524
Начало в № 1,2 2020 г.
ТЕТРАДЬ ВТОРАЯ
1 марта
… На снег выпал дождь и потому на дороге очень скользко…
Москва. На улицах и тротуарах липкая грязь. Накрапывает дождь. У Жалсараевых сидит Мартынов Володя. Говорит, какой большой стал, приглашает к себе. Как-нибудь зайду обязательно. Попив чаю, отправляюсь в институт, а там письмо — от Этигэла. Торопливо открываю и читаю: ты не любишь меня, сетует, что не отвечаю — да, действительно, что поделаешь. Только завтра заберу свои фото, поэтому и тяну.
Кнут Скуенэк — латыш. С удовольствием читает мои стихи, мы с ним хорошие приятели. Есть у него чувство стиха, однако немного или даже очень болтлив. Знает много языков, активный парень, сторонник тонкого искусства — (однако у меня такая теория: «все лучшее из земли… что из земли вышло, обратно туда же уйдет…». Однако Кнут ближе к абстракции. В любом случае поговорить с Кнутом о поэзии и искусстве не принесет вреда. Вдвоем с ним мы отправились в институт имени Плеханова. Давно приглашал туда сходить. По дороге зашли на Курский вокзал (не упускает возможность забежать в книжные магазины).
Его знакомые девчонки: Тоня — латышка, умная девушка с коричневыми волосами. Мира — бурятка (я знаю ее старшую сестру. Старикова, а имя не помню, в «Унэне» работает). Лида — русская; землячка Нонны Николаевны, в которую был влюблен и даже порезал за нее себя наш Дамдин — я сразу понял — уж очень яркий узнаваемый говор, немного в нос… Мой Кнут болтает без умолку — неужели все поэты такие, нудные, давят девушек своей надоедливостью; можно подумать, что его болтовня преследует определенную цель, но нет, просто болтает, меняя тему с одной на другую, как сорока. Начинает по делу, заинтересовывает, а дальше, как известно, всем надоедает. Так пробило 11 часов.
Ставим чай. Мира отправилась на вокзал — с кем-то ей надо встретиться, кто знает; в перерыве чаепития мой Кнут немного притих. Спускаемся вниз потанцевать. Девушки живут на 5-м этаже в 88-й квартире.
Встретился с монголами (Молон, Дамдин-Сурэн). Говорил на халхасском, очень обрадовались, настойчиво просили у них переночевать. Чувствуют родство, негодники. Обещал потом зайти, тем и отделался (3-й этаж, 45-я). Крутят плохие пластинки. Один танец вроде прошел, потом надоело. … На обратном пути Кнут поведал о плохом самочувствии. Мои ноги тоже еле плетутся — будет пасмурно.
Зашел домой, а там Юра говорит, что только с Москвы прибыл. Ирина ушла за Юрой и пропала — наверняка с Геной повздорила. На улице тихо.
На улицах Москвы много влюбленных парочек — весна, однако, весна!
4 марта
Так и знал, что так будет… Выпавший вчера мокрый снег примерз к веткам деревьев, ночью было минус 15 мороза. Если оглянуться вокруг — ясно. Солнечно. В час дня сел в автобус и заехал в Москву. В институте встретился с Юрой. Летим вдвоем по Тверской в сторону фотосалона. Кто-то остановил меня, потянув за рукав — Сашка! Он работал в Улан-Удэнском радиокомитете, не раз с ним в «Рекорд» заходили. Отправились вприпрыжку в «Шашлычную». Забрали свои портреты в фотографии, идем дальше (мы с Юрой замерзли — Юра в плаще) до места назначения. Очередь. Однако, прилично посидев, мы разошлись: Юра — в институт, Саша — на радио, я — в «Дружбу народов», к Смолякову. Отдавал «Песню рассвета» (Үүрэй дуу). При входе увидел двух кудрявых — читают мою поэму. Незнакомцы держали ее перед собой. Вошел Рыбко. Сказали, что мою поэму будут публиковать. Советуют добавить одну маленькую главу о жизни в советское время.
Я молча слушал, не говоря ни да, ни нет. Очень хвалят, говорят, что таких поэм мало. Потом я вышел. Рыбко вышел за мной. На троллейбусной остановке дождались Метелицу и отправились в «Дом журналистов». Некий Цыгальницкий хочет меня переводить. Как я могу не согласиться… Бильярд. Приехали в Переделкино. Поужинав в столовой, вернулись домой. Нямдорж выполняет домашнее задание по русскому языку. Пишу письмо домой.
Завтра, наверняка, на операцию лягу. Вошел Юра. Говорит, сейчас придет Таня. Рассказывает, жуткий был скандал, кричала на него. Больше с Таней видеться не хочу — ни с того ни с сего.
6 марта
Здоровое тело! Крепкий организм! Жить бы на берегу Байкала в пещере, присматривая за несколькими своими овцами, выращивать урожай, в летний жаркий день купаться в чистых волнах… Если бы жил на лоне величественной природы в лучах ясного солнца вместе со своей возлюбленной Евой, какую невиданную силу познал бы!
