653
Писатель, журналист. Родилась в селе Цолга Мухоршибирского района. Работала главным режиссером телестудии, действительный член Евразийской академии телевидения и радио, лауреат премии Союза журналистов России, заслуженный работник культуры РФ, лауреат республиканских, российских и международных ТВ-фестивалей. Автор телепрограмм «Родник тепла», «Семейские», режиссер передач «Толи», «Радость встречи».
Сермяжная правда
— Знаешь, Степка, сколько не доказывай, что головастик не похож на лягушку, из него все равно вырастет лягуха, а то и жаба.
— Что хочешь сказать, не понял?
— Про баб говорю.
— Я вообще не понимаю женщин. Чего от них ожидать? Устал играть в эту вечную игру преодоления трудностей: пронесет — не пронесет, повезет — не повезет?
— Ну, твоя «боксер» еще тот. Но, знаешь, хорошего бегуна и боксер не одолеет, — хохотнул Маркел, разглядывая фиолетовый фингал на глазу мужика.
— Тебе смешно, а мне муторно. Доконала меня моя.
— Ну, еще неизвестно кто кого доконал. Она Томке моей жаловалась, что ты частенько стал приходить под «мухой». Зинка бьет скалкой не тебя, а водку вышибает из твоего организма, как всякая заботливая супружница.
— Больно же!
— А ты не задавай вопросы боксеру, на которые он не сможет словами ответить. А то вопишь, мол, за что, зачем и почему?
— Она со мной обращается как с конченым алкашом, обидно! Я же не пью, а выпиваю… иногда. Опять же если есть причина, не за просто так.
— Степка, слышал я, будто она ревнует тебя к Надьке Кадкиной. Сознайся.
— Доказываю Зинке, что не изменял, а она уперлась рогами и не верит.
— Вот и проговорился! — расхохотался во весь голос Маркел. — Будь жена хоть коза, лишь бы золотые рога, верно?
— А что такого я сказал? — удивился Степан.
— Ты не понял? — продолжал веселиться тот. — Чем она там уперлась?
— Ёо! Ущипни меня за ляжку! Я че сказал, рогами?! Хорошо, хоть не при ней ляпнул. Болтаю, не подумавши, сам себя постоянно подвожу под корень!
— Точно саданула бы в ляжку, прям всмятку! Женка твоя росточком с моську, до ушей бы не дотянулась, но пониже пояса — по самое не хочу!
— Не пугай и так пужаный.
— А ты на чужих баб не заглядывайся, за своей пригляди, — опять развеселился Маркел. — Вот только не понял, как она умудрилась тебе синяк соорудить?
— Увертывался от нее, потому и об угол мордой, а бабка моя говорила, что жена мужа не бьет, а под свой нрав ведет. Не правда это, еще как бьет, — потрогал глаз мужик.
— Дорос до бугая, а не понимаешь, что лучше подразнить собаку, нежели бабу.
Хоть и отбивался Степан отчаянно от жены, но в печенке совесть ужом извивалась за обман. А тревожиться было за что. Вот уже месяца три, как он притулился к Кадкиной. И не потому, что жену не любит, а просто душа требует сочувствия человеческого. А у Кадкиной сострадания хватит на всю деревню, потому как баба тоскует в одиночестве.
А все началось летом. Солнце жгло нещадно, засуха в округе, вот и попросила она починить водопровод в огороде, засорилась труба, и кран перекрутился, а ей надоело таскать воду из водокачки, хоть и стоит будка через дорогу. Пока он возился во дворе, Надька знатный обед сварганила. В доме у нее было прохладно, полы помыты, окна зашторены, стол браво накрыт прям как в ресторане, а еда! Я те дам, называется, етить твою в баобаб! Вкуснотища, словами не описать! Его сердце вконец добило то, что Кадкина, несмотря на жару, вытащила из холодильника запотевший графин с водочкой. Ну, какой мужик устоит? Степана окутал холодок сладкой жути, он и ответил со всем пылом, хотя мозги лихорадочно прокручивали варианты оправданий перед Зойкой. Тайная связь с угощениями и неизменным графином продолжалась по сей день, пока жена не заподозрила неладное.
