745
Дугарова-Монтгомери, Е.-Х. С.,
канд.филол. наук.,
Кливленд, Огайо, США
Минии эрхим хүндэтэ эсэгын, 1961–1968 онуудта Буряад арадай гэгээрэлэй сайдаар ашаг үрэтэйгоор ажаллаhан Соном Гомбоевич Дугаровай түрэhөөр 102 жэлэй ой хүндэдхэн энэ үгүүлэл зорюуланаб.
Приглашение выступить в Принстонском университете в 1995 г. на международном симпозиуме, посвященном истории монгольских народов в XX веке, побудило меня обратиться к малоисследованной теме письма, или алфавита Агвана Доржиева. Так появился мой доклад на английском языке «The Buryat Alphabet of Agvan Dorzhiev» («Бурятский алфавит Агвана Доржиева»). При написании доклада я получила совершенно бесценные консультации Дьердя Кары, выдающегося венгерского монголоведа, блестящего знатока письменности монгольских народов, тогда и ныне профессора Индианского университета в Блумингтоне. Мой доклад был частично опубликован на английском языке в 1999 году в сборнике «Mongolia in the Twentieth Century». а также на русском языке в сборнике «Бурятские национальные демократы и общественно-политическая мысль монгольских народов» в Улан-Удэ в 2008 году. Письмо Агвана Доржиева — одна из ярких страниц драматичной современной истории письменности монгольских народов, значимый этап в усилиях бурятской национальной интеллигенции по созданию бурятского литературного языка.
Ниже следует адаптация моего научного доклада и рассчитана на широкий круг читателей Бурятии.
Идея и создание нового письма для бурят связаны с именами двух бурят, выдающихся наших соотечественников цаннид-хамбо Агвана Доржиева, незаурядной личности и самой влиятельной фигурой в истории российского буддизма прошлого века, и Цыбена Жамцарано, замечательного ученого-филолога, фольклориста, монголоведа и организатора науки в Монголии и Бурятии. Проект «нового бурят-монгольского алфавита» был задуман и осуществлен в Санкт-Петербурге, где А. Доржиев находился в качестве дипломатического представителя Тибета, а Ц. Жамцарано был студентом Петербургского университета, и с 1902 по 1907 годы регулярно выезжал в экспедиции в Иркутскую губернию и в Халха-Монголию для сбора и записи фольклора у бурят и монголов.
Осенью 1905 в Санкт-Петербурге Агван Доржиев совместно с Цыбеном Жамцарано создают свою азбуку, о чем свидетельствует рукописный проект нового бурятского алфавита, хранящийся в фонде Жамцарано в Петербургском Институте восточных рукописей. В Санкт-Петербурге были изготовлены и печатные литеры. Всего было издано более десяти литографических брошюр, а также несколько сочинений было отпечатана на высококачественном наборном шрифте.
Помимо А. Доржиева и Ц. Жамцарано, к проекту нового письма для бурят позднее подключились иркутские учителя Баярто Вампилай и Николай Амагаев, которые явились соавторами нескольких брошюр на новом алфавите. Наконец, активное участие в данном проекте на его позднем этапе принял известный бурятский национальный демократ, один из важных участников государственного и языкового строительства Монголии и Бурятии Эльбэг-Доржи Ринчино. Э.-Д. Ринчино в 1908 году стал студентом юридического факультета Петербургского университета, где проучился до 1914 года.
Агвановское письмо было создано для западных бурят на основе вертикального уйгуро-монгольского письма, которым, как известно, монголы пользуются уже в течение восьми столетий. Идея создания такого реформированного письма была вызвана к жизни всплеском национального-демократического движения бурят в начале прошлого столетия. Это движение охватило широкое бурятское население по обе стороны Байкала и выдвинуло идею национального самоопределения. Такое самоопределение было немыслимо без национализации школы и образования, а именно преподавания и обучения бурят на родном языке. Остановимся подробнее на историческом контексте, вызвавший к жизни необходимость создания нового бурятского алфавита для бурят.
В начале 20 века на территориях проживания бурятского населения произошли события, которые вызвали к жизни века бурный подъем бурятского националистического движения. Подъем этот прежде всего был направлен против царских аграрных и административных реформ, ставивших под прямую угрозу культурное выживание бурят. Эти реформы заключались в резком увеличении числа русских колонистов на бурятских землях и упразднение административной автономии, которая была предоставлена бурятам реформами Сперанского 1822 года. Эти законы наносили тяжелый удар коренному населению по обеим сторонам Байкала, так как бурятское население теперь оказалось разделенным земельными участками русских поселенцев. Административные реформы заменили бурятские степные думы и органы бурятского кланового традиционного самоуправления русскими территориальными органами — волостями — которые использовали исключительно русские административные управленческие процедуры и русский язык. Реакция на эти реформы выразилась в массовом недовольстве со стороны коренного населения. Срочно последовали петиции и телеграммы, направлены делегации в адрес органов местной администрации и центральных правительственных органов с просьбами и требованиями восстановить степные думы. Буряты, которые были насильственно крещены, отказывались от крещения и православной веры. Ситуация настолько электризовала бурят, что те начали формировать и объединяться в политические группировки и впервые за историю бурят созвали всебурятские национальные съезды: съезд забайкальских бурят (в апреле 1905 года в Чите), и съезд бурят Иркутской губернии (в августе того же года). На съездах обсуждались жизненно важные для бурят вопросы, а именно: административные органы самоуправления, суды, использование земель, и народное образование. В 1906 году был создана организация «Буряад зоной туг» («Знамя бурятского народа»), нелегальный союз, объединивший около 60 бурятских учителей. На этих форумах впервые были сформулированы идеи национального самоопределения, национализации школы и образования, преподавания и обучения бурят на родном языке.
