519
Всеволод Емелин. Родился в 1959 году в Москве. Окончил Московский институт геодезии и картографии. Работал геодезистом, разнорабочим на стройке, сторожем в московском храме
Косьмы и Дамиана. Автор более десяти поэтических книг. Лауреат Григорьевской поэтической премии (2010). Живет в Москве.
Транссиб
На одиноком полустанке
Стоит буфет.
К нему весь томный после пьянки
Идет поэт.
За то, что жил он неполживо
И стер случайные черты,
Его по просьбе пассажиров
Ссадили с поезда менты.
Мимо него убийц в бушлатах
Ведет конвой.
Его глаза красней заката
Над головой.
И удивительно, ведь вроде
Все сперли нах,
Немного денег он находит
В своих штанах.
И он у доброй толстой тетки
Себе берет
В стакан граненый 200 водки
И бутерброд.
Она проговорит с любовью:
«Ну ты, жених,
Смотри за столиком там двое.
Держись от них».
А он к стакану, пламенея,
Душой приник,
И движется на тонкой шее
Его кадык.
Какая в этой водке сладость,
Какая власть.
И вот она уже всосалась
И разлилась.
Впадины щек порозовели
Как лепесток.
А мимо поезда летели
В Владивосток.
Про этот жуткий свист осенний,
Про сталь дорог
Писал Некрасов и Есенин,
Писал и Блок.
И Лев Толстой продолжил линию,
Когда без слез
Бросал, не дрогнув, героиню
Под паровоз.
Про эти станции, березки,
Буфет, ангар
Писал и Александр Твардовский,
И Блез Сандрар,
И я с моей опухшей рожей
Среди равнин,
Державы железнодорожной
Седой акын.
Тоски дорожной и железной
Мне не избыть.
Ответь мне, стрелочник нетрезвый,
Куда ж нам плыть?
Вокруг бескрайние просторы,
Рессорный скрип.
Через равнины, реки, горы
Пролег Транссиб.
Ответив на пространства вызов,
Вот эта ось,
Страну, как на шампур, нанизав,
Прошла насквозь.
Байкал, месторождение руд,
Тайга, барак,
Земли суровой изумруд,
Брат-сибиряк.
Те, чья вся жизнь прошла средь гула
У магистрали,
Той, что Евразию стянула
По горизонтали.
Старообрядец, бывший зек,
Казак, бурят,
Простой российский человек,
Электорат,
Где неизменный пищеблок
И с ним санчасть,
Терпели боль, мотали срок,
Держали масть.
Но каждый верил, этот жребий
Не навсегда,
Пока еще есть птицы в небе
И поезда.
То взвоя, то туннелескроясь,
Через года
Летел «Россия» скорый поезд
Черти куда.
В вагонах плакали и пели
И ждали свет,
Который есть в конце тоннеля,
А может, нет.
Герой
Когда заходит в бар клиент,
Напитки — не вопрос.
Ему несут уже абсент,
текилу, кальвадос.
А он, устроившись в углу,
Все щурит серый глаз
И курит, привалясь к столу,
Крепчайший «Голуаз».
Спокойно вспоминает он,
Оглядывая бар,
Залитый солнцем Арагон,
Снега Килиманджар.
Он под Верденом, весь в крови,
Поднял в штыки отряд,
И леди Стенли от любви
К нему приняла яд.
На многих женщин как петух
Он действовал на кур,
Но сам любил обычных шлюх
За цельность их натур.
Суровой жизни матерьял
Проникнул он до дна
И нам романов написал
Об этом до хрена.
Спускался вечер, в кабаке
Прибавилось путан,
Стихала боль в его боке
От старых рваных ран.
Он поднимает воротник,
Суровый сделав вид,
Между зубов: «Бывай, старик»
Бармену говорит.
Выходит он из кабака,
Идет в другой кабак…
И вот с такого мудака
Я сделал жизнь, мудак.
Уральская повесть
Когда тоскою сердце сжало,
Когда сгущается беда,
Я прихожу на три вокзала
И провожаю поезда.
С усильем сдерживая стоны,
Держась рукой за левый бок,
Смотрю вслед крайнему вагону,
Который мчится на восток.
Туда, где финишною лентой
Натянут каменный Урал,
Где возрастают президенты,
Где добывают минерал.
Он как естественным забором
Хранит волшебную страну.
Пусть невысоки эти горы,
Они уходят в глубину
В тех подземельях, как в могиле,
Поет магнитная руда.
Враги до Волги доходили,
А до Урала — никогда.
Там киловатты, кубометры,
Там малахит старинных чаш,
Хрустальный айсберг Ельцин-центра
И Уралмаш, и Уралмаш…
Там превратили государя
В зловонный пепел и золу,
Там останавливались арии
В своем пути на Шамбалу.
И я трудился на Урале
В мятежной юности моей.
Мы как-то раз там забухали
На семь или на восемь дней.
Допит запас одеколона,
Ушла на кухню голова
(Там щас пожизненная зона
ИК «Полярная сова»).
Тогда, как божеская милость,
Мне посреди похмельной мглы
Вдруг неожиданно явилась
Хозяйка Медныя горы.
И дыбом встал мой редкий волос,
И ослабели мышцы ног,
С ней рядом был Великий Полоз,
Обвивший Каменный цветок.
В глазах сияли самоцветы,
Во лбу — Полярная звезда.
Кто хоть однажды видел это,
Тот не забудет никогда.
Как будто крыша раскололась
Вдруг над загаженным балком,
Раздался сладкозвучный голос,
Она сказала с холодком:
Идем в подземные чертоги
Во глубину Рифейских гор,
Где гномы деятельно-строги
Снуют меж огненных озер.
А там такие катакомбы,
А там такие бункера,
Что термоядерные бомбы
Им не страшнее комара.
Там будут странные машины,
Многоколенные станки,
Алмазы, яхонты, рубины,
Маркшейдеры, подрывники…
У них ты будешь бригадиром,
Пока не сменят караул,
Стоять упорно с нивелиром
И слушать скрежет, вой и гул.
Но я, измученный запоем,
Закомплексован, слаб и мал
Побормотал, что не достоин,
И лепетал, и трепетал…
Тогда с презрительным молчаньем
Хозяйка вышла из дверей,
Растаяв северным сияньем
Над проволокой лагерей.
Потом мне долго говорили
В моей бригаде мужики,
Что это был простой делирий,
Но сердце рвалось от тоски.
А ведь могло, могло же сбыться,
Пришла же козырная масть.
Стуча серебряным копытцем,
Удача мимо пронеслась.
Мне тело сотрясает кашель,
Я жизнь как песню просвистал,
Я пью вино за чашей чашу
И вспоминаю про Урал.