Но за эйфорией всегда наступает отрезвление! Вот Степан и сидит перед другом с жалобой на судьбу неказистую. Жена выгнала из дома, а к Кадкиной уйти смелости не хватает. Положение аховое и постыдное. Двадцать пять лет супружества коту под хвост. Хорошо хоть дети взрослые, пока не в курсе этой драмы. А мужику как быть? Ладно бы лето во дворе, приткнулся где-нибудь у себя в сараюшке. Но что ж делать, если зима на носу, промозгло на улице? Вот и приперся к другу совета просить, может, приютит его на первое время, хотя вряд ли. Тома, жена его, сразу Степана отправит домой, да еще Зинку позовет, и вдвоем устроят «бородинскую битву», мало не покажется.
— Куда же тебя пристроить? — почесал затылок Маркел. — А чего к брату не завалишься?
— Ты что?! Там мать, она меня кочергой огреет, да домой погонит, как бычка проказливого. Даже куры нахохочутся! Вдогонку еще наподдаст, ни рук, ни палок не пожалеет.
— Ну да… С твоей они в ладу.
— Мать души не чает в Зинке. Моя по праздникам подарками задаривает свекровь, общается ласково, уважает ее. Прознает, что с Кадкиной спутался, мамка просто-напросто убьет меня, одним фингалом не отделаешься.
— Ага! Сознался, наконец-то! — живо отозвался Маркел. — Все-таки затеял шуры-муры с Надькой!
— Ну, есть такое… Тьфу, опять проговорился! — плюнул от досады под ноги Степан.
— Степ, тогда прямая дорога к ней, — веселился друг. — Только вот боюсь, Зинка твоя может дом ночью поджечь, пока в обнимку храпака даванете. А у нас в деревне пожарной машины нет, да и речка вся усохла, одни «суходолы» по всей трассе.
— Тебе все хаханьки, я ж как другу, — обиделся мужик.
Вдруг зазвонил телефон Степана. Это была Кадкина.
— Алло! … Привет, Надя! Ага. Я с Маркелом… Думаю, куда податься. Да… да… Выгнала. Ага. …Кто-то ей сообщил… К тебе? Ты считаешь, что это нам на руку? Не знаю… Надь, запутался я. Да?! Я сам так сказал?! Ты хочешь, чтоб мы были вместе? Дык, я эта… Даже не знаю. Ну… Ладно, убедила, приду. Жди! Пока!
— Мать честная, ты че, замутил к ней податься? — удивился Маркел. — Решил, что все зло уничтожено и все бедствия закончились?
— А куда мне деваться? Зинка выгнала из дому, как собаку приблудную! Хватит под бабой ходить, сам приму решение. Где будет лучше, туда и подамся.
— А Толик с Тонькой что скажут? Ты об этом подумал? Они ж твои дети, тоже имеют право голоса. Сомневаюсь, что одобрят твой поступок.
— Взрослые уже. Толик в будущем году институт закончит, а у Тоньки своя семья, свои заботы. Сыну, конечно, помогать буду, пока на ноги не встанет, а так я свободный гражданин свободной державы.
— Ладно, Степа, пошутили мы с тобой, будя. Сто лет живешь с Зинаидой, чего вдруг надумал к чужой бабе приткнуться? Мысли здравые перекинь с одного мозжечка в другой, зараз образумишься.
— Не, окончательно решил! — рубанул рукой Степан. — Пусть Зинка одна живет, раз лупит меня, чем ни попадя. Докажу ей, что не пропаду без нее.
— Ну, друган, попал ты в ловушку собственных заблуждений, вот че я скажу.
Полчаса уговаривал Маркел друга, чтоб тот одумался и вернулся домой. Но Степка был непоколебим. В нем обида клубилась черным дымком, а щека синевой изошла.
Опять затрендел мобильник Степана. На этот раз звонила жена:
— Алло! Степан, ты?
— Ну, я.
— Куда подевался-то? Алло! Где ты? А ну домой!
— Сама же выгнала. С Маркелом я.