Как известно, уйгуро-монгольское письмо, или старомонгольское письмо, являлось наддиалектным, т. е. ни на каком этапе его развития оно не соответствовало какому-то отдельному монгольскому языку или группе диалектов и успешно обслуживало монгольские племена на обширных пространствах Центральной Азии. Вертикальная монгольская письменность была довольно широко распространена и среди бурят Забайкалья, в первую очередь благодаря проникновению (в XVII в.) и утверждению буддизма. Буряты же, проживавшие в Иркутской губернии к началу рассматриваемого периода времени, были в основном шаманистами или насильственно крещенными, и старомонгольское письмо им было либо неизвестно, либо, в лучшем случае, малоизвестно.
В сложившихся условиях национального общебурятского движения начала ХХ века выбор письма для распространения среди бурят Иркутской губернии, как наиболее подвергнувшиxся насильственной русификации бурят, пал на модифицированный вариант старомонгольского языка, который был бы приспособлен для передачи живой речи западных бурят. По замыслу создателей, новое бурят-монгольское письмо призвано было также стать и средством ознакомления западных бурят с обширной литературной традицией, существовавшей в старомонгольской письменности, и преодоления культурной и языковой изолированности не только от остальных бурят по другую сторону Байкала, но и от монголов, проживавших за пределами Российской империи.
Надо иметь ввиду, что в истории монгольской письменности уже существовал прецедент приспособления уйгуро-монгольского алфавита к определенному монгольскому языку или диалектам. Так в 1648 году буддийский монах и просветитель Зая-пандита Намхай-джамцо составил «тодо бичиг» — «ясное письмо», (известное также как ойратское, или старокалмыцкое, письмо) для западных монголов — ойратов. Ясным письмом до сих пор пользуются ойраты Китая, а калмыки, потомки ойратов, откочевавших из Джунгарии в Россию более трех веков назад, пользовались им вплоть до 1924 года.
Рассмотрим, в чем состояла реформа уйгуро-монгольского письма для бурят. Как и в ойратской графике ясного письма, прежде всего была устранена многозначность букв уйгуро-монгольского алфавита с целью более точной передачи разговорной речи бурят. Так, новое письмо состояло из 28 простых букв (семи букв для передачи гласных и двадцати одной буквы для передачи согласных звуков), причем каждая из этих букв имела то же самое написание во всех позициях в слове и всегда обозначала один и тот же звук. Исключение составляла только одна буква а, которая, как и в старомонгольском, в начале слова обозначалась «коронкой»-«титим», а в середине и в конце слова передавалась одним «зубцом»-«шүдэн». Долгота гласных и смягчение согласных передавались специальными знаками, или диакритикой, взятыми из уйгуро-монгольского алфавита и ойратского алфавита Зая-пандиты, а также были созданы новые буквы и диакритика, т. е. специальные значки, добавленные к буквам монгольского алфавита для передачи иностранных звуков. Реформа коснулась и создания новой орфографии, например, как слитное написание падежных окончаний.
Проект новой бурятской азбуки был изложен в появившейся в 1905 году литографированной анонимной работе, написанной на старомонгольском письме, «Sine qaɣučin üsüg-üd-ün ilγal terigüten-i bičigsen debter orosibai» — «Шинэ хагучин үсүг-үд-үн илгал тэригүтэн-и бичигсэн дэбтэр орошибай» («Шэнэ хуушан үзэгүүдэй илгаа гэхэ мэтын бэшэhэн дэбтэр орошобо» — «Брошюра о разнице между новым и старым алфавитом и о прочем»). Проект нового алфавита для бурят написан в форме трактата и изложен в соответствии с традиционной монгольской грамматической традицией. Так, коротко излагается история возникновения письменности у монголов, упоминаются имена Пагбы-ламы (1234—1279) [Кара, сс. 27—32], создателя квадратного письма, и Чойджи-одсера (XIV век), согласно поздней традиции монголов, приспособил уйгурское письмо для монголов (но в действительности, заметим тут же, не имел отношения к возникновению письменности у монголов и обстоятельства заимствования монголами уйгурского письма в XII веке нам до сих пор не известны) [Кара, сс. 15—20]. В конце брошюры приводится на новом алфавите буддийская легенда о брамине, который разрушил остаток своей жизни мимолетным искушением наслаждения.
Авторы трактата, Агван Доржиев и Цыбен Жамцарано «Брошюра о разнице между новым и старым алфавитом и о прочем» обосновывают необходимость «нового письма для монголов» тем, что «уйгуро-монгольский сильно отличается от разговорного монгольского языка», а также тем, что «новое старое письмо» («шинэ хаучин үсүг») поможет пониманию уйгуро-монгольского письма. Обращает на себя внимание, что создатели бурятского письма называют монголов как объект реформы уйгуро-монгольского письма, хотя очевидно, что реформа была нацелена прежде всего на бурят, в частности, иркутских бурят.
Что касается языка, представленном в данном первоначальном проекте нового бурятского алфавита, отметим, что долгие гласные передаются двойными гласными: uožim ger (букв. «уожим гэр»; ср. старомонг. aɣuǰim ger — букв. «агужим гэр»; ср. бур. лит. «уужам гэр» — «просторная юрта»), а самое главное, что вместо ожидаемой буквы h (собственно бурятского звука, отсутствующего во всех остальных монгольских языках и в южно-бурятских диалектах сонголов и сартулов) в словах типа hуу (садись!), или абаhан (взял, взятый), используется буква s: suu (садись!) и abasan (взял, взятый), хотя в новом алфавите предусмотрена специальная буква для отображения звука h.
Всего на новом бурятском письме было отпечатано в разных типографиях в Санкт-Петербурге двенадцать работ. И во всех этих изданиях первоначальный проект бурятского письма, изложенный в трактате «Брошюра о разнице между новым и старым алфавитом и о прочем» на старомонгольском письме, как мы увидим ниже, постоянно уточнялся и видоизменялся.
