1377
Георгий Жаркой родился в 1956 году в селе Цакир Закаменского района Бурятской АССР. Публиковался в журналах «Новый мир», Слово/Word, «Русский глобус» (США), «Человек на земле» и др. Живет в Екатеринбурге.
(Начало в №1 2020)
Курица
Говорят, что детские впечатления определяют нашу дальнейшую жизнь. Мне было тогда лет пять или шесть. Отец смастерил лук, вырезал из ветки ивы тонкие звенящие стрелы. Стрелять в забор или в пень — неинтересно. Как тут обойтись без живой жертвы? Мать завела около 15 кур. И вдруг одна из них, не понимаю до сих пор, почему, — ослепла. Она беспомощно бродила по двору, натыкаясь на поленницу, собачью будку, ворота... Первая стрела попала ей в крыло, вторая — в голову. Не знаю, отчего она умерла, может, от испуга. У сестры губы превратились в прямую линию. Подобрал трупик слепой курицы, шел по огороду, наступая на ростки картошки. Перелез через забор. Сестра молчит за спиной. Выкопал ямку — насыпал небольшой холмик. И с тех пор ни я, ни сестра не сказали друг другу об этом ни слова. И не надо.
Запахи
Мое детство было миром запахов. Мама работала в промышленном магазине, и я часто проводил там время. Детские товары пахли чем-то тонким и едва уловимым. Мужские и женские драповые пальто отдавали значительностью и основательностью. Полки, на которых лежали тюки материи, тоже были разделены на участки. Сатин не перепутаешь с хлопчатобумажными тканями, льняные с шерстяными — у них было разное дыхание. От мужских кирзовых сапог пахло работой, они как бы настраивали на серьезный лад. Женская кожаная обувь привлекала запахом праздника.
В продовольственном магазине каждый продукт настойчиво звал к себе. Шоколадные конфеты, богатый аромат халвы, сытый запах сливочного масла обещали хорошую жизнь.
Только одно яблоко, вынутое из новогоднего кулька, мгновенно завоевывало каждый сантиметр комнаты, говорило о существовании далекого южного мира.
Сегодня запахи незаметно покинули наш мир. Можно завязать себе глаза и пройтись по продуктовым рядам современных магазинов. Апельсины, яблоки и груши ничем не обнаружат своего существования, «промолчат» конфеты и пряники, колбасы и сосиски не очнутся от дремоты.
На первый взгляд, кажется, что мир запахов, может, не так важен. Нет, это не так. Запахи развивали воображение и учили мечтать, они утешали и успокаивали. Они звали в дорогу, они делали нас добрее.
Врожденное и приобретенное
Во время войны братья моей мамы — еще подростки, каждый день ловили много рыбы. Река Джида тогда была шире, глубже и богаче, чем сейчас. Есть нечего: время голодное, и юные рыбаки стали кормильцами. С тех пор мама не любит рыбу, говорит, что во время войны наелась. Так иногда прошлое живет в нас.
Нечто приобретенное не редкость в нашей жизни. Поскольку мы выходцы из Бурятии, то вся семья до сих пор пьет зеленый чай по-бурятски. В кипящую воду бросается заварка, добавляется соль по вкусу. Кладется сливочное масло. И непременно молоко. Но наши дети такой чай не пьют: не привилось. Или мы не приучили? Всё может быть.
Но существует и нечто странное, необъяснимое. Мой отец не ел куриного мяса. Даже легкий запах куриного бульона вызывал у него внутренний протест. Это наследство перешло к моим сестрам. Они могут для семьи курицу приготовить, но сами в рот не возьмут — ни кусочка! Наших детей эта странность не коснулась. Совсем.
Моей внучке Женечке исполнилось 12 лет. На лето мы отправились в деревню Таватуй на берегу большого живописного озера. Однажды бабушка приготовила куриный суп. Разлила по тарелкам. Женечка подошла к столу, но вдруг побледнела и вышла на крыльцо — мы за ней. Оказывается, она не смогла справиться с отвращением. До двенадцатилетнего возраста ничего подобного не было. И вдруг проснулось. Про моего отца и про сестер она не знала. Я не рассказывал. Откуда это взялось?