Ниже взять — детям понятнее, выше — становится ближе старикам, о таких простых истинах стоит писать произведения. Всем известно, что сокровищница искусства спрятана в природе. Чтобы открыть эту сокровищницу, нужно слиться с землей… это действительно так…
Нужно научиться понимать и слышать мудрость древних… Пройтись бы по берегу звонкой реки на южном склоне Алтая, слушать эту прекрасную мелодию, лаская диких коз, суметь бы превратиться в эхо звенящей горной реки… Путешествуя по далекому Алханаю, монгольским широким и просторным степям, поклонившись вершине «Мүнхэ дуу» (Вечная песня), появляется желание утвердить великое искусство своего народа по сравнению с обветшавшим искусством Западной Европы. Грядет время степных баторов. Степной человек — стихия природы, неимоверная сила. Спрятанная в степном человеке потенциальная энергия, обратившись в кинетическую, может вызвать новый виток развития в мире. Но кто сдвинет камень? Не должен ли мужчина, решившийся на это шаг, сам раствориться в бьющихся о него волнах?
Действительно так!
Однако, сегодня изучают великую западную культуру… Поняв ее суть, развитие и динамику, узнав ее мораль, мы становимся способными оценить «примитивную» культуру степных народов.
На улице кружит снег…
7 марта
Какой хороший день! Снег задышал весной… Утром мы с Юрой вышли на улицу и поиграли в снежки. В Москву съездить, что ли, погулять бы. Было бы неплохо. Есть ли у нас в кармане рубли или нет?
Какое небо голубое, словно Юрины глаза… Цвет, цвет, кстати, говоря о цвете, наш монгольский народ очень любит голубой цвет; раньше и знамена, говорят, имели оттенки синего.
Действительно, наш народ очень любит оттенки цветов — одно дело, когда просто зеленое, другое — когда иссиня-черное и так далее. А белый цвет был цветом траура. Если взять простой народ, то любили пестроту — оденут сарафан в цветочек и ничего! Есть манера обклеивать стены в доме разными плакатами, киноафишами, интересно все это, на различии в предпочтении цвета можно угадать выбор народа.
… Вчера вечером Согто принес письма, оба от Галана. В одном письме было пять рублей, в другом — письмо от Марху. Счастье прочитать их. На три из пяти рублей я поел. Марху пишет: «Провалил экзамен, поэтому стипендии больше не будет, стану бродягой и прямо из щели в небе упаду прямо на тебя». Даже если приедет, назад не посмотрит.
…Вечером с Юрой съездили в Москву. На улицах Москвы снег подтаял, в некоторых местах тротуар совсем сухой.
Взяв у Абдакалы десять рублей на питание, я вошел в столовую. Очень захотелось попить молока, масло попробовать бы. Давно не ел белую пищу, не ощущал ее вкуса. Бабушке по маме, родным, Бальжиниме отправил свой портрет — пусть посмотрят, порадуются. Москву накрыла приятная ночь. Однако я сижу дома.
8 марта
С самого утра я дома. Что-нибудь сочинить, что ли. На улице тепло, хоть и женский день, но по улицам гуляют пьяные мужчины. Вечером сижу у телевизора. Размышляя о фильме, так и не понял его продолжение — вроде та же мысль здесь. Современные картины какие-то бессмысленные, только идею доказывают? Кино — страшная сила. Возможности его не ограничены.
К примеру, современные люди становятся равнодушными к поэзии. Большинство не понимают, не могут глубоко прочувствовать, чересчур толстокожие. В области музыки и изобразительного искусства — та же картина. Большая часть молодежи не может отличить подлинную музыку от халтурного джаза.
Как пропагандировать поэзию, музыку, изобразительное искусство? Как взрастить в подрастающем поколении чувство тонкого вкуса, как обогатить его, какие методы наиболее подходящие?
С помощью кино — такой ответ. Сейчас кино самое массовое искусство. Что говорить, настоящие хорошие кинокартины есть. Неполные, зачастую очень короткие, они теряются среди множества других. Как они используются? Кино должно служить поэзии, выполнять функцию поэзии. Почему?
Потому что в поэзии живет музыка, изобразительное искусство, сознание, мысль — все это. Поэт, когда сочиняет произведение, продумывает его музыкальное оформление, старается реалистично показать изображаемое, видит микроскопическим взглядом. Учитывая все это, наладить производство короткометражных поэтических фильмов с подходящим музыкальным оформлением. Как было бы здорово через кино показать удивительные поэмы, стихи, книги великих поэтов с озвучиванием поставленным голосом диктора, сменяющимися лиричными картинами природы, городских улиц, даже зелени и цветов. Не передать, насколько бы смягчилась душа уставшего после тяжелого трудового дня человека после просмотра такого кино. Так со временем человек привыкнет, станет безошибочно улавливать глубокий смысл поэзии, пульс и мелодичность музыкальных волн. Тогда поэты точно снова будут окружены уважением. Именно так. Сейчас же с целью зарабатывания денег ремесленники без поэтического чутья так-сяк создают никому не нужные пустые сценарии. Бороться с этим, радовать и пробуждать лучшие душевные качества человека, питать его словно аршаном, возродить такое искусство — вот наша цель. Только подумать, как же было бы здорово! Байрон, Пушкин, Гейне, Уитмен, Лермонтов, Брюсов, Толстой, Блок, Есенин — все они, открыв нам свои души, приветствовали бы нас!
9 марта
Наступил вечер. Наш клуб хоть и небольшой, но уютный, гости не хотели расходиться. Очень хорошо пел парень из числа участников художественной самодеятельности дома культуры авиационного завода, просили его спеть четыре раза. Остальные девушки читали басни, танцевали, исполняли песни, потом еще плясали, было очень весело. Перед танцами наши начали читать стихи. Анцифиров (наш Галан называет его поросенком) был очень весел, смешил всех, настоящий клоун. Парень с юмором, остер на язык. Блынский по обыкновению читает стихотворение «Россия». Танцы. Я успел познакомиться с тремя девушками. Гости засобирались уходить — видно, никому не приглянулись. Мы с Абдакалы проводили девушку Люду с глубокими голубыми глазами, с мягким грудным голосом. Тихая ночь. Тепло.