В марте 1906 года Агван Доржиев издает свой алфавит в брошюре «Moŋgol bor’ād şine ůzůg oroşiba» («Монгол-буряад шэнэ үзэг орошобо» — «Новый монгольский бурятский алфавит»). Вся брошюра на восьми страницах состоит исключительно из таблицы печатных букв нового алфавита, в котором произношение букв передается модифицированными буквами кириллицы. Долгие гласные не обозначаются повторением, а передаются диакритическим знаком — вертикальной черточкой справа от гласной буквы, также появляются десять дополнительных букв для передачи иностранных слов и три знака пунктуации.
В том же году А. Доржиев издает впервые литературный текст на новой письменности — сборник на 19 страницах под названием «Borxaŋ bagsīn gegēni xor’āngoy namtar boloŋ Boyanto xaŋ xůbů̅ni namtar oroşibay» («Бурхан багшын гэгээнэй хуряангы намтар болон Боянто хаан хүбүүнэй намтар орошобо» — «Краткое жизнеописание Будды Шакьямуни и жизнеописание ханского сына Боянту»). Текст состоит из двух частей. Первая часть — короткая биография Будды и буддийская сказка из популярного среди монгольских народов сборника джатак, притч о земных перерождениях Будды «Үльгэрын далай» («Океан сказаний»). Это работа, подписанная именем Вагиндра, литературным псевдонимом Агвана Доржиева (имя Вагиндра означает «Владыка красноречия» и является переводом тибетского имени Агван на санскрит), примечательна в двух отношениях. В первую очередь, работа была набрана на отличном печатном шрифте, а не литографирована. Примечательна книга и в отношении языка. Так, впервые используется бурятский звук h вместо общемонгольского s словах типа yoho |«ёhо» — «обычай, порядок»), zobalaŋhaa («зоболонhoo» — «от страдания»). Зато в словах, заимствованных из старомонгольского языка для передачи буддийских философских понятий, употребляется звук s вместо бурятского h, например, в слове xōson çinar (ср. лит. бур. «хооhон шанар» — «пустота, пустотность, относительность»; ср. старомонг. «xoɣosun činar»). Встречаются собственно бурятские слова типа můnȱ («мүнөө» — «сейчас»; ср. с монг. «одоо») и западно-бурятские диалектизмы типа naƶar («нажар» — «лето») и эхиритское yorgōn («йоргоон ̴ жоргоон ̴ зургаан» — «шесть»).
Следующим изданием на новом бурятском алфавите явился сборник «Buŕād xů̅r. Tůrů̅šiīŋ debter» («Буряад үгэ. Түрүүшын дэбтэр» — «Бурятское слово. Книга первая»). Этот объемный в 31 страницу сборник был выполнен под редакцией Ц. Жамцарано, куда вошли собранные им образцы разных жанров фольклора западных бурят. Работа вышла в 1907 году в Петербурге издательстве «Наран» («Солнце)», о чем сообщается на титульном лице книги: «Naraŋ» gedeg moŋgol buŕād nom bišig gargaxu oroŋ, Peterbůrge xotodo (««Наран» гэдэг монгол буряад ном бэшэг гаргаха орон, Пeтербүргэ хотодо» — «издательство «Наран» для печатания бурят-монгольских книг, в городе Петербург»).
Издание включило в себя три сказки, yabaga ůliger («ябага ульгэр») — «Tēdxeyxen xůbů̅ŋ» («Тээдхэйхэн хүбүүн» — «Мальчик Тэдхэйхэн»), записанная от легендарного сказителя-улигершина Маншуда Эмегеева, «Xoyor seseŋ» («Хоёр сэсэн» — «Два мудреца»), записанная от кударинского бурята Утахала Бардаахани и «Tōrsxoŋ xůbů̅ŋ» («Тоорсхон хүбүүн» — «Мальчик Торсхон»), записанная у аларского бурята Хара Хамагайн. Также в сборник вошли сургалы, или дидактические поучения, малые жанры эхирит-булагатской афористической поэзии, такие как xů̅r («хошоо үгэ» — «поговорки»), ůr’ȱr («үреэл» — «благопожелания») и tābari («таабари» — «загадки»), записанные Ц. Жамцарано, как сообщается в книге, в 1902 году.
Сборник Buŕād xů̅r примечателен тем, что в нем последовательно передаются фонетические, грамматические и лексические особенности языка иркутских бурят. Примечательно и то, что в конце сборника на новом агвановском алфавите дается объяснение орфографии нового письма на хоринском диалекте бурятского языка, а также предлагается модифицированный вариант первоначального агвановского письма с дополнением новой буквы, отображающей гласную, близкую к русской гласной ы, с правилами правописания и числительными. Приводятся и таблицы соответствий ново-бурятского, русского и старомонгольского алфавитов.
К сожалению, за данным сборником на новом бурятском письме не последовала вторая часть, хотя, судя по тому, что сборник «Буряад хүүр. Түрүүшын дэбтэр» помечен как «книга первая», явно предполагалось издание второй книги. В пользу данного предположения говорит также факт существования по крайней мере двух неизданных рукописей с фольклорными записями Ц. Жамцарано улигеров на агвановском алфавите, один из которых датирован 1906 годом, и хранящиеся в архивах Института монголоведения, буддологии и тибетологии в Улан-Удэ [Описание личного архива Ц. Ж. Жамцарано, сс. 33, 35].