Морские камушки
Саше Дымбрылову, нашему отличнику, выделили бесплатную путевку в «Орленок» за хорошую учебу. Об этом сообщили всей школе на линейке. Было странно: какую-то минуту назад Саша был таким же мальчиком, как и мы, и вдруг — чудо! Он поедет к настоящему морю, в неведомые сказочные края. В те времена не принято было куда-нибудь ездить: не на что. Об этом не думали, не мечтали. Летом и дети, и взрослые занимались разными хозяйственными делами: покос, скотина, огород, заготовка черемши, голубики, кедрового ореха.
Саша вышел из строя, подошел к директору и вернулся к нам с затуманенными от счастья глазами. Мы его окружили. Стояли молча, не зная, что сказать. И тут на меня что-то нашло. Я подошел к нему и попросил привезти несколько морских камушков. Он великодушно кивнул головой.
Саша уехал. Помню, что я считал дни до его приезда. Это ожидание кружило голову. Морские камушки — привет из далекой морской страны, где вечно шумят волны, а солнце отражается в синей воде. Мне старшая сестра говорила, что морской прибой в течение сотен лет шлифует обыкновенные камни, превращая их в настоящее произведение искусства. Гладкие, разноцветные, размером с голубиное яичко, они представлялись мне верхом совершенства.
И вот пронеслась весть — он вернулся. Мы, шестиклассники, собрались в школе. Саша что-то рассказывал о себе, а я не слышал. Не давала покоя мысль: привез или не привез? Когда все утихло, я подошел к нему. А спросить не могу: нехорошее предчувствие сковало язык. Саша взглянул на меня и сказал:
— Извини, старик, но я забыл.
Я шел домой на ватных ногах. Что-то сильно сдавило горло, голова кружилась. Позже мне стало известно, что это называется разочарованием.
Вдруг слышу — топот ног. Саша подбежал, остановил меня и сказал:
— Понимаешь, у меня такое настроение было. Такое настроение, когда мы уезжали. С морем расставаться не хотелось.
И я все понял. И на душе стало легко-легко. Тепло на душе стало.
Друг
Дружба — это волшебство, возникающее неожиданно.
С первого по шестой класс моим соседом по парте был парнишка-бурят. Мы общались по пустякам, говорили про домашние задания — ничего особенного. Жили в одной стороне, но никогда в школу вместе не ходили. Один случай изменил все.
Однажды, дело было зимой, мы столкнулись на улице по дороге в школу. Смотрю, он стоит и рассматривает шарик замерзшего конского навоза. Я подошел. Постояли, поговорили. И вдруг решили с этим ледяным кусочком не расставаться до самых школьных ворот — примерно полтора километра. Сначала приятель отправит его вперед ударом ноги, потом я. Весело было. Около школы спрятали путешественника в укромное местечко. После уроков все повторилось: доставили замерзший ком на его «историческое место». На следующий день, не сговариваясь, встретились на «нашем месте». И кусочек конского навоза снова совершил небольшое путешествие. Что произошло? Внешне — ничего. Мы продолжали сидеть за одной партой. Но внутренне все усложнилось: друг без друга жить уже не могли.
Когда мы закончили восьмой класс, моя семья уехала на Урал.
Прошло время. Я стал студентом и приехал в Бурятию дней на десять: ностальгия позвала. Как-то вечером он позвал меня в гости. Его родители спали — там люди рано ложатся: традиция. Поэтому он в полутемной бане приготовил бутылку красного вина и кусок вареного мяса. Выпили. И отправились гулять. В Бурятии потрясающие ночи! Там почти не бывает пасмурной погоды, и звезды близко-близко, будто над головой, — руку только протяни. Мы сидели на берегу Джиды — высоком берегу. До утра. Я рассказывал про институт, про книги, помню, читал ему Блока. Он молчал, и только печально смотрел на реку в звездах. Вот и всё. Больше мы не встречались.
Милый добрый сердечный человек с грустными глазами, научивший меня дружить! Где ты?
Каменный уголь
Еще до школы я узнал, что каменный уголь — это остатки растений, которые царили на планете сотни миллионов лет назад. Поскольку печи у нас топили дровами, то потрогать руками небольшую частичку древних тропических лесов стало моей мечтой. Сказочной мечтой. Мне казалось, что кусочек угля сродни метеориту — посланнику таинственных непознанных миров. То, что оставалось в наших печах после сгоревших дров, по моему мнению, было не что иное, как оскорбление моего художественного вкуса.