10 марта
Выступает староста, просит посещать дополнительные занятия по лекциям Поспелова. Я и обязательные его занятия с трудом посещаю. Что он читает, все болтовня. Вообще, в нашем институте лекции надо бы читать по-другому. Вроде литературная школа, а такая… какая есть. Здесь то ли боятся, то ли не знают принципы искусства, не желающий знать солдат — тоже солдат, по такому принципу. Наш первый курс — сплошь все офицеры. Кто их знает. Брагин, Анцифиров, Цыбин, Серговацев, Бурсов, Стукалкин и другие, занимающие руководящие посты, все шовинистических убеждений. С другой стороны, евреи, поляки, робкие, но хорошие люди — такой вот народ. Ясно понимаю, что не подхожу ни к тем, ни к другим. В следующем году переход на заочное отделение неизбежен. Поймут ли меня наши буряты, вряд ли.
11 марта
Туман. Сыро. Время от времени снег сменяется дождем. На улицах Москвы мокрый снег с грязью. Что за город, нигде в мире такого не сыскать. Несмотря на размеры, построен из дерева, камня и железа, как огромный сарай. Не зря его называют большой деревней. Что за вид — по сравнению с городами Западной Европы или Америки, черт подери, настоящая собачья конура. Вообще, куда ни посмотришь — удивительная картина. Тюрьма. Много ли таких людей, которые сидят и думают так же? Почти все. Остается только ходить по улицам подобно надзирателям и шустрым жуликам на свободе... Получил письмо из дома, от старшей сестры. Сестра все прикладывается к водке. Отправила аккуратно завернутую в бумагу богородскую траву. Мы с Юрой окурили институт. Вернувшись домой, радостно возожгли ее. Прибегал Гена, ему очень понравилось. Он отнес Евтушенко мои стихи. Тот похвалил, сказал, что опубликует в «Литературке». Хорошо, что так, мне ведь лучше.
Когда мы с Юрой сидели в столовой, к нам подошел Нямдорж и спросил, нужно ли что-нибудь. Я пошутил, отправив его принести воду в решете, он вернулся с полбутылкой портвейна. Очень весело распили. Юра еще водку заказал. Выпил. На обратном пути встретились с двумя девушками, немного с ними прогулялись. Имен их не спросил, да и зачем знать. Просто неплохо было в хорошем расположении духа немного побеседовать.
16 марта
Так и пролетела половина марта. Вчера получил из дома посылку. Пришли с Норполом. Юрка, Ирина и Фатима уехали. На Алтай. Должен был провожать, но проспал. Даже вечером не просыпался, очень крепко спал до самого утра. Давно так хорошо не спал. 14-го вечером с Согто были в театре Пушкина. Пьеса Соловьёва «Перемена жизни». Очень хорошо провели время. Актеры хорошо сыграли. Посетили музей Революции.
Сегодня утром в старом доме большевиков проголосовал. О нашем голосовании тоже есть что сказать — тайком — такая скука! Ладно, что с того. Пусть все катится! Кто смог понять и услышать этот двадцатый век? Пабло Неруда? Уитмен и Неруда, присядьте, поговорим. Сегодня я председатель. Юрка Смышляев что будет делать на Алтае? Будет работать в совхозе «Урожай», к земле поближе. Напишет повесть «Сев». Будет готовить (вместе с Ириной) еду. Отец Ирины — директор совхоза. Недурно, не правда ли? Сколько продержится Ирина? А Юра? Оба, однако, хороши… Гена останется здесь. Сегодня он пьян. Его исключили из комсомола, получение диплома отодвинулось на два года… Вот так. Белла для Евтушенко то ли жена, то ли любовница; они вместе читали мои стихи. Говорят, что попробуют опубликовать в «Литературке». Сегодня солнечный день. По радио транслируют песни к выборам. Нямдорж с Согто друг друга щекочат, шумят. Недавно, около 11 часов, ставили песни. Ехорную песню Дадуева «Басагад, хүүбүүд баяртай» в исполнении Балсаевой. Когда в Бурятии появится хоть один хороший композитор? Очень жду.
Край прекрасной чудесной музыки, высокохудожественных изделий Китай! Один из первых мыслителей, создавших звучные и глубокие стихи, Ли Бо… Собрав пыльцу восточного лотоса, ты посеял цветок волшебной лирики… Наслаждаюсь в этих цветах, как прохладно, как чисто; шелковистый ветерок ласкает мои губы и щеки, сидя на хрустальном сиденье, я дремлю три дня и три ночи. Вернувшись из царства сна, принес девять цветов, девять лотосов.
*
Делая к стихам подстрочный перевод, многое понял. Сейчас думаю, что сам больше не буду переводить. Это неправильно. Начинаешь свободно переводить, только вместо слов в оригинале употребляешь их синонимы. Однако эти синонимы уже использовались поэтами и писателями, которых ты читал. Рискуешь потерять свои слова, их вкус. Плохой переводчик рифмует — потом ты свое стихотворение не узнаешь, просто выгонишь со двора…
Вместо этого нужно договориться с хорошим другом (например, с Цыренжаповым), попросить сделать хороший подстрочник, самому его отредактировать, доверять перевод хорошо знакомому, хорошему поэту-другу. Надо быть требовательнее. Позже сочиненную «Песню» так буду отдавать на перевод. Никак иначе!