В 1908 году последовали четыре брошюры, которые закрепляют все нововведения нового алфавита. Первая брошюра в 27 страниц называется «Bur’ād şine ůzůgtů tārūlhaŋ Zůrxeŋ Tolto geži exilegdeheŋ anxaŋ debter oroşibay» («Буряад шэнэ үзэгтэ тааруулhан Зүрхэн Толто орошобо» — «Первая часть «Сердечной аорты», приспособленной к новому бурятскому письму») и представляет собой грамматический трактат, написанный Агваном Доржиевым в духе монгольской грамматической традиции. В конце своего трактата, в колофоне, А. Доржиев примечает, что при написании грамматического трактата он советовался с Базаром Барадиным. (Важно иметь ввиду, что Б. Барадин получил основательное филологическое образование в том же Петербургском университете, что и его земляк-агинец Цыбен Жамцарано. Также важно здесь отметить, что Базар Барадин, в будущем крупный тибетолог и лингвист-монголовед, первый нарком просвещения Бурят-Монгольской республики, уже в бытность свою студентом Петербургского университета не разделял идею уйгуро-монгольской основы нового бурятского алфавита и вынашивал идею создания бурятского письменного языка на основе латинского алфавита, и поэтому участвовал в проекте агвановского письма только как консультант. Базар Барадин, сам будучи последовательным сторонником идеи культурного панмонголизма, открыто никогда не выступал против проекта Доржиева и Жамцарано).
Вторая брошюра — «Boyanto xaŋ xůbů̅ŋ Saraŋ Gereltu xaŋ xůbů̅ŋ xoyari ůliger» («Боянто хан хүбүүн, Саран Гэрэлтэ хүбүүн хоёрой үльгэр» — «Сказания ханского сына Боянто и ханского сына Саран-Гэрэлту») — написана А. Доржиевым и учителем Баярто Вампилон (Вампилай) и представляет собой переложение на новом письме притч-джатак из «Ульгэрын далай» («Океан сказаний»).
Третья и четвёртая брошюры, авторами которых также являются Агван Доржиев и Баярто Вампилай, содержат образцы монгольской литературы назидательно-буддийского содержания, а именно подбор нравоучительных поучений из монгольской версии «Субхашиты» («Эрдэнийн сан Субашид» — «Драгоценная сокровищница») тибетского буддийского философа и деятеля XIII века Сакья-пандиты и сказок, взятых из комментариев к «Субхашите» [Сазыкин, сс. 192—193]. Этот подбор был опубликован на агвановском письме в двух частях. Первая часть на 33 страницах, называется «1. Uxāŋ hurgaži sedxel hayžirulxo ůligernů̅d oroşiba» («1. Ухаан hургажа сэдьхэл hайжаруулха үлигернүүд орошобо» — «1. Сказания, наставляющие разум и улучшающие мысли») и вторая часть, на 23 страницах, носит название «2. Uxāŋ hurgaži sedxel hayžirulxo hurgalnūd oroşiba» («2. Ухаан hургажа сэдьхэл hайжаруулха hургаалнууд орошобо» — «2. Поучения для наставления и улучшения мыслей»). Из комментариев, сделанных в конце этих работ, явствует, что эти брошюры предназначались для иркутских бурят и должны были стать пособиями для изучения и преподавания нового письма в школах. Язык данных материалов для преподавания агвановского письма близок к западным диалектам, за исключением слов, которым не было эквивалентов в лексиконе западнобурятских диалектов. В таких случаях были употреблены слова из письменного старомонгольского языка и при этом сначала дается транскрибированное на агвановском алфавите слово, или термин, затем в скобках следует транскрибированный перевод слова на русский, например: zāŋ (sloŋ) («заан» — «слон»), elçi (posol) («элшэн» — «посол»), şaltagāŋ (priçina) («шалтагаан» — «причина»), а в случаях, когда слово передает буддийское понятие, например, такое, как bodi sedkil («боди сэдьхэл» — «нравственное совершенство, милосердие»), за ним в скобках дается целое толкование по-бурятски: amitay yůme barani xayraltay hayxaŋ hanā («амитай юумэ бараниие хайралтай hайхан hанаа»)», а затем по-русски: narabstvennoye sob’erşenstvo (ср. русск. «нравственное совершенство»).
В 1910 г. увидели свет две небольшие брошюры, которые явились последними литографиями на агвановском письме, в издании которых лично участвовал Агван Доржиев. На это указывает факт авторства в колофонах, которые помещались по традиции старомонгольской письменности в конце книги, а также то, что данные брошюрки, как и все предыдущие, имели форму традиционных монгольских книг и представляли собою по формату сшитые сверху «горизонтальные» тетради со строками текста, идущими параллельно короткой стороне листов.
Первая брошюрка 1910 года, всего в 12 страниц, содержала перевод сказки Александра Пушкина «Золотая рыбка»: Orod Půşkeni zurasaŋ altaŋ zagasuŋ ontoxo oroşiba (буквально на кириллице можно передать как «Ород Пушкини зурасан Алтан загасан онтохо орошобо»; ср. с бур. лит. «Ород Пушкинай бэшэhэн Алтан загаhан онтохон орошобо» — «Сказка русского Пушкина «Золотая рыбка»»). Из текста колофона (который по старописьменной монгольской традиции помещался в конце книги) явствует, что сказка была переведена с русского иркутским бурятским учителем Николаем Амагаевым в феврале 1908 года. Также на двух последних страницах брошюры приводится обращение Агвана Доржиева к бурятской молодежи в форме афоризмов о грамотности, усердии и правильном поведении и сообщается, что он написал данное обращение в Санкт-Петербурге в 1910 году.
Вторая брошюра того же объема, что и сказка Пушкина, впервые носит на обложке название на русском языке: «Чано батур. Героическая поэма иркутскихъ бурятъ-ойратов. Запись Н. Амагаева, послѣсловiе Агвана» и содержит транскрипцию на письме Агвана Доржиева и Жамцарано героической песни иркутских бурят «Шоно баатар», которая была популярна среди западных бурят, а именно среди хонгодоров и булагатов. По почерку обе работы были записаны одной и той же рукой, скорее всего, рукой Николая Амагаева.
