736
Родилась 19 февраля 1982 г. в г. Оха Сахалинской области. Стихотворения публиковались в коллективных сборниках. Автор книги стихов «Люболь» (2011 г.). Участница поэтических семинаров и конкурсов. Лауреат молодежной литературной премии имени Ф.М. Достоевского (2017 г.). Живёт в Омске.
Когда-нибудь, всё же, папа...
I
Тихо в квартире. Слышно соседский счётчик.
Мама легла. Устала на двух работах.
Ире — четыре. Папа у Иры — лётчик.
Только не пишет папа ей отчего-то.
Владику — восемь. Хочет быть космонавтом,
Мама ему в «Детском Мире» купила ракету.
Владик уверен: в небе, где звёзды — папа.
Может быть, даже приедет к ним этим летом.
Ане — двенадцать. Мама у Ани — повар
В местной столовой. Папа по миру ездит.
Он — акробат. Выполняет смертельный номер.
Мама сказала. Повода нет — не верить.
Саше — шестнадцать. Осенью Саше — в колледж,
Хотел бы как папа — актёром. Но будет — столяр.
Мама уходит на ночь. Ведь мама — сторож,
У каждого в жизни свои, несомненно, роли…
II
Игорь Андреевич в кресле-качалке — на даче,
Жизнь пролетела. Поездки… Командировки.
Игорь Андреевич — взрослый. И он — не плачет,
Пьёт молоко и бегает стометровки.
Игорь Андреевич ездил по всей России:
Сибирь, Сахалин, Карелия, Крайний Север.
Игорь Андреевич был как актёр — красивым,
Статным как лётчик. Как акробат — был смелым.
Время летело. Быстро менялись даты,
Так, что и города он не все запомнил.
Игорь считает, что это теперь — расплата
За бурную жизнь — тишина в лабиринтах комнат.
Он одинок. Из родных лишь — собака Черри.
Тапочки носит. И преданно тянет лапу.
Владики, Иры и Саши упорно верят,
Что к ним приедет
Когда-нибудь
Всё же папа…
И всё пройдет. И будет проходит
И всё пройдет. И будет проходить.
Циклично — всё. Дожди... года... и войны...
И не устанет мир в себе носить
Простых вещей тяжёлые обоймы.
Но — главное: средь звёздной кутерьмы,
Пока любовь живет в её пунктирах —
Ведь, непременно, сквозь века и мы
Вновь повторимся, верю, в этом мире...
*
Что в памяти, в итоге остаётся? —
Не рюмка на комоде с чёрным хлебом,
А то, как он заливисто смеётся —
Сын пятилетний. И в глазах — полнеба.
И первая любовь в лучах заката,
И девочка (высокая как мама).
А не стрельба в горах из автомата,
С границы раз в полгода — телеграмма.
В пустынном парке голые берёзы
Шершавят небо чёрными ветвями,
Вот так же разъедают душу слёзы
У матерей без связи с сыновьями.
На землю, раньше срока, белой солью
Ложится снег. Расхристанный и ватный.
Вот так же — неожиданно и больно
Уходят в небо юные солдаты.
Общего — ничего
Это не я молчу. Это ты не слышишь.
Март обнимает солнцем дома и крыши.
Я поднимаюсь выше, ещё чуть выше,
Город распластан тающей пятернёй.
Воздух горчит немного. И ты им дышишь.
Жаль лишь, что не со мной.
Общие улицы тают, бегут ручьями.
Полнятся радостью, светом и голубями,
Яркими куртками, шляпами и плащами.
Только пусты они без тебя.
И я стою, как потерянный плюшевый заяц —
Наружу швами,
И остро желаю тебя обнять.
Сны перестали быть и казаться вещими.
Я состою из воронок, узлов и трещин,
Молча пакую мысли как старые вещи,
Выбрасываю в окно.
Город смеётся, танцует, лучами блещет,
Ветвями яблони на ветру трепещет,
Жаль, что теперь, кроме города
У нас общего — ничего…
Вой на
С неба — не снег — кокаиновый порошок,
Иначе, еще от чего сейчас хорошо?
Он покрывает землю, она молчит…
Увидеть друг друга и снова почувствовать шок,
И шок этот — пережить. Но —
Что-то внутри стучит.
Что-то стучит, как банка с гвоздями. Шаг.
Делаем медленно. Так тяжело дышать…
А под ногами — хруст от осколков прошедшей зимы.
Если сейчас нам Бога и вопрошать,
Так только о том, почему (вероятно, спеша)
Друг друга давал нам с тобой лишь всегда взаймы?
Перемешалось всё… лица, и имена,
Будто внутри — чужая совсем страна,
Хотя и под горло наполненная тобой.
Мне иногда, знаешь, кажется, что «война»
Переводится просто и коротко, как — «вой на…»
Поэтому, просто сиди, колени обняв, да — вой,
Как будто ещё живой.
Не бери больше никого
I
Рыжее небо. Чёрное небо.
Где-то уже — внизу.
А тут — новые кубики и батут.
— Мама, мама. У кресел — мягкие спинки.
И много света.
Нам интересно тут!
Чёрное небо. Рыжее небо. Дымом сытое.
И алеют на грязном снегу:
Красные шарики, зимняя вишня...
— Мама, мама, почему двери закрытые,
Через которые мы не вышли?
Мир земной обрёл теперь новый берег.
Мир, в котором уже никогда не получится стать большим.
— Мама, мама, у нас тут открыты двери,
через которые мы вошли.
II
Смерть заходит, вздыхая, в пахнущем гарью халате,
Смотрит в глаза: растерянно и тревожно.
Молча садится с матерью рядом, на край кровати,
С лицом, по цвету бледнее, чем молоко.
— Полно, Господи, сколько можно.
Хватит, Боженька, хватит.
Хватит.
Не бери больше никого.
Говорила бабушка
Говорила бабушка: «Будет хлеб»
И замешивала руками тесто.
И в душе её любой человек
Находил и тепло, и место.
Говорила бабушка: «Будет Бог»
Бог пришёл и позвал её за собой.
И на донышко у часов песок
Перетёк зимой.
А за белым окном шёл такой же снег —
Белый как мука на подоле.
Обрывалось что-то у нас навек
Нестерпимо больно.
Говори же бабушка, говори,
В колыбели ласково Мир качая.
И живи же вечно у нас внутри.
Беспечально.