Японские острова! Ты встречаешь солнце словно сандаловое дерево, рожденное из спокойных морских волн: не цветешь в течение долгого времени, твои голые желтые ветви дрожат под шепотом дождя, желтеют, будто просят спасения… Тихий океан своим солёным языком лижет покрытые паутиной Японские острова, горький пот сотен миллионов людей превращается в золотой студень в объятиях капитала…
Япон арадта минии юрөөл
Түрмын үүдэн hанаа алдаба. hүүдэр.
Түлхижэрхибэ хүниие.
Тэмсэлдэ гарана энэ хүн мүнөөдэр —
Тэсэжэ ядаад, hүниие…
Тэнгэрин манхан мандал доро, абяагүй
Тэhэрhэн Хиросима.
Яhан арата шэрээ дээрэhэнь халяагүй
Янки үрзынэ.
Үнэhэн буртагhаа үндыжэ гараба одоо
Үнэнэй ёолоон,
Энэ үглөө япон оюутан бодоо
Эрхын түлөө!
Наhан заяанhаа Наран зүгтэ оршоо
Япон арад.
Намжаа ногоон олтирог орониинь үршөөн
Наран гараг!
Благопожелание народу Японии
Тюремная дверь вздохнула и
Тень столкнула человека.
Он сегодня выходит на бой —
Не в силах вытерпеть ночи.
Под сводом небесным
Тихо взорванная Хиросима.
Со скамейки своей костлявой
Не свалившийся янки сидит тоскливо.
С пепелища кустов раздается
Стон жуткий.
В это утро студенты встали
За право свое!
Со стороны, где солнце встает
Остров японский.
Благословен пусть будет он,
Пусть солнце восходит.
17 марта
Встретился в институте Чингис Гомбоин. Говорит, что сейчас на практике в районе, а приехал только вчера.
После занятий (на лекции ПВО меня не было) приехали в Переделкино. Днем заходил к Дамбе. Отнес ему полученный с посылкой кусок сала… Нашего Дамбу позвали на работу в обком. Будет работать вместо Цыбудеева. Отойдет от поэзии, будет над нами начальником, что на это скажешь. Очень он ответственный человек.
Прочитал Чингису свои стихи и поэмы. Страшно ему понравилось, пожал мне руки-ноги… то да се. От чистого сердца говорит, это видно. Понимает все с полуслова. Толковый парень.
Всю ночь провел с Чингисом. Много всего читал, очень хорошо было. Вспомнил Бальжиниму — письмо никак не напишу, какой же я негодяй!
20 марта
В последнее время очень похолодало. 20-25° ночью. Когда утром поехал в Басманную больницу, не было места. В очереди десять-двадцать человек. От долгого ожидания все устали. Видимо, к врачу зашел тяжелобольной, долго не выходит.
Мне назначили 22-го числа на 9 часов.
Позавчера получил письмо от Бальжинимы. В Улан-Удэ прошла конференция работников печати. Цибудеев пригласил в редакцию и внес предложение о необходимости возродить традиции Сагаалгана. Хорошо, правильное предложение.
От Этигэла писем нет. Что случилось? Говорят, в наших краях снег растаял. А здесь хоть и зимой дожди идут, до сих пор снег не тает.
Сегодня мы приглашены на репетицию в детский театр. Идти или нет…
По радио передают музыкальный концерт «Весна».
21 марта
Еле высидев до конца лекций, отправились на каток. Было хорошо. Сполна повеселились.
После этого так болели ноги… На занятиях (Молодяков оставил мою папку в комнате Шавырина по указанию) ничего не делал.
Вчера ночью Нямдорж и Согто не переставая толкались, играли; суета, шум… смех… Я не удержался, сказал, чтобы немного успокоились, не то подеретесь или поссоритесь. И правда, минуты через две после моих слов смех превратился в слезы. Нямдоржо нечаянно задел ногу Согто металлической пряжкой, из-за этого слово за слово дело чуть не дошло до драки.
Ох, паря, было очень весело, только не смешно. Когда утром они врозь пошли в столовую, мне снова стало смешно, насмеялся.
Из дома: (старшая сестра написала) и от Цыпилмы получил письма. Пишут, что настало время весеннего сева. Приезжают механизаторы из Татаурово, много русской молодежи.
Сестра пишет, что недалеко от конюшен появилась новая улица Новосовхозная. Наш Шибертуй становится больше, что поделаешь, прогресс! Отправила фото Сухэ и Вали. Валя взрослеет, очень красиво скрестила руки…
Вчера получил письмо от Володи Ж. Наш человек, все дерется. Получил письмо от Гунги, слышал, что Дамбаев Даша очень задирается. Болтает лишнее, выпендривается, позорится в Улан-Удэ…
*
Свободное стихотворчество! Представители раннего детства новой бурятской поэзии — Абидуев, Намсараев, Базарон — ушли. Юность бурятской лирики — Галсанов, Нимбуев, Цыдендамбаев — проходят.
Зрелость бурятской поэзии пока не пришла, это ближайшее будущее.
Зрелость должна идти твердой дорогой. Это — свободное стихотворчество. Где можно сочетать начало, сочетай (пока подходит), если не получается — не надо, пусть без рифмы будет, неважно! Метрическая система тем более не подойдет. Дураки!