Охарактеризуем язык этих двух переложений на «новом бурят-монгольском алфавите». Прежде всего, следует отметить, что в них собственно бурятский звук h заменен общемонгольским *s, например, как в собственно бурятском слове samagaŋ («hамган» — «жена, женщина»), правда, более последовательно в переложении сказки Пушкина, чем в переложении эпической поэмы «Шоно баатар». Также обращает внимание сознательная попытка передавать бурятский звук ş («ш») соответствующим ему монгольским аффрикатом ç («ч»). Например, в сказке Пушкина в переложении Амагаева ç употребляется вместо бурятского ş в таких словах, как guçin (монг. «гучин») вместо guşin («гушан» — «тридцать») и oçono (монг. «очно») вместо oşono (бур. «ошоно» — «идет, отправляется»). Однако в таких чередованиях бурятских и монгольских гласных h/c и ш/ч нет последовательности, например, в некоторых местах все же встречаются бурятские h вместо ожидаемого s (ср. huuba вместо suuba «сел, сидел») и ş вместо ожидаемого ç (ср. oşoƶi вместо oçoƶi — букв. ошожи/очожи «пойдя, отправляясь»). В обоих литографиях сохраняется грамматическая и лексическая специфика определенных западнобурятских диалектов, таких, как родного Н. Амагаеву боханского диалекта.
Наконец, изменения коснулись и графики отображаемых звуков, в частности, долгота гласных теперь передается опять двойными гласными буквами, как и в первоначальном проекте А. Доржиева на старомонгольском «Sine qaɣučin üsüg-üd-ün ilγal terigüten-i bičigsen debter orosibai» («Брошюра о разнице между новым и старым алфавитом и о прочем»).
Указанные изменения в отображении бурятских звуков и принципов орфографии были закреплены в последней редакции письма А. Доржиева и Ц. Жамцарано, осуществленной Николаем Амагаевым (автором перевода «Золотой рыбки») и Элбек-Доржи Ринчино (под псевдонимом Аламжи-Мэргэн) в работе, изданной печатным шрифтом в типографии Императорской академии наук в Санкт-Петербурге в 1910 году и озаглавленной по-русски «Новый монголо-бурятскiй алфавитъ». Данная книга, опубликованное в форме пособия по изучению агвановского письма, впервые за историю проекта ново-бурятской письменности объясняет проект на русском языке, перемежающимся с текстом на модифицированном агвановском письме. Также впервые в изложении новой редакции используется терминология научной русской лингвистической традиции. Так, Амагаев и Ринчино разъясняют законы гармонии гласных и ассимиляции гласных, в предыдущих изданиях на агвановском алфавите явным образом не сформулированные. (В скобках замечу, что законы эти для читателя данной статьи можно пояснить следующим образом: во всех монгольских языках существуют так называемые твердые, или твердорядные гласные (a, о, у), мягкие, или мягкорядные гласные (е, э, ө, ү) и нейтральный гласный (и); согласно закону сингармонизма, в слове не могут быть употреблены гласные разных рядов, т. е. если в первом слоге, например, присутствуют звуки a, или о, либо у, то в последующих слогах должны быть употреблены только гласные твердого ряда.)
Новая редакция орфографии и норм нового литературного языка заключалась прежде всего в обозначении долгих гласных, в замене и модификации нескольких букв для удобства написания в скорописи или легкого различения в тексте схожих по написанию букв. Наконец, одной из самых важных особенностей новой редакции Амагаева-Ринчино составляет закрепление тенденции воздерживаться от передачи собственно бурятских звуков h, с, ш в словах, в которых они соответствуют общемонгольским с, ц, ч, например, hайн ̴ сайн («хороший, хорошо»), сэсэг ̴ цэцэг («цветок»), шоно ̴̴ чоно («волк»). (Напомню читателю, что эта тенденция отчетливо проявилась в переводе пушкинской сказки и переложении поэмы «Шоно баатар».) По признанию самих авторов пособия, «мы почти вынуждены были отказаться от идеи сделать брошюру понятной и близкой всем наречиям и остановились в конечном итоге на возможном примирении северного и забайкальскаго наречий». [Новый монг. -бур. алфавит, с. 32]. Таким образом, язык реформированного агвановского письма представляет из себя некий искусственный конструкт, последовательно сочетающий в себе «сакающую» фонетику цонгольско-сартульского диалекта бурятского языка и халха-монгольского языка, с одной стороны, и сохраняющий собственно-бурятскую грамматику, с другой.
Следует остановиться на положениях полемической части пособия Амагаева-Ринчино, которые можно свести к двум важным моментам. Прежде всего, авторы новой редакции агвановского письма, подводя итоги развития письма Доржиева-Жамцарано, сетуют, не называя имен, на разногласия, возникшие в среде бурятской интеллигенции по поводу выбора алфавитной основы нового письменного литературного языка. Амагаев и Ринчино категорично отвергают и латиницу, и кириллицу как альтернативы новому письму, основанном на старомонгольском, или уйгуро-монгольском алфавите. В ориентации агвановского письма на старомонгольское, авторы проекта, как и все последующие участники проекта, видели в следовании общемонгольской письменной традиции условие сохранения культурно-языковой самобытности бурят. Более того, Амагаев и Ринчино (как и авторы письма Агван Доржиев и Цыбен Жамцарано) видели в старомонгольской письменности готовый литературный язык с установившейся общемонгольской терминологией и лексикой: «…за старым литературным языком должно быть признано полное значение в настоящий переходный момент, когда нет на лицо того, чем можно было бы его заменить» [Новый монг. -бур. алфавитъ, с. 36].
И, наконец, описывая трудности в распространении нового письма и создании на нем литературы, Амагаев и Ринчино справедливо указывают на неизученность многочисленных бурятских говоров и диалектов, и вследствие этого на необходимость изучения бурятских и монгольских наречий и диалектов, и создания словарей, в которых приводились бы общемонгольские слова (почерпнутые из старописьменного монгольского языка) и соответствующие им бурятские диалектизмы.