— Ладно, прости, бес попутал. Зря я на тебя про Кадкину! Она, оказывается, замуж собралась, только что узнала. В магазине мне сказали. Кадкина продавщице сама сообщила, когда забежала купить бутылку водки. Алло! Слышишь меня?
— Зин, за кого выходит? — спросил, в усмерть перепуганный Степан. — Не сказала?
— Имя не назвала, но говорит, была шибко веселая… Чего молчишь?
— Слушаю я… Вот видишь, а ты на меня скалкой, — упавшим голосом промолвил Степан. — Ладно, счас приду.
— Жду! Ужин стынет! Соскучилась уже по тебе, непутевому.
Степан отключил телефон. Маркел, заметив растерянное лицо друга, спросил:
— Опять ругается?
— Не, не орет. Даже прощения попросила и ждет с ужином. Скучаю, говорит…
— Фу, слава Богу! Дуй домой, Степка, и будь счастлив!
— Зря радуешься, не все так просто, — промолвил Степан. — Кадкина всем растрезвонила, что замуж выходит.
— Шутишь?! Ёшкин-кошкин! — ахнул Маркел.
— Жена потому и успокоилась. Спасибо Надьке, хоть имя мое не назвала.
— Вечер перестает быть томным, — выдохнул Маркел. — С чего это Кадкина решила, что ты женишься на ней?
— Сам удивляюсь… Ёо! Ущипни меня за ляжку! — хлопнул себя по макушке Степка. — Вспомнил, вчера по пьяни предложение ей сделал.
— Ёшкин слизняк! Пингвин ты недоделанный!
— Дурная моя голова! Что я наделал! — схватился за голову Степан.
— Ага! Ловлю на слове, все-таки любишь Зинаиду свою?
— Привык, она ж моя жена родная, хоть и честит меня на все корки, но прощает. Как же быть-то, Маркел, помоги! Кто знал, что это выльется в такой казус!
— Ага, хотел и жену иметь и любовницу под боком с халявной выпивкой! Вот теперь приседаешь со страху на уши! Ладно, вали домой, а я схожу до Кадкиной, скажу ей, мол, сама поила мужика, сама и виновата. По пьяни и не такое можно сморозить.
— Знал, Маркел, что ты настоящий друг! — крепко пожал ему руку Степан и трусцой помчался домой.
Жена на удивление миролюбиво встретила мужа.
— У, синяк какой проявился, — пожалела его Зина, — ну, прости, Степан, сдуру я саданула тебя. Ревность обуяла. Правду ты говорил, оказывается, а я не поверила. Кадкина-то замуж собралась за какого-то пришлого мужика, так мне продавщица Нина сообщила. Счастливая, грит, бегает.
— Вот видишь, — пробормотал Степан, хлебая борща. — Вкусный ужин приготовила.
— Для тебя старалась, — ласково погладила его синяк жена.
А назавтра друзья встретились поделиться новостями с одинаковыми фингалами под глазом. Но Маркел был доволен, уговорил-таки Кадкину никогда не упоминать имя друга, а то Зинаида устроит вселенский пожар. Это безоговорочно подействовало на женщину. Свой дом все ж дороже чужого легковерного мужика.
В старину говаривали: первая жена от бога, вторая от человека, третья от черта. Нынче возможно эта присказка и не работает, времена-то поменялись, но сермяжная правда в этом есть, однако…
У времени в плену
— Здорово, Яшка! Над чем пыхтишь, чего творишь-рожаешь?
— Пока сам не пойму…
— Отдаленно напоминает робота, — оглядывая странный предмет, сообщил Егор.
— Догадался. Значит, получится, — удовлетворенно промолвил Яков.
— Ты чего, действительно робота надумал сварганить? В человеческий рост?
— Ну, да…
— А на кой?
— Чтобы мы сами в роботов не превратились.
— Загадками баешь… как всегда. Откуда столько кучу железного хлама набрал?
— Собрал, но недостаточно. Еще надо приглядеть… Где чего увидишь, тащи.
— Заметано. У меня за сараем валяются железяки, можа приладишь куда.
— Отлично. На днях загляну.
