Как лечились буряты у лам до революции, почему эвенков звали «дворянами Сибири» и особенности половой жизни русских женщин в Забайкалье

Аннотация.

Рассматриваются особенности врачебной репрезентации инородцев Забайкалья в конце XIX – начале XX в. Представлены основные аспекты изучения дореволюционных русских врачей: здоровье и традиционная медицина инородцев, их физическая антропология и особенности демографии. Выявляется преемственность исследовательских направлений между дореволюционными и советскими медиками.

Ключевые слова: вымирание инородцев, областники, врачи, европейская медицина, тибетская медицина, буряты, халха-монголы, тунгусы, физическая антропология, половая жизнь.

Для цитирования: Башкуев В. Ю. Инородцы Забайкалья глазами русских врачей конца XIX – начала XX в. // Известия Иркутского государственного университета. Серия История. 2018. Т. 24. С. 119–127. https://doi.org/10.26516/2222-9124.2018.24.119

 

Проблемы здоровья инородцев долго оставались без должного внимания со стороны власти. Русские врачи обладали властью дисциплинировать в санитарном отношении иноверцев европейской части (евреев, татар и т. д.) [2, с. 168] и даже некоторых пограничных регионов (Казахская степь) [1], но на востоке возможности государственной медицины были ограничены. Поэтому тревогу о плачевном состоянии здоровья сибирских автохтонов первыми забили не медики, а сибирские областники.

 «…Дурные материальные условия и лишения дикарей представляют готовую почву для развития болезней, – писал в своем труде о сибирских инородцах идеолог областничества Н. М. Ядринцев (1842–1894). – Тиф, лихорадка, оспа и сифилис постоянно господствуют среди инородцев» [12, с. 78]. Даже то, что вымирающими являлись не все автохтоны, в его интерпретации настораживает, а не обнадеживает. «Факт вымирания и уменьшения инородцев, правда, не охватывает все местности и все сибирские племена; так, исключение составляют, по-видимому пока, южные кочевники – буряты, киргизы и калмыки, – писал он, и тут же сводил преимущество на нет. – Хотя среди последних появляются ныне те же признаки бедствий» [13, с. 155–157].

Н. М. Ядринцев задавался вопросом: «Что если в Сибири повторится судьба многих австралийских и американских племен; что если и здесь повторится драма гибели последнего тасманца?» [13, с. 157–158]. Сознавая важность экспертного взгляда, областники регулярно отводили под медицинские материалы полосы в своей газете «Восточное обозрение». Врачебное мнение в основном концентрировалось на медицинских проблемах сибирской деревни, но в силу полиэтничности населения проводились параллели с инородцами.

Например, в материале фельдшера с. Тункинское рассказывалось о нежелании сельчан содержать приемный покой под предлогом возможного его превращения в богадельню для калек и поселенцев. На фоне нищенской государственной субсидии в 50 руб. в год на медикаменты полученное в 1889 г. пожертвование бурятского тайши в 300 руб. на улучшение аптеки составляло разительный контраст. В последующие годы аптека получала другие пожертвования от инородческого общества [7, с. 2]. Огражденные «Уставом» 1822 г. от внимания медицинских чиновников буряты обслуживались собственными лекарями-ламами, но часто обращались в русские больницы и аптеки.

 Деревня отличалась парадоксальным отношением к европейской медицине. Завоевать ее доверие было чрезвычайно сложно. Зато потерять репутацию оказывалось проще простого – хватало единственной врачебной неудачи. Крестьяне слепо верили в действенность примитивных методов лечения. «Кровопускание настолько любимо русским и обруселым человеком, – писал ученый фельдшер, – что если вы хотите понравиться больному, предложите, или согласитесь на его предложение пустить кровь, или поставить банки и дело в шляпе; заговорите же против них и вы будете приняты более чем холодно, если не враждебно» [7, с. 2].

Буряты же не испытывали особого влечения к кровопусканию. Автор отмечал: «В исключительных случаях ламы, лечащие бурят, пускают кровь своим пациентам из жил редко, а больше извлекают рожками из вен таких замысловатых мест как нос, лоб, волосистая часть головы. Вообще ламы берут не столько количеством, сколько важностью избранного ими места» [7, с. 2].