В редакции агвановского письма, изложенной в книге «Новый монголо-бурятскiй алфавитъ», были выпущены два сборника бурятской народной поэзии. Оба сборника были напечатаны в типографии Императорской Академии наук в Санкт-Петербурге и в отличие от всех предшествовавших изданий на агвановском письме опубликованы в форме европейской книги. В конце обоих сборников помещены оглавление, таблица алфавитов и небольшие словари, причем оглавления названий вошедших в сборники произведений и слова из текстов в словариках транслитерированы на кириллице (см. ниже названия текстов, которые приведены из оглавлений).
В соответствии с принятыми решениями в пособии «Новый монголо-бурятскiй алфавитъ» фольклорные и светские тексты на новом монголо-бурятском алфавите представляют собой записи большего числа диалектов и наречий, чем во всех предыдущих изданиях на агвановском письме, а также сопровождаются словарями-лексиконами литературных, общемонгольских слов и соответствующих им бурятских диалектизмов.
Первый выпуск «Сборника монголо-бурятской народной поэзии» вышел в 1910 году и был составлен и редактирован Эльбэг-Доржи Ринчино под псевдонимом Аламжи Мэргэн. В сборник на 36 страницах вошли в записи Ц. Жамцарано эпическая поэма «Сын Богдор-хана Очир» ((«Хан̨ Богдоръ хаани Хаа Очир-Хẏбẏẏн̨ (на худинско-верхоленскомъ дiалектѣ)»), стихотворение, приписываемое Э.-Д. Ринчино, «Новая судьба» («Шинээсэ шинэ заян̨, обращенiе къ монголобурятской интеллигенцiи»), текст песни на хоринском диалекте «Участь воина» ((«Цэрэги ẏjлэ, пѣснь умирающего воина (хоринско-халхасскiй дiалектѣ)»), сказка в записи Ц. Жамцарано «Кто родился первым?» ((«Хэн̨ аха тẏрẏẏбъ? (худинско-верхоленскiй дiалектъ)»), два фрагменты из фольклорных текстов на «аларско-балаганском диалекте» «Начало пиршества» («Зугаа ji эхин») и «Молчаливому гостю «Зугаа угэj аjлшинда», песня о Чингисхане «Чин̨гэсэј дуун̨», стихотворение «Четыре времени года («Цаги дȯрбȯн̨ уларил, стихотворенiе Еренцэj ехэ ȯбȯгȯн’а»), отрывок из халхасской поэмы в записи Ц. Жамцарано «Абаj хэлэн̨ Галзуу-батуръ». [Перевод названий текстов первого сборника взят у Цибикова, сс. 16-18].
Второй сборник вышел в 1911 году под редакцией Н. Амагаева под псевдонимом Алмас Нарнай в том же издательстве, что и предыдущий. Сборник примечателен не только его объемом — 65 страниц, но и разнообразием представленных образцов бурятского фольклора, а также числом охваченных западно-бурятских диалектов. В сборник вошли (названия даются по оглавлению сборника на кириллице) десять фольклорных текстов, преимущественно песен, записанных Аламжи Мэргэном (Э.-Д. Ринчино) на родном ему баргузинском диалекте: «Шара далаiн̨ захада», «Нȯхȯрȯi домог», «Барбагаiн̨ шинэ̄н̨», «Дӯн̨-сурга̄л», «Сэлэн̨гэ мȯрȯнȯi эрги», «Зараiн̨ дӯн̨», «Бислэги дӯн̨, поется при игрѣ аналогичной русскому хороненiю золота», ««На̄дани дӯн̨, поется при танцахъ «Ёхор»», «Ялатанъ олдобо ẏгэi — шутка», «Жоро̄ (ёро̄) ẏгэ — скороговорка»; двенадцать образцов разных жанров бурятского фольклора, записанных Ц. Жамцарано, из них на «аларо-булагатском» диалекте: «Наiгӯр, отрывокъ изъ шаманскаго гимна», «Мэндэшилгэ», «Хорӣн зая̄н̨, «Тарцайн̨ зая̄н̨»; на хоринском диалекте «Зэ̄ наiдӯзаī!»; на «худинско-верхоленском» диалекте: «Хоёр цэцэн̨», «Хӯчин̨ зуга̄», «Тȯрȯiн̨ бӯдал», «Зара īн̨ дӯн̨», «Зэ̄гэтэ абаiiн̨ дӯн̨», «Тȯрȯiн̨ дӯн̨» и «То̄лȯiн̨ дӯн̨»; «аларско-булагатские» песня «Хӯри-дӯн̨» и отрывок из шаманского обрядового текста заян «Босон̨-ганзу», записанные известным бурятским собирателем фольклора М. Н. Хангаловым; эпическая поэма «Чоно-Батур» (ср. с «Чано батур» в записи Н. Амагаева — см. выше) на «аларско-булагатском» диалекте, в записи бывшего тайши аларских бурят П. П. Баторова; рассказ на «аларско-булагатском» диалекте, в записи Н. И. Амагаева «Хаiнаг ȯбȯгȯн̨»; шутка «Далан̨ худал», сообщенная студенткой Бестужевских курсов О. Н. Богдановой; танцевальная песня на ««аларско-булагатском» диалекте «Ёхороi дӯн̨», записанная студентом Н.Т. Данчиновым; сказка на хоринском диалекте «Эрiэхэн̨ хẏбẏ̄н̨̨» в записи Д.-Ц. Дамдино; и наконец, баргузинская загадка «Тābarи» в записи Ц. Цэрини.
Этот второй сборник явился последней публикацией на агвановском письме. Публикация книг на нем обрывается на этом издании 1911 года. И это несмотря на оптимизм в будущее проекта реформированного бурятского алфавита, выраженный в предисловии второго сборника редактором Николаем Амагаевым: «в настоящее же время можно уже говорить, что новый алфавит прочно укрепляется среди иркутян; иркутская интеллигенция при недавней анкете высказалась уже в третий раз за новый монголо-бурятский алфавит» [Сб. II, с. iv]. И далее — «Итак, выпуская II книжку «Сборника» мы отмечаем, что условия несколько изменились к лучшему, что мы можем взирать на будущее с упованием ...» [Сб. II, сс. vi-vii].