— Понимаю, что мужик должен оставаться парнишкой в душе, сколько бы лет ему не было, но ты чего-то совсем в мальчонка превратился со своим роботом, — хохотнул Егор. — Безработица тебе явно не грозит, как я погляжу.
— Привет, братаны! — вошел во двор сосед.
— А, Содном, здорово, здорово! — поздоровался Яков.
— Салют Содному! — весело покивал головой Егор.
— Дадите покурить? — спросил тот. — Жена задолбала, чтоб я курево бросил. А не получается, забодай меня копытом! Приходится партизанскими тропами ползать.
— Вовремя зашел, перерыв устроим, — отложил инструмент Яков.
Мужики не спеша расселись на ступеньке крыльца, перекидываясь шутками-прибаутками. И погода располагала к приятной беседе.
— Содном, вот ты мне скажи, почему трясесся над племянниками? Постоянно мотаешься в город, им без конца таскаешь продукты, одежку и все такое. Они у тебя не работают, что ли? — спросил Егор.
— Это же дети моей сестры старшей, Царствие ей небесное.
— А сколько лет этим детям?
— Старшему уже за тридцать, а младшему скоро тридцать, но они не могут работу по душе найти, компьютерщики-то хорошие, программисты или как их там называют…
— Вот те раз! — удивился Егор. — Мужикам лет под самую холку, а они сидят на шее дядьки, свесив ножки. Не стыдно им?
— Хорошо устроились, — согласился Яков. — Зачем работу искать, тужиться, когда дядька их накормит и оденет.
— Парни нормальные, не гуляют, не курят, даже пиво не пьют. Какие-то мультики рисуют на компьютере, мечта у них стать анималистами.
— Мозги у оболтусов в тринадцать лет забуксовали! — ругнулся Егор. — На хрена им семью заводить, их кормить надо, а тут всем снабжают, малюй свои мультяшки. Не жизнь, а сказка! Едрит твою баобаб!
— Переживаю за них, а вдруг голодные? Жалко племянников…
— Понимаешь, друг, в нашем мире много стихийного, — глядя вдаль, промолвил Яков, — неожиданного, необдуманного… И это нормально, такова жизнь. Но мы не можем отвечать за все на свете.
— Абсолютно в корень глядишь, — кивнул Егор.
— Нельзя ежедневно нести ответственность за семью, детей, родственников, коллектив, общество, это неверно. Свою жизнь упустишь!
— Как-то не подумал я про то, — почесал затылок Содном.
— Сообрази, не один человек не может брать под контроль жизнь другого человека, иначе жизнь обоих превратится в ад.
— Ну, Яшка, ну, ты мудрец! — похлопал его по плечу Егор. — Точнее не скажешь! Содном, усекаешь, это очень верный совет. Мы ж не знаем, когда коньки откинем, это может случиться в любой момент. И что тогда? Твои охламоны без твоей картошки тут же сдохнут. У них не будет ни работы, ни семьи, ни детей, ни умения трудиться, ни хрена!
— Да понимаю я все, — сокрушенно покачал головой Содном, — понимаю. Но вся беда в том, что не могу отбросить их в сторону. Сидит во мне что-то такое и постоянно свербит. Как освободиться, не пойму…
— Тебе мешает чувство вины, — догадался Яков. — Ты себя чувствуешь виноватым в том, что сестра ушла в мир иной, а ты еще живешь. Мой совет — сбрось! Никто ни перед кем не виноват, если только сам кого-то не лишил жизни. Ничего случайного не происходит в нашем мире, все заранее спланировано во вселенной, понимаешь, друг? И нет в этом твоей вины!
— Наверно, ты прав, — вздохнул Содном.
— Конечно, нужно попытаться что-то сделать, — продолжил Яков, — что-то изменить. Если успешно — это хорошо, но если что-то не получилось, не вини себя, сечешь? Значит, так тому и быть.
— Яшка, братан, как ты просто объяснил? — удивился Содном, — это самое «что-то» отпустило меня, даже дышать легче стало. Теперь я точно знаю, как дальше действовать.
— То-то же, — удовлетворенно кивнул Егор.