Что это? Тянуть поэзию назад…
Однако за границами и перегородками, за петлей, вне узды, идти по необъятной степи, познавать далекое — это путь.
Наше время — другое время.
Придумавшие различные «метрические системы» пусть постыдятся. Все-таки двадцатый век. По этой системе получаются мелкие, очень мелкие (именно!) стихи, а крупные произведения, глубокие симфонии, вобравшие в себя дух нашего времени из этого не получатся.
В свободное стихотворчество войдут различные научные, политические, общественные термины, и не будет никакого диссонанса.
Однако искусственные, украшенные рифмой по прежнему традиционному стихотворчеству получатся только эпосы и древние легенды.
Все так.
Эта весна принесла в мое сознание течение свободного стихотворчества. Хаос вселенной, шум реки, гул людей. Жизнь, борьба, от самого тонкого начала до сегодняшних дней, все растворится в свободном стихотворчестве, должно раствориться.
Когда свободное стихотворчество утвердится, проникнуть в высокую поэзию ложным поэтам будет очень сложно.
Меньше станет людей, которые, соединив никому ненужные статьи и прозаические вещи, как голову и хвост, называют это стихами. Поэзия очень мало зависит от соединения рифмы и анафоры. В романах и повестях крупных писателей уже рассыпано зерно поэзии.
Такие произведения сложно назвать прозой, а автора как не назвать поэтом! Исходя из этого, поэзию стоит рассматривать намного шире.
В свободном стихотворчестве есть и музыка, и шумы, свист, крики — отличие его от прозы во внутреннем ритме, ослаблении и усилении, этот спокойный пульс словно ритм человеческого сердцебиения. Именно здесь глубокая по смыслу поэзия всем своим существом, помыслами и душой опережает себя.
1 апреля
После госпитализации на операцию в Бассманную больницу, спустя 10 суток, сегодня, в первый день второго весеннего месяца вышел на улицы Москвы. Солнце. Легко одетая молодежь — сегодня значительно потеплело, на лице каждого человека печать весны — все вокруг кажется обновленным. Десять дней не выходил на улицу и внезапно очутился среди множества людей, голова закружилась. Прошедшие дни — месяц года был таким.
Переделкино. Растаял снег, поэтому вся дорога от станции превратилась в грязь. Штанины хоть отрезай.
Сегодня температурил, продуло, видимо. Еще десять дней не буду посещать занятия. Письма. Дожон написал письмо. Написал: «Если не ответишь, потом посмотрим».
5 апреля
Никогда так продолжительно не болел, замучился. Сегодня зубы не болят. Не спадет ли завтра отек щеки. Неужели обратно в больницу вернусь, видимо, заразился гриппом — из носа течет не переставая. Как тоскливо сидеть дома: ночью не уснуть — зубы! Вчера, позавчера до слез болели. С этого месяца заметно потеплело. Днем пять-шесть градусов тепла, постоянно солнечно.
Нямдорж приехал в Москву. Говорит, поищет книги на монгольском — хочется писать критические заметки.
Пойду, говорит, в Стреминку. Основная цель — не книги, видимо, а девушка — слишком прихорашивается.
С утра читал Ду-Фу:
…Харанхы тооон дэгдэжэ,
Хасаг тэргэ шииганаба.
Ханил ганса нэрыешь
Хадын дабаан далдалба…
6 апреля
Согто приехал в Москву позавчера, но до сих пор не появился.
Мы с Нямдоржем проводили до станции Жамбалдоржо, на обратном пути выпили по сто грамм. Невозможно зуб болел, никак нельзя было не выпить. Выпили в столовой пиво и отправились к фельдшеру Вале. Купили лекарство, вернувшись домой, пели песни Даши. Сегодня пасмурно — с утра чуть покапало.
Во второй половине дня начало теплеть. По дороге в столовую встретился с Иваном Бурсовым, который сказал, что для меня есть письмо от Натальи: «Ната пишет, что ее поэму опубликуют в «Дружбе народов», переводом занимается Евгений Евтушенко, забыл сегодня ее письмо дома»…
Нямдорж говорит, что соскучился по своей жене.
7 апреля
Все же нет.. Тянущая зубная боль усиливается, оперированная сторона горит… Не могу заснуть сегодня (сейчас 3 часа ночи), встал, умылся. Спал на правой щеке, поэтому быстро проснулся. Только задремал на левой щеке, как почувствовал, будто что-то черное душит. Моя голова вдруг встряхнулась и, я почувствовал, что начала подниматься. Увидел, что за столом Согто сидит русская женщина. Приподнявшись, протянув руки вперед, я еле пробормотал: «Пожалуйста, разбудите», а она в ответ только: «Ая-я, жалко, жалко, бедный молодой человек»…
Пока я так мучился, Согто стал меня звать. Слышу, но не могу проснуться. Только когда Согто подошел ближе и потянул, я немного привстал. Снова лег, хочется спать — настрадался. Я думал, что это из-за моего носа. Завтра специально пойду в бане помоюсь. Софья Семеновна непринужденно сказала: «Вернешься домой и будешь спокойно десять дней читать любимые книги, писать»… Как бы не так, уже семь дней у меня повышенная температура!
Сегодня от Юрки открытка и письмо. Не доехал до Алтая. Почему — не знаю. Сошел по дороге. Наверняка поссорился с остальными. Приехал домой и там не ужился, пишет с Уржума. Три дня сидит в тюрьме, говорит. Ничего толком не понимаю — что этот человек сделал. В открытке пишет, что вернется домой, а в письме просит писать ответ на Алтай: что из этого верно, не пойми.
