начиная от газовых тканей «плывущий туман»,
невесомых, как крыло стрекозы, и кончая тяжелой разноцветной парчой.
Среди них будет креп и дамаск, твид и тафта,
и глина пучками наверх повторит структуру волос.
От этого хрупче обломки, истлели мерчи.
Я не теряюсь и не ссу, мы тут на днях выбирали председателя пира,
им стал пчеловод М. из Кабанска.
«И в дуновении чумы дома у нас печальны,
а юность любит радость», —
и бла, бла, бла,
наблюдать, как Смерть сбрасывает
любого,
занятие не из легких.
Толчками воздух покидает легкие, и дым идёт из закопченного
вентиляционного сопла триклиния поэтов,
а там поэтов-то осталось мало, как и запретов.
22 марта 2020 г.
*
«Иды марта пришли, но не прошли, о Цезарь», —
и надо бы двигаться, но от холодного ветра кружилась голова,
и на последнем снегу дырочки, точно в сите,
и по не зависящим от меня причинам тексты граффити
на бетоне удэнской префектуры бессистемно тревожны,
и гнётся, как удочка Ростелекома, бизань,
и в послании Павла к римлянам: «…то и передал их Бог в похотях сердец,
их нечистоте, так, что они осквернили свои тела», —
и невозможная дистанция до теплокровных ничтожна мала,
на лицах (чуть не сказал: на мордах) хоккейные маски,
и руки цвета творога свешены вдоль напряженных тел.
Их числом 19, имхо презренье торжества, с Корсара мужеством дыша,
через пелены марли
спешит на самокате Конрад,
но кроме флажков нет никого в ретрите.
Я руки под краном не мою, бездарь.
Вечера нам в хату!
Весы в пальцах Немезиды Grim Dawn Wilk,
они качнутся вправо,
но и налево Грава’Тул испивает пустоту.
Луна ведёт меня, и на мне, заправском хикикомори,
пять надето футболок, одна на другую.
Под нижней расчёсы и синяки заражения.
Под неверным светом в стиле Караваджо
урон проникает, урон холодный, урон точно против людей.
В искусности нового gra: «…в горах блуждая за тобой,
откликнусь я на зов любой».
На выбор осязаемо и зримо — эхо, летучие мыши,
то, что пятится, но все ещё грозит,
когда нет атипичного мазками за мазком на вате возражения.
Помните, был буккроссинг в красной телефонной будке возле Национальной Библиотеки,
теперь наглухо зашовлены окна тусклыми жалюзи.
Я поднимаюсь, как умерший царь, все к тем же багряным небесам,
затем чтобы они…
Не то чтобы спасаться, а, как спесивый Трамп, лежать в шезлонге на ковбойском ранчо.
До роковой черты всего лишь пара инчей,
и без индейской милоты,
в противогазах, с лагами сачков лавируют врачи каманчи —
и пошто не ты?
И едут ромбом Росгвардии сыны на близозерных танчах,
как в епанчах невидимых кроты.
28 марта 2020 г.
*
И сюзерен сказал, что мы воскресим закон и справедливость,
ну хоть немного тэплэко, сердечности, участия и любви,
и все, что нужно знать о духовных выплатах во времена карантина.
Хум Родине, а наши скреповые задолженности,
To be or not to bi.
Афэч, когда собираются больше сорока человек, незаконно!
И вот такая картина — Бёклин экзорцист, Мунк таксидермист,
Бодахи летают по Торговым центрам, принюхиваясь к нашим испугам и фобиям,
вот весь аутлайн и красивый пис.
Сегодня всё заполнит железо клинком, остриём меча Бодхисатвы мудрости Манджушри.
Цокает мрамор под скошенными каблуками,
закрыт Совпис.
Полицейский вояджер, что шарит в ночи,
с трудом и надсадом преодолевает марианские впадины.
Господи, я отложу натады, пойду в аптекэ, гэртэ байhaн эмууд,
и пахнёт забытой с юностью шмалью,
танцуют волосяные петли на концах стропил.
Бабочки не умрут!
Я прохожу в скафандре вдоль наглухо заколоченных Фермопил,
И бравая тайцзицюань за базовой статью,
И в многослойной стали дверей пропил.
Поехал бы в Ботхи,
Там на заставе солдаты в новенькой форме колотят ледышки алого льда.
Что ж, Протекторат на надёжном замке,
и курит в мерсе возле шлагбаума местный гулва
(природа характеризуется продолжительностью холодной весны).
Вечер, закат, запад, осень.
И мы убираем в чейс свои маски,
снимаем накипь. О, чайник души!
В двери родные стучим и делаем
глайды,
и по небу летит китайский фонарик,
и в нем теплится костерок надежды,
и мы загадываем милосердие,
звонит хуварак колокольчиком бон,
и пробуждаются на зависть богов барахолки и трайды,
биологам зяблым алаверды.
1 апреля 2020 г.