— Недаром поговорка гласит: «Если хочешь помочь голодному дай ему не рыбу, дай удочку», понимаете, да? — улыбнулся Яков.
— С другой стороны, — примирительно произнес Егор, — ваш народ до седьмого колена родню знает, поддерживают друг друга, не то, что мы Ива-ны, не помнящие родства.
— Ээ, тут я не согласен, — заявил Содном. — Я даже знаю, откуда эта фраза пошла. Она имеет свою историю и совсем не относится к русским.
— Чего!? — удивился Егор.
— Расскажи, — попросил Яков. — Это интересно.
— Я вообще люблю читать про историю, ну, где реальные случаи описываются. Фантастику не люблю, читать про то, чего не было, неинтересно. Жена где-то купила книгу ученого Леонида Нехурова. Очень интересно читать. Я думаю, там вся правда описана.
— Понятно, но ты ж не про это хотел рассказать, а про нас, — нетерпеливо прервал его Егор. — К делу приступай!
— А я про то и говорю, — хмыкнул Содном. — Вишь, в чем дело, оказывается, царь Иван Грозный по материнской линии происходил от Мамая. Сам Мамай из древнего монгольского племени, он был прапрадедом Ивана Грозного.
— Что ты говоришь? — удивился Егор.
— Вполне возможно, — согласился Яков. — У него в роду все запутанно. И вообще у царей русских столько намешано кровей!
— Вот-вот, — кивнул Содном.
— И чего дальше? — не понял Егор.
— Че ты все перебиваешь? Дай досказать.
— Егору нужно все самому почитать, да только усидчивости не хватит, — усмехнулся Яков. — Он у нас торопыга тот еще.
— И чего тороплюсь? Все бегу по жизни, — вдруг резко поменял тон Егор. — Возраст довольно солидный уже, а я все как пацан.
— Живи медленно, дольше проживешь, — подметил Яков.
— Наша жизнь деревенская и так неспешно ползет, куда уж медленнее, — вздохнул тот. — Порой охота стрелки часов передвинуть.
— Ладно, отвлеклись мы с тобой, давай, Содном, рассказывай дальше, — попросил Яков. — Даже интересно, с чего так глубоко полез?
— Короче, нынче зимой в одном журнале прочитал очень интересную статью. Автор статьи по фамилии Матвеев, а вот имя подзабыл, — призадумался Содном. — А, вспомнил! Павлом вроде зовут. Точно, Павел Матвеев.
— Не суть важно! — опять заявил Егор. — Как ты, Содном, любишь в подробности углубляться.
— Егор, не суетись, — оборвал его Яков. — Давай, послухаем не торопясь.
— Ладно, ладно, слушайте дальше. Тот также подтверждает происхождение Ивана Грозного и пишет, что он скрывал свою принадлежность к монголам и даже всю свою библиотеку, где летописцы описывали исторические события, преднамеренно уничтожил, и появились заново переписанные летописи, не соответствующие действительности, исковерканные факты, много вранья, много негатива.
— Понятно. При писанине всегда можно переврать в свою сторону, — согласился Егор. — Люди не без греха.
— К чему ведешь, Содном? — спросил Яков.
— С тех времен другие народы стали называть русских Иванами, не помнящих родства. Представляете?
— Ух, ты! — изумился Егор. — Вона откуда оно пошло!
— Содном, дашь мне почитать? — попросил Яков.
— Дам, конечно, — удовлетворенно промолвил тот. — Потому и не надо думать, что вы непомнящие.
— Эх, дурни мы, чему поверили? — сконфузился Егор.
— Моя бабушка всегда твердила, что только Ваня победил фашистов, — живо отозвался Содном. — И, вообще, я наоборот считаю, что русские никогда не предают ни близких, ни друзей, ни родину. Есть, конечно, отдельные подонки, а у кого их нет? У каждого народа свои праведники и свои грешники.
— Согласен, — кивнул Егор. — А вот с той поговоркой теперь уже не согласен. Всё!
— Что поделаешь, каждый сам творит свою судьбу, — философски заметил Яков. — Не роботы мы…