«Восточное обозрение» также публиковало статьи известных врачей. Одним из корреспондентов был Н. В. Кирилов (1860–1921). Выпускник Московского университета, Николай Васильевич более десяти лет трудился сельским окружным врачом в Забайкалье (1885–1896), вольнонаемным врачом на Сахалине (1896–1899), затем в военном госпитале во Владивостоке (1900–1902) [11, с. 87].

Н. В. Кирилов совмещал практическую врачебную работу с научными исследованиями. Сначала его внимание было сконцентрировано на сибирской народно-бытовой медицине. Однако главные научные достижения Кирилова лежат в области изучения монголо-тибетской и китайской традиционной медицины. Он изучил не только прикладные методы ламского лечения, но и теоретические пособия монголо-тибетской медицины, ее фармакопею, общался с высокообразованными ламами, получал от них лекарственные средства и наставления. На страницах «Восточного обозрения» отчетливо проявился его скептицизм по поводу монголо-тибетской медицины. Он писал: «Грустно становится, когда вдумаешься в лечение народа, особенно, бурят: все пользование построено на внушении, слепой вере в приемы врачующего… выздоравливают буквально вопреки лечению – ламы не имеют понятия о способах передачи болезнетворной заразы. Одно спасает инородцев от широкого распространения эпидемий: это – удаленность жилищ друг от друга» [4, с. 9].

Для Н. В. Кирилова характерно восприятие своей профессиональной деятельности как миссии по оцивилизовыванию Востока. То, что у России имелись свои собственные ламаисты, он понимал и как преимущество, и как повод использовать бурят в качестве проводников цивилизации. «Всю организацию ламаизма в Монголии под влиянием Тибета повторяют и наши забайкальские буряты, – подчеркивал он. – Хотя вообще ламаизм распространен в странах, могущих находиться под непосредственным влиянием лишь России, но в особенности на нашу долю для изучения ламаизма выпало то удобство, что мы можем с ним близко ознакомиться, не выходя из пределов нашего отечества».

Далее Кирилов эмоционально резюмировал: «Я скажу даже более! Мы не смеем пренебрегать прямой нашей обязанностью изучать жизнь востока. Нам предстоит задача привить высшую европейскую культуру своим соседям – монголам, и это очень легко сделается через бурятламаитов. Но чтобы облегчился процесс объединения человечества, необходимо знать тормозы нашей просветительской деятельности, надо всем дружно поддержать и обставить нашу миссию так, чтобы она работала во всеоружии, с полной гарантией успеха» [4, с. 9].

 В отличие от тех русских медиков, кто непосредственно представлял медицинскую власть [6, с. 58], Н. В. Кирилов был против уничтожения тибетской медицины. «Можно ли сразу вычеркнуть из жизни и заменить тысячи знахарей, волхвов, искренне преданных делу облегчения болезней человечества? Надо ли отучать их от сбора местных лекарственных веществ? На эти вопросы мы должны ответить отрицательно», – писал он, обосновывая собственное видение перехода к европейской медицине.

Признавая теоретическую несовместимость тибетской и европейской медицины, Кирилов стоял на позициях взаимодействия двух систем: «Все наши силы, все наше уменье надо употреблять на то, чтобы сохранить человечеству большую армию врачевателей, но воспитать ее на новых началах. Пусть она продолжает пополнять свои аптеки, но к делу свои лекарства пусть учится применять разумнее» [5, с. 42]. Он задавался вопросом: «Как указать ламаитам недостатки их теории? Как прийти к ним на помощь, чтобы они внимательно выслушали наши советы и научились бы от нас полезному? – И тут же отвечал: – Для этого надо, чтобы наши знания стали доступны забайкальским бурятам, которые естественно будут проводниками европейской культуры в глубь Монголии» [5, с. 45].

Взгляды Н. В. Кирилова свидетельствовали о характерном для русских врачей восприятии своей профессиональной деятельности как особой миссии в отношении инородцев, которых нужно было цивилизовать. В том же, что касалось роли бурят в качестве проводников цивилизующего русского влияния в монгольском мире, Николай Васильевич на три десятилетия предвосхитил геополитические стратагемы большевиков, конструирующие Бурят-Монголию как трамплин на «буддийский Восток».