Думаю, не отправился ли он домой, больше куда он денется.
Юра пишет: «Еще. Кажется, уловил, что представляет из себя поэт. Ты узнаешь мальчика, мечтающего стать поэтом, он так думает о математике: «Для чего она мне». Точно так же он, даже став взрослым, может заявить о любой науке, о любой отрасли знания. Прав он или нет? И то, и другое. Он должен знать все, но знать не внешний, а внутренний, скрытый, духовный облик вещей и явлений».
Жду письма из дома. Все нет и нет. В последние дни, когда болели зубы, просто лежал, сидеть не мог (не мог сидеть, сложа руки), поэтому начал рисовать. Мало интересного происходит.
Когда мне было десять лет, считал себя «великим художником». Неужели это вспомнилось?
Самое интересное, получается очень оригинально. Здесь ни один художник так не рисует. Кроме того, у меня есть свой метод — нужно провести время и обогатить эстетическое видение. Просто так не сидится. Одно дело писать, совсем другое — рисовать…
18 апреля
Давно не писал в дневнике. 16-го встречал Солбона. На Ярославском вокзале… в 8.40 вечера. Голубо-зеленая окраска составов, готовых отправиться в далекое путешествие, улыбки светловолосых женщин, выглядывающих из окон вагонов, галдеж провожающих, звук баяна, отрывисто доносящийся издалека, танцы-пляски болтливых женщин, милиционеры, работники вокзала с прицепленными к одежде металлическими значками, зазывные крики полных женщин в белых халатах, продающих мороженое, гудки поездов, прибывших из Харькова и Владивостока, встречающие — среди них и я — все это часть нашей жизни — знакомые, желание уехать подальше…
С Солбоном мы поехали к Дамбе. Вместе с нами едет студент педагогического института молодой бурят Том.
Дамба Зодбич ушел, вернулся поздно. Той ночью сильно пили. Солбон и Зодбич начали долгий разговор на литературную тему. Решают судьбу газеты «Комсомолец», «Унэн», журнала и других наших печатных органов.
Со многими их предложениями я согласен. Затем мне это надоело и я начал готовиться ко сну.
Назавтра с Солбоном помылись в бане, с Галаном встретились, посидели в кафе на Тверской. Цырен не смеет заходить к Дамбе. Тогда еще, перед поездкой домой, он повздорил с Дамбой и получил от его Вали пощечину.
После защиты диплома хотел при случае уладить отношения — был такой план.
Цырен прилетел на «Ту-104», поэтому назавтра был уже пустой. Так мы 17-го погуляли. Зашли к Мадаеву, вчетвером посидели в «Узбекистане», Галан опьянел. Когда зашли в редакцию «Молодой гвардии», оставили Цырена подождать в вестибюле, когда вышли — наш человек уснул, сидя. Посуетившись, прибежали в институт.
Наш Солбон получил 300 за песню в эстрадном сборнике. Разбогатев, идем дальше. Появляются Явуухулан и Баточир. Вскоре наши совсем опьянели — Цырен уснул у монголов.
Вечером Мазаев, Романенко и мы с Солбоном долго сидели в «Доме актера». Романенко оказался болтливым человеком. Солбон позвонил Намжилову. Тот ответил, что заболел и завтра ложится в больницу. Несмотря на это вечером на Тверской мы встретились с Намжиловым. Снова пришлось пить. Уже надоело. Баточир проснулся и снова пришел. Выпив всего сто грамм, снова опьянел, бедный. Очень громко, вперемешку с русскими словами что-то говорил, брызгая слюной (точно как Чимит Цыдендамбаев), хвалил меня, затем полез целоваться. (Когда меня не было, помогал ставить мою пьесу. Было много споров).
Еле выпроводив Баточира, Солбон, Явуухулан и я сели в такси, искали адрес родственников. Заблудились (оказалось, что Солбон плохо знал адрес), но нашли родственников. В их старом доме шел ремонт, поэтому они переехали в другое жилье, уже спали в куче барахла. Две дочери согрели чай, суп. Здесь-то и опьянел наш Явуухулан, начал показывать свою монгольскую визу девочкам. Солбон пристыдил его. Вместе с розовощекой Зоей отправились за такси. Заночевать не пришлось. Как собрались обратно, наш монгольский друг расслабился, совсем обмяк. Еле затолкали его в такси, когда привезли домой, Баточир долго не открывал нам дверь.
Только мы с Солбоном решили отправиться к Вале и остановиться, вдруг: «Запятую поставили, точку еще не поставили», — и снова выехали в город.
Потом поставили точку. Высадившись посреди ночи на площади около ресторана «Бээжэн», виляя, заворачивая, пришли мы к Дамбе, в кармане у Солбона остался один желтый рубль. Валя очень ворчит.
Выпив чаю, пришел в институт, а там извещение для Солбона. Когда разговаривали о том, что не надо повторять вчерашнее, хватит, во дворе института с чем-то в руках появился Галан. «Напои меня супом», — проныл. Весело разговаривая с Галаном, обсуждая вчерашнее, завернули в «Казбек», где снова началась та же история.
Вечером в дверях института познакомились с преподавателем Евтушенко. Он пригласил нас с Солбоном. Мы пришли в «Дом литераторов».
Женя любит преувеличивать, пафосный, слишком заносчивый. Вначале я никак не мог привыкнуть. Незваный Смеляков сел за наш стол. За соседним столом сидят Солоухин, Винокуров.