Публикация книг на нового монголо-бурятском письме неожиданно прекращается после 1911 года. Можно назвать по крайней мере одно решающее обстоятельство, произошедшее в 1911 и решившее судьбу проекта агвановского письма. В 1911 был арестован за участие в студенческой забастовке и выслан из Петербурга по подозрению в участии в революционном движении без права проживания в больших городах Российской империи Цыбен Жамцарано [Решетов, с. 15]. С момента отъезда Жамцарано в Монголию в конце 1911 года, проект нового бурятского письма лишается его самого главного «двигателя». Не случайно, что после этого времени исчезает всякое упоминание о какой-либо значительной активности среди бурят, связанной с распространением и использованием нового письма.
Сам Агван Доржиев, чье имя дало название новому письму для бурят, отстраняется от проекта еще в 1910 году после написания короткого обращения к бурятской молодежи в конце издания «Золотая рыбка». Агван Доржиев был человеком огромного авторитета и влияния, который, как сказано выше, организовал дорогостоящую публикацию работ на новом письме в Санкт-Петербурге, основав в 1906 издательство «Наран» специально для осуществления проекта монголо-бурятского письма. Хорошо известно, что Агван Доржиев, благодаря своим выдающимся способностям, получивший титул лхарамбы, высшей ученой степени в буддизме, и позднее ставший духовным наставником и доверенным лицом правителем Тибета Далай-ламы XIII, был очень активен в Петербурге в начале прошлого века. Так, в 1908—1909 гг. он инициировал и затем возглавил строительство буддийского храма в столице Российской империи [Андреев, сс. 10—15]. В начале 1911 г. в Петербург приехал Далай-лама, и Агван Доржиев полностью окунулся в строительство и завершение постройки храма, въехав в ноябре 1911 года для наблюдения за ходом строительства в каменный дом, поспешно построенный перед приездом Далай-ламы рядом с недостроенным еще храмом [Андреев, с. 17]. Строительство буддийского храма в Санкт-Петербурге, завершившееся освящением его в 1915 году, было сопряжено с огромными архитектурными и финансовыми трудностями, а также с откровенной враждебностью со стороны русского духовенства, и потребовало от Агвана Доржиева огромных усилий и полного внимания [Андреев, сс.17—20]. Примечательно то, что А. Доржиев после 1910 года напечатал в Петербурге несколько сочинений, но уже на старомонгольском языке, включая свою автобиографию.
Что касается Цыбена Жамцарано, то он после высылки из столицы поселяется в столице Внешней Монголии Урге и живет там до 1917 года. В столице, получившей автономию страны Жамцарано развернул активную просветительскую и преподавательскую деятельность. В 1912 году по его инициативе в Урге была открыта первая светская начальная школа с 47 учениками, где Ц. Жамцарано являлся преподавателем. В 1913—1915 гг. Ц. Жамцарано энергично занялся издательской работой, основав при содействии Российской Академии наук две типографии европейского типа с монгольским шрифтом [Решетов, сс. 17—18], и предприняв издание первой монгольской общественно-политической еженедельной газеты Нийслэл хурээний сонин бичиг («Столичная газета») и общественно-литературно-научного журнала Шинэ толи хэмээху бичиг («Монгольское зерцало»). Будучи редактором этих двух важных печатных изданий, выходивших на старомонгольском языке, Жамцарано являлся автором и переводчиком многих статей и материалов. В родную Бурятию Жамцарано вернулся только после Февральской революции в 1917 году. После Монголии к проекту агвановского письма Жамцарано больше уже не возвращался. Весной 1917 года были попытки среди западнобурятских учителей возродить это письмо для преподавания в школах, но эта идея была отвергнута в пользу старомонгольского языка как дававшего более прямой путь к культурному единению с восточными бурятами и монгольским миром в целом [Сибирский, сс. 68—72].
Подведем некоторые итоги вышесказанному. Энергичность и размах, с которыми проект нового монголо-бурятского письма был осуществлен, и энтузиазм, с которым это новое письмо было воспринято иркутскими и даже хоринскими бурятами, безусловно, говорят о его потенциальной жизнеспособности, а не его внутренних недостатках.
Письмо было способно регистрировать живую бурятскую диалектную речь, как Цыбен Жамцарано блистательно продемонстрировал в издании 1906 года «Buŕād xů̅r» («Буряад үгэ. Түрүүшын дэбтэр» — «Бурятское слово. Книга первая»). В трансформированном его варианте Амагаева-Ринчино, налицо успешная, на мой взгляд, попытка установить нормы единого литературного языка, способного обслуживать h-акающие и с-акающие бурятские диалекты. Тенденция, выразившаяся в отказе от специфических бурятских звуков и замены их крайне регулярных общемонгольских фонетических чередований, но сохранении собственно бурятских грамматических особенностей, очевидно, отражала сознательное стремление участников проекта преодолеть узко-местническую языковую и культурную изолированность иркутских бурят-небуддистов, территориально изолированных от обще-монгольского культурного пространства.
Казалось бы, такая «гибридность» нового монголо-бурятского литературного языка могла восприниматься носителями бурятских диалектов как некий искусственный язык, трудный для усвоения. Однако, общеизвестно, что буряты, которые владели бурятским как родным, независимо от того, на каком диалекте и говоре они говорили, никогда не испытывали больших трудностей понимать и общаться с другими бурятами и монголами, как только они усваивали, какие звуки нужно было менять на общемонгольские.