*
Все, как у Игоря, он пишет: «Подходит весна беззаконного года,
и с февральского неба упала звезда». На восьмой кнопке
идёт мультик про девочку в платочке и глухонемого медведя,
шарюсь по дому, вздыхаю, чищу зубы перед пробником зеркала.
Лимит жизни с устрашающей силой уходит песком из стеклянной воронки,
как же меня ситуация с этим грёбаным вирусом подсекла
в сторону горького осмысления.
Я тоже когда-то родился, Лунная пчела. Всем сайн байна.
Поглядываю на древний стеклянный потертый на сгибах календарик 1998 года с Сидом Вишесом.
Мой повседневный дрэк — раздвигать пространство двух комнат и одного коридора на километры.
Мысленно блуждал в степи среди курослепной желтизны, шумевшего ковыля,
и все мыслеформы лепились об одном, что на пороге моего подсознания Ирэн Асмодьярова в тесном платье Хари.
Люмьер мне в подглазье, а в подъязычье — Бьорк,
и одуванчиков диких серебристая пыль.
Сажусь на тротуарный камень, изображаю льва, вот кончилась work.
А внизу во дворе типичный стимпанк, стоит скорая помощь,
вокруг в халатах и масках врачи, на носилках под одеялом очертанием фигура человека в вишневых мартинсах с развязанными шнурками, лиловых носках,
и скашивается рука обеспеченного мертвеца с остановившимися часами.
Я прилипаю к окну и, как Батюшков, провожаю его знаменитыми стихами «…на смерть Т. Т.» и как заправский гопник мычу: ассо!
Мы никогда не сможем, не поменяемся финансовыми полюсами, охм,
и это точно, bro.
5 апреля 2020 г.
*
И шли они, косматые, в заскорузлых одеждах, потомки номадов,
кричали и хлебали из горла « Охоту»,
разветвив под ольхой кострище, обжигая лоб и щеки,
смотрели на реку, торопливо кусая хлеб с колбасой.
И будто гул стоял в этих тихих местах,
а телефонные вышки, траблы марсиан, стояли недавно вкопанные,
и полупустыми, как мешки, глазами я тоже глядел,
долго и молча махая, и на то была бы речь, чем проще, тем лучше
(расхристанный и босой), сам был из этой сволоты, догнаться хотел.
А землекопы дорыли шар до середины,
и вот их net, и только лопаты, как ружья, стоят в оружейном цугундере.
Лентой перевязаны их черенки,
налет патины.
Кукла, что сидит на детском могильном холме, внезапно откроет глаза,
и, будто между Кашмиром и Джамму, летают подёнки, как листья
над невозделанными цветниками, и двери, что заколочены серебряными молотками Максвелла, не скоро ещё будут, стоп, зомби!
На довирусном плакате магазина косметики местная модель копирует
властную Лару Крофт, так же ставит ноги, бабецл.
А помните, год назад, когда хоронили Толмацкого,
Децл со своими распущенными волосами, как Иисус: «Кровь моя кровь».
Пью сок томатный из пакета в полупустой маршрутке,
в нем добавлена морская соль.
Дожал, свернул его в блинчик, такая боль.
И меня обогнал самокатчик, посмотрел из-под тасочной эксклюзивной маски, где Чужой душит астронавта.
И что-то дергалась бровь, кранты любителям Бронте и алконавтам.
Пугливых горожан увижу я глаза,
и то, что говорят листовки белые, наклеенные на ипэшках,
и всё же, может, я в перьевом белопенном облачении Орландо стучусь в соседний СТО —закрыт, ну на фиг!
Орел — я наступлю ногой, но все же решка.
10 апреля 2020 г.
*
Е.М.
А из наград пусть останется значок на медной тарелочке с резьбочкой,
сначала он висел на солдатской хэбэшке, потом на ковбойке,
потом на бундесверовской куртке алым пятном
с золотой искрой аббревиатуры ВЛКСМ.
Во времена Covid-19 продолжаю носить,
объезжая на вело редкий в масках народ.
В багровой пыли прошлогодней листвы лечу в седьмое небо.
Сон снился, что мы с тобой маленькая Praud на карнавале в костюмах мышей, скованные общей цепью так близко и волнующе.
Как будто рядом кто-то шепнул: «Даргомыжский», —
в терновнике нам поющим.
Мы ведь живы еще, хотя вокруг повыкосило многих и многих.
На Овражной было уютно сидеть в ванной в царстве шампуней и мокрых мочалок.
Ты за шторкой в до краев наполненной ванне
(выпуклости и очертания, волосы, волосы Саскии).
Пар обволакивал наши тела,
тесно лежавшие, ложка в ложке.
Во всполохах воробьиной ночи от тебя уходил.
Озноб до сих пор, как и компас, что разбил Негоро,
Мимо сегодня прошли, не увидев близко друг друга,
«…дарит life только раз…».
Я, Лена, скоро!
Begin the ceremony is about.
14 апреля 2020 г.