Картинки в школьном учебнике были не менее оскорбительны, чем печной уголь. Я презрительно щурил глаза, когда мне совали под нос страничку учебника. Никому-никому я не мог рассказать о своей мечте. Как-то я сказал, что очень хочу увидеть южное вечнозеленое растение. На что средняя сестра скептично заметила: елки и сосны тоже вечнозеленые — смотри хоть сутки. И тогда я понял: она лишена поэтического воображения. Разве можно было говорить с ней о каменном угле! Все равно не поймет. И никто не поймет.
В третьем классе на уроке природоведения учительница рассказывала нам о каменном угле. И вдруг сказала, что у нее на дворе — у крыльца — под эмалированным ведром — несколько кусочков. Что она забыла их взять, когда пошла в школу. «Кто сбегает ко мне домой и принесет»? — спросила. Не знаю, что было с моим лицом в ту минуту. Я был близок к обмороку. Моя мечта так рядом? Так близко? И откуда у нашей сельской учительницы под ведром вдруг такое богатство!
За углем помчались вдвоем — я и мой приятель, с которым мы сидели за одной партой. Он мне что-то говорил по дороге — но я не слышал. Не слышал и шума ветра в ушах. И глаза ничего не видели. Открыли ворота, подбежали к крыльцу. Пинком опрокинули ведро.
Рядом с крыльцом был небольшой поворот направо, он в тупичок упирался. Боже, как я там плакал, уткнувшись лицом в занозистый серый забор. Одноклассник смотрел на меня, широко открыв глаза. Он ничего не понимал.
Мечта задохнулась на моих глазах. Поэтому мне казалось, что в жизни нет ничего необычного, и не будет. Всё серо и скучно, как обложка учебника, как заборы вокруг пошлых, однообразных бревенчатых домов. Каменный уголь был таким же, как уголь в печи, как в костре.
Маленький Марсель Пруст придумывал себе города, которые видел на карте. И церкви, которые там стояли. Древние церкви. Но оказывается, что воображение и действительность — вещи разные. И первое почти всегда проигрывает второму.
Крошки
Мне исполнилось тринадцать лет. В этот день к нам заглянул мой дед — высокий худощавый старик, немногословный и строгий. Мы, дети, боялись его, как огня.
Он прошел всю войну, воевал на Ленинградском фронте, про блокаду Ленинграда знал не понаслышке. Но рассказывать не любил, как мы ни упрашивали. В себе почему-то держал. И в школу на встречу с учениками не ходил — мягко отклонял приглашения.
Дед сел за стол. Мама налила ему чай. В его присутствии я чувствовал себя неуютно. Казалось, что он непременно сделает мне какое-нибудь замечание, от которого будет тяжело и неловко на душе.
Посидев немного для приличия, я улизнул во двор. А на столе оставил кусочек недоеденного хлеба.
Часа через два дед вышел из дома и направился к воротам. Я возился с велосипедом. Дед прошел несколько метров, остановился и, не глядя на меня, сказал:
— Во время окружения, помню, мы сидели в каком-то сарае. Голод голову мутил. Мы с другом наскребли немного хлебных крошек и оставили около мышиной норки. Мышь выскочила, мы ее поймали и съели.
Больше ничего не сказал. Ушел. Что-то горячее обожгло душу. Мне кажется, что именно с этого момента я начал взрослеть.
Странности
В моей жизни есть два эпизода, не связанные друг с другом, удивляющие и тревожащие душу. И, Бог знает, как их можно объяснить.
Я еще дошкольник. Наш цакирский двор, залитый летним солнечным светом. Сестра и двоюродный брат, оба старше меня на три года, стоят неподалеку и разговаривают. Увлечены друг другом, размахивают руками — спорят.
Вдруг что-то появилось — маленькое и блестящее, оно летало около меня, сверкая в солнечных лучах, кружило вокруг головы, поднималось и опускалось, как назойливый овод. Потом замерло в воздухе. Я пригляделся и увидел самолетик, не более спичечного коробка. Я тут же поднял руку — он опустился на ладошку и замер. Странно, но удивления не было, и вопроса — откуда он взялся — тоже не было.