Смеляков очень меня хвалит, говорит, что твою поэму решили публиковать с иллюстрациями, наш редактор еврей, ни в чем не разбирается, но даже он признал твой талант, зашел ко мне с криком, рассказывает. Перед уходом опьянел, поцеловав меня, вышел. Беда. Солбон вроде с Журавлевым встретился, но тоже ушел после Смелякова.
Остались мы с Женей, заказали еще одно шампанское. В самом конце чуть не поссорились с Евтушенко. Он спросил, читал ли я его «Станцию Зима», как тебе, на что я ответил: «Не так уж». Он начал рассказывать мне о своем стихотворчестве вообще, однако я больше был склонен не к похвале, а к критике.
Дальше о Лисине (Геннадий Айги — прим. ред.), Пастернаке разговаривали, я тоже о литературном Генкином налете, обескровленных стихах напомнил, а Пастернак, сколько бы ни был хорош, очень отстал от времени, на что Женя согласился. Я говорил о европейской музыке, литературе, о древней классике монгольского народа.
Женя многому удивлялся, многим заинтересовался, во многих местах радовался. Потом позвал официантку и со звоном выпил за мое счастье.
22 апреля
Утром пасмурно.
В институте семинар. До 11-ти я играл на рояле и пел, разгоняя свою тоску.
Телеграмма из дома. Как давно ничего не пишешь, говорится в ней. Беспокоятся.
Зашел к Дамбе и уснул. Проснувшись, нехотя рассматривал газету. По радио в честь дня рождения Ленина транслируют праздничное собрание. Знакомый голос Хрущева. На улице зарядил дождь, испещряет асфальт. Прохладно. В автобусе много народа. Сижу напротив Скуенэка. Савельев курит. Улицы Москвы. Высокие здания.
Прошлой ночью у нас ночевал Шагдаров Гомбо. Говорит, что с сорок четвертого года после возвращения с армии не был дома. Это приемный сын того самого Шагдарова, которого убили в тридцатые годы. Родная мать его в Иркутской области, вторая, приемная мать, в Селенге; так и живет. Вроде окончил школу международных отношений, по его словам, в этой же сфере и работает. Насколько это правда, не знаю.
Работает. Если так, зачем ему поступать в наш институт и становиться переводчиком… Еще повздорил с Жалсараевым. Дамба пригрозил: «Всю твою подноготную знаю».
Преодолев еще один рубеж, разбогатев, буду жить. Как все легко. Но я считаю наградой прожить жизнь в моем невзрачном родном краю, в согласии с понимающими меня простыми жаворонками. Кто же запретит вернуться в весеннее прекрасное время после пребывания в далеких городах и странах. Сегодня читал Нямдоржу «Лирику народов Дагестана», когда тот стал зевать, я остановился. Песни очень хорошо переведены.
В последнее время ничего не болит. Хочется в город съездить.
Уитмен кажется мне очень высокой горой, вершины которой не видно.
Посмотрим сегодня. Жадно глотая весенний влажный воздух, я еле взобрался на острый пик горы Уитмена.
Облака… Облака… Падающие с них тяжелые капли намочили мои волосы, стекают по лбу. Полечу ли или, разрезая туман, упаду вниз.
23 апреля
Переделкино. Сойдя с электрички, неторопливо в людских потоках иду домой.
Греясь под слабым солнечным светом, из грязи выглядывают желтые цветочки.
24 апреля
Вчера сдал в скупку свое пальто. Получив 100 рублей, дружно шагаем с Нямдоржо по Тверской.
Сегодня должен был отправить письма, но забыл. Плохо.
Написал Даше, Бальжиниме, Дотону, домой, Зэгбе, Этигэлу, Пете. Давно не отвечал, письма не писал.
Парням написал всем одинаково. Про те самые отношения и связи, о необходимости летом всем встретиться.
Этим летом молодые сами, без Союза, решают общественные дела…
О многих вопросах мы должны поговорить и прийти к согласию: о дальнейшем развитии поэзии, о глубокой проработке национальных вопросов, о различие между буржуазным национализмом и движением нашей родины, о возрождении и процветании всего культурного строительства монгольских народов, о подстрочном переводе, об этапах падения бурятской литературы, о необходимости взглянуть трезвым взглядом на идеологическую борьбу нашего времени и т.д.
Поэтому нужно надеяться на наших парней!
25 апреля
Получили стипендию и весь день гуляли с Галаном по Москве.
В «Арагви» под азиатскую музыку Галан плакал, бедный. Трет руками глаза.
Нашему человеку не терпится, захожу в кино. Вернувшись в институт, разгоняю тоску за роялем, в десятом часу, наблюдая за проститутками возле гостиницы «Москва», стою под дождем. Надоело снова. Ухожу.
Вчера ночью мы с Галаном «командовали парадом».
Что сказать, мы, сдав в ломбард часы Цырена, сидели в «Арагви» до самой ночи, выпив венгерского рома, нам полегчало. Приветствовали проходивших по улице солдат, танкистов, подняв вверх левую руку. Смеясь, взявшись за руки, вышагивали не хуже генералов. Со стороны, наверняка, все это выглядело комично. Об этом неизвестно от кого узнал Дамба, наутро, встретившись со мной, очень смеялся, расспрашивал, подшучивал.
Вечером, вернувшись домой, застал Цырена, который тоже недавно пришел. Идет дождь, на дороге грязь.