В 1923 г. бурятские земли были объединены в Бурят-Монгольскую АССР. В первую декаду Советской власти до 1931 года старописьменный монгольский язык был взят на вооружение как бурятская письменность. На этом письме велось обучение бурятскому языку, издавались учебники, художественная литература, газеты и журналы, велось делопроизводство. В 1931 г. старомонгольская письменность была запрещена в рамках политической борьбы с панмонголизмом. В 1931 г. была введена латиница как алфавитная основа бурятского письменного языка, в основу которого были взяты южно-бурятский диалект, а именно, сонголо-сартульский диалект. Самый сокрушительный удар по лингвистическому панмонголизму был нанесен в 1936 г., когда хоринский диалект лег в основу бурятского литературного языка, поставив носителей других диалектов — западных и южных — в культурно и лингвистически подчиненное положение. Такое решение также изолировало бурят от других монголов. Массовые репрессии бурятской интеллигенции и кириллизация бурятского письменного языка завершили этот разрыв с обще-монгольским миром.
Новый бурятский литературный язык на базе хоринских диалектов на кириллице существует уже более 80 лет. Была проведена серьезная нормативно-лингвистическая работа по созданию грамматики, словарей и учебников, а также создана и значительная художественная литература, поэзия и произведения драматургии, особенно в 50-60-е годы. Выросло несколько поколений бурят, которые начинали обучаться в школах до 5-го класса на родном языке. Предметы, преподававшиеся на бурятском литературном языке, включали математику, историю, а также русский язык. С начала 70-х годов во всех бурятских школах в качестве языка обучения был введен русский язык. Сфера функционирования бурятского языка сократилась до критических пределов.
В завершение своей статьи мне хотелось бы привести в пример окинцев- бурят, проживающих в далекой и труднодоступной Оке (Аха аймагай буряадууд). По словам моего отца, Сонома Гомбоевича Дугарова, выходца из Оки, окинцы, как и многие буряты других регионов Бурятии, пережили перипетии смены письменности и литературного языка. Мой дедушка, Гомбожаб-таабай, обучался старомонгольской грамоте, ему обучался и его старший сын, Лопсон-абгай, в 20-х годах. Когда дедушка был репрессирован в 30-е годы, он писал из заключения письма старшему сыну по-старомонгольски. Мой отец начал обучение в школе уже на латинице, и рассказывал, что не было проблем в усвоении письма и нового литературного языка на сонголо-сартульский основе. Когда буряты перешли на кириллицу и на новый литературный язык с хоринской основой, окинцы с энтузиазмом отозвались и на эту перемену. Будучи носителями западного тункинско-аларского диалекта, окинцы писали, общались и издавали районную газету на нововведенном языке без проблем. Другой брат отца, фронтовик, Доржо-абгай, вернувшийся в 1943 году контуженным из-под бойни под Смоленском, и в последствии, ставший в результате ранения глухонемым, выучил литературный бурятский язык и писал только на нем, и издал в Улан-Удэ в 1969 г. книжку на бурятском о своей родной Оке «Хадын ажалша хүнүүд», снабдив ее собственными фотографиями. Отец мой много писал по-бурятски, в том числе и стихи, которые, по своей скромности, никогда не опубликовывал.
Не хотелось бы заканчивать свою статью на пессимистической ноте. Бурятский язык жив, живы диалекты, на них все еще говорят в бурятоязычных сельских регионах Бурятии, Аги и даже в Иркутской области. Как никогда, сейчас крайне актуально усилить подготовку педагогических кадров, преподавателей бурятского литературного языка, возобновить преподавание всех предметов на бурятском языке до 5-го класса во всех сельских школах в районах компактного проживания бурятоязычного населения, начать переиздание учебников для начальной школы, употреблявшихся в 50-60-е гг. в национальных школах, переиздание словарей бурятского языка, издание диалектологических словарей бурятского языка по результатам экспедиций бурятских языковедов, проведенных под руководством Ц. Б. Цыдендамбаева и В. И. Рассадина и, наконец, ввести преподавание старомонгольской письменности как отдельного предмета.
Библиография цитированной литературы
1. Кара Д. Книги монгольских кочевников. — Гл. Ред. Восточной литературы, Москва, 1972.
2. Dugarova-Montgomery, Yeshen-Khorlo, and Robert Montgomery. “The Buriat Alphabet of Agvan Dorzhiev”, // Mongolia in the Twentieth Century. Landlocked Cosmopolitan — M. E. Sharpe, Armonk, New York, 1999, сс. 79—97.
3. Дугарова-Монтгомери, Е.-Х. Письмо Агвана Доржиева // Бурятские национальные демократы и общественно-политическая мысль монгольских народов» — ФГОУ ВПО ВСГАКИ, Улан-Удэ, 2008, сс. 261—270.
4. Сазыкин А.Г. Петербургские издания начала XX в. на монгольском языке // Историография и источниковедение истории стран Азии и Африки. Выпуск XIV. СПб.: Издательство С.-Петербургского университета, 1992, сс. 181—195.
5. Описание личного архива Ц. Ж. Жамцарано — Изд-во БНЦ СО РАН, Улан-Удэ, 2010.
6. Амагаевъ, Н. и Аламжи-Мэргэнъ. Новый монголо-бурятский алфавитъ — Типография Императорской Академiи наукъ, С.-Петербургъ, 1910.
7. Цибиков, Б. Д. Бурятские ученые национал-демократы — ИМБИТ, Улан-Удэ, 2003.
8. Сборник монголо-бурятской народной поэзiи. Выпуск II, под редакцией Алмасъ Нарнай — Типография Императорской Академiи наукъ, С.-Петербургъ, 1911.
9. Решетов, А. М. Наука и политика в судьбе Ц. Ж. Жамцарано // Orient, Альманах, выпуск 2—3, Исследователи Центральной Азии в судьбах России. Утпала, Санкт-Петербург, 1998, сс. 5—22.
10. Андреев, А. И. Из истории Петербургского буддийского храма // Orient, Альманах, выпуск 1, Буддизм и Россия. С.-Петербург, 1992, сс. 6—26.
11. Сибирский, П. К истории общественно-революционного движения учительства в Бурятии // Жизнь Бурятии, 1927, сс. 68—72.