Закричал, стал звать брата и сестру — надо же было поделиться. А они стояли и спорили. Позвал еще раз. Ребята сделали движение в мою сторону. Однако самолетик как-то ласково выскользнул из руки, поднялся и скрылся за углом нашего дома.
Ко мне подбежали и стали расспрашивать. Конечно, они подумали, что это моя фантазия — на смех подняли.
Реальность это или яркая вспышка воображения? Сознание говорит — реальность.
Прошло много лет. И еще один странный случай неожиданно нарушил ровное течение моей жизни.
В магазинах появились романы Стивена Кинга. Мы с женой читали их запоем.
Однажды летом жена с дочерью уехали на Азовское море. Я остался в квартире один. Днем работа, вечером Стивен Кинг.
Как-то постелил постель, лег. За спиной на стене лампа. Желтый круг на страницах. Читаю. Но что-то заставило остановиться и замереть. Напротив, в углу над книжным шкафом, появилась черная точка. Стала расти и превратилась в косматую черную грозовую тучу. Увеличилась в размерах, и вот в ее власти оказалась половина комнаты.
Помню мерзкое липкое чувство страха. Мне показалось, что я парализован — двинуться не мог — только шевелил губами. Не знаю, как получилось — только это отнюдь не работа сознания — стал читать «Отче наш» — единственную молитву, которую знал наизусть. Голоса не было, шептал.
Туча остановилась, замерла под потолком, как бы раздумывая. Затем попятилась, сократилась до точки и исчезла.
Минут 10 лежал, не знаю — дышал ли? Вскочил, добежал до шкафа — искал точку. Но ее не было. Схватил Евангелие, положил на стул рядом, Кинга отнес подальше, в прихожую.
И ясность снизошла, и покой.
Занозка
Картинка из детства, давно ушедшего, может появиться внезапно. И разволнуется душа — долго не унять.
Приехал к маме. А у нее печаль — палец болеть начинает. А из-за чего — она и не знает. Старенькое лицо печальное-печальное, но она помалкивает. Вскоре признается. Это обыкновенная заноза, как оказалось. Кусочек щепки попал под кожицу. Я берусь помочь. И мама, которой в сентябре исполнится 92 года, садится у окошка и протягивает мне пальчик. Старенький, сморщенный. Доверчиво так протягивает, и затихает. Мгновение — и все хорошо. И я вспомнил, как ребенком приходил с гулянья, а мама вынимала у меня занозки, чтобы палец не загноился. И вот я уже помогаю ей. На мгновение задерживаю ее руку в своей. И на моих глазах слезы.
А когда уезжаю, она выглядывает из окна и тайком меня крестит. И в глаза столько тепла. Не передать словами.
Неожиданный урок
Книги толстые и тонкие стояли на этажерке. Произведения классиков и советских писателей, словари и справочники.
Как-то родители ушли на работу, сестры по своим делам, и я остался дома один. Не один, а с котом Федькой. Мы с ним развлекались. Пока никто не видел, книги с полок «перебрались» на кухонный пол. Там было солнечное окно — играть веселее. Из них я соорудил длинный коридор: книги по бокам — стены, и потолок тоже из книг. Коридор сначала был прямым, но затем делал поворот направо и заканчивался большим залом. Зал состоял из книжных стен, прикрытых куском фанеры. Все сооружение было рассчитано на «котовские» размеры: высота, длина. Я разбудил Федьку — сытого полосатого кота — и поднес к коридору. Кот долго сопротивлялся, поэтому книги падали. А потом он догадался, что меня не переупрямить. И осторожно прошел по коридору, подгибая лапки. Добрался до зала и там спокойно лёг спать. Животное проявило ум! Что, мол, с этого дурачка возьмешь! Если будешь артачиться, то и не поспишь — не даст ведь. Федька заснул, а я накручивал вокруг книжного зала круги на коленях, заглядывая в дырочки. Конечно, мне это быстро надоедало, и кот ушел на свою законную лежанку, а книги вернулись на насиженные места.
Считается, что все начинается с детства. Только иногда недооценивается наблюдательность маленького человека. Кот преподал мне урок. Сталкиваешься с агрессивной тупостью — как стена она — не перешибешь, подумай, а нужно ли сопротивляться? Может, мудрее, переждать, не воевать, не спорить? И здоровье сохранишь.