Рамис надел киргизскую одежду. Москвичи смотрят, не стесняясь. Абдахалы живет в восьмиэтажном доме; в последнее время с Рамисом они друг за другом ходят. Пришли вместе. Олег Алексеев совсем пьяный, со стеклянными глазами сидя спит в вагоне. Испуганно проснувшись: «Эй, баргузин, пошевеливай вал…» — громко запев, доехал до дома.
Балшар наһан
Мүрэ дээгүүрээ хотоомхоёо хаяжархёод,
Эртэ үглөөгүүр, хабарай сагта
Зүлгэ ногоондо хонидоо адуулхаа гаранаб.
Холой гэжэ һүүхирэн, шулуу бэдэрэн тонгойноб.
Телеграфна столбнууд аяар холо руу жэрын ошоно.
Эдэниие зубшаад лэ ябаа hаа,
Москва город орошохо Юм гэжэ,
Амбай хөөрөө hэн…
Хонидоо туугаад, ябажал ябаа hаа,
Яаха гээшэб?
Хонид ургылаад, хүтэл өөдэ хушуурна,
Холой, холой!
Туглагар тарган бухал дээрэhээ
Мухарижа наадахада ехэл гоё даа.
Оройдонь хонхойлоод,
Оёороорнь гарашахада бүрил hонин!
Эжымни наадажа байхыем хараад,
Аягүй хараагаа.
Бургааhа баряад ерэхэдэнь,
Бухал дороо орошооб.
«Ноохойлжорхиhон үбhыеш
Малаадайшни эдихэгүй даа» гэхэдэнь,
Эжынгээ гарые маряаhаар
Бухал дороhоо бултайгааб.
Детство
С котомкою на плече
Ранним весенним утром
С криком «Хулай!»
Пасти овец выхожу,
Камни ищу под ногою.
Столбы телеграфные вдаль бегут,
До Москвы можно дойти,
Если по ним идти, тетя говорила…
Идти да идти бы следом за овцами
А что?
Овцы все на склон норовят взобраться,
«Хулай!», «Хулай!».
О какое счастье, вниз по копне
Скатиться, играя,
Еще лучше — внизу очутиться,
Внутри нее сделав дыру.
Увидев это, о, как мама ругала
За это.
Пришла она грозная,
Держа прутик в руке,
И спрятался я за копной.
«Что сделал ты, сено такое
Не будет есть Маладай!» — сказала.
И я, следя за ее руками,
Потихоньку из-под копны вылезаю.
26 апреля
Дамба с супругой собрались в Ленинград, меня попросили остаться с Толей. Солбон приехал из Смоленска. Утром, когда я тащился с чемоданом Михаила Николаевича из Переделкино, мимо проехала легковая машина и всего облила грязью.
От плаща ничего не осталось: он стал пятнистым. Очень рассердился. Вот хулиган, захотелось запустить вслед камнем.
У Дамбы сидит Норпол: с женой, дочерью. Как самый молодой, отправился я за водкой.
Приехала дочь Золотова Нелли, она заберет с собой Баярму и Толю до понедельника.
Пьем. Дамба Зодбич рассказал нечто интересное. Еще похваляется. Опьянел, что ли. То ли говорит, что за прибывшими из Бурят-Монголии будут внимательно следить, то ли шпионивший за ними человек умер — непонятно.
Нелли с матерью, еще один мальчик и старуха, то ли домработница, сидят.
Когда я вошел, тут сидела Бадмаева — женщина из Улан-Удэ, приехавшая в школу повышения. Познакомился, поговорил, выпил с ней чаю. Еще познакомился с девушкой Даримой, которая заканчивает здесь консерваторию; забрав Толю, втроем на такси поехали на Тверскую. Дариму проводил до дома, приятно смеется, хорошая девушка; дала свой номер телефона.
Позвонил ей 28-го вечером. Встретились, прогуливаясь по Тверскому бульвару, она вернулась домой посмотреть за Толей, Солбон лежит возле института и смотрит вверх.
Еле его поднял, завел домой. Сам тоже с Черневым Чингисом и остальными почти две бутылки распил. Пришли Галан и Явуухулан. Оказывается, эти трое встретились вечером, поссорившись
между собой, подрались, у Галана и Бэгзэ разбиты лбы — ходят в таком виде.
Дарима испугалась и убежала. Я не заметил, как она ушла. Галан и Бэгзэ хотели избить Солбона, но потом сами подрались. Вытолкав их из дома, отчитал, решил отвезти к Явуухулану. Толя убежал смотреть на танки. Я снова пошел к Дариме. Допоздна мы разговаривали, вспоминали свою юность, целовались. Потом она зашла домой…
30 апреля
Сказала, позвони мне завтра, а я не позвонил, не пошел, 29-го утром вместе с Солбоном и Галаном получили деньги из литфонда. Сидим разгоряченные в ресторане «Националь».
Дальше чудесным образом отправились в кафе-мороженое, встретились с еще одним поэтом Лукониным и другими, загуляли.
Сегодня утром 30-го числа Солбон проснулся и не нашел свою шапку, сказал, что точно больше не будет пить.
Когда пошел на занятия, было много извещений. Бальжинима мой отправил сто рублей к празднику. Очень хорошо, очень обрадовался.
Только очень быстро их потратил. Этой ночью совсем один сидел в «Астории». Завтра же праздник Первое мая. Толя, Солбон, Михаил Николаевич спят. Я сижу, пишу. Ну хватит. Спать…
Перевод Эржены Аюшеевой,
подстрочники Надежды Гармаевой