Особый след в истории научного изучения Забайкалья оставил антрополог и врач Юлиан Доминикович Талько-Грынцевич (1850–1936). Выпускник врачебного факультета Киевского университета, Ю. Д. ТалькоГрынцевич с 1892 по 1908 г. работал в Троицкосавске, куда добился распределения сознательно, из интереса в изучении антропологии забайкальцев. Будучи разносторонне одаренной личностью, Талько-Грынцевич совмещал работу окружным врачом Троицкосавска с археологическими, антропологическими и медицинскими исследованиями. В 1894 г. он стал главой Троицкосавско-Кяхтинского отделения Приамурского отдела Императорского русского географического общества.

Особый интерес представляют его работы в области физической и медицинской антропологии населения Забайкалья. Так вышло, что проведенные на рубеже XIX и XX вв. исследования Ю. Д. Талько-Грынцевича оказались последними на имперском этапе производства антропологического знания о народах Забайкалья. После них последовала пауза длиной в два десятилетия, а в середине 1920-х гг. изучение возобновилось в рамках новой, большевистской науки. Поэтому труды ученого равно важны как завершающая точка одной научной традиции и как эталон и источник вдохновения для другой. Они также позволяют выделить преемственность и контраст в научных подходах антропологов имперского и советского периодов.

 В 1902 г. в трудах Троицкосавско-Кяхтинского отделения ИРГО вышло сопоставительное исследование физической антропологии бурят, тунгусов и халха-монголов [10]. Вскоре в «Антропологическом журнале» было напечатано дополненное фотографиями издание той же работы [8].

 В физическом плане основные различия были обнаружены в росте, размерах головы и краниологических типах. Буряты отличались наиболее крупными и широкими черепами, чрезвычайной короткоголовостью. По сравнению с ними тунгусы и халха-монголы были подкороткоголовы, а баргузинские тунгусы – поддлинноголовы.

Опираясь на антропометрические данные, Талько-Грынцевич пришел к выводу о том, что из трех народов наиболее антропологически чистый тип представляли буряты; халхасцы являлись отдельным от бурят и более смешанным типом, а тунгусы в разной степени испытали на себе воздействие бурят и подразделялись на два типа – арматских и баргузинских. Баргузинские тунгусы были более чистым в антропологическом плане типом [10, с. 75–77].

Размышляя над чертами характера изучаемых народов, Ю. Д. ТалькоГрынцевич придерживался нейтральных описаний. Бурят он характеризовал как флегматичных, миролюбивых и незлопамятных. «Прежний воинственный дух, – писал Талько-Грынцевич, – как у всего монгольского племени, исчез у бурят с принятием буддизма в виде ламского учения, которое окончательно утвердилось лишь после присоединения бурят к России и ожесточенной борьбы, объявленной ламам и шаманству» [10, с. 43–44].

Характеризуя интеллект бурят, он отмечал, что «они обладают хорошими умственными способностями, и те из них, которые воспитывались в русских школах, хотя и не обнаруживали выдающихся талантов, тем не менее отличались усидчивостью и терпением, присущим бурятам». Среди добродетелей отмечалась трезвость. Антрополог писал: «Буряты ведут вообще трезвую жизнь, а пристращиваются к водке преимущественно крещеные, которые встречаются с влиянием европейской культуры».

Что касается криминальных проявлений, Ю. Д. Талько-Грынцевич описывал ситуацию так: «Если убийства и грабежи среди бурят почти не встречаются, благодаря главным основам ламского учения, проповедующего любовь и сохранение жизни всего живущего, то погрешности против чужой собственности и кражи встречаются довольно часто» [10, с. 44].

Тунгусы в описаниях Талько-Грынцевича несколько обособлены от бурят и монголов в силу принадлежности к другой языковой и культурноисторической общности. Он подчеркивал, что монголы и буряты хорошо различали «чуждый им тип тунгусов, даже ассимилированный их культурой». Ученый соглашался с характеристиками, данными эвенкам ранее различными путешественниками: прямодушие, честность, физическая ловкость. Он писал: «Они веселые, легкомысленные, беззаботные, любят наряды и игры, и этот некоторого рода рыцарский характер дал повод Кастрену прозвать их дворянами Сибири… Те же характерные признаки присущи тунгусам как на Амуре, так и в Армаке» [10, с. 45].

Вопрос, серьезно озаботивший ученого, касался более низкой по сравнению с русскими рождаемости у кочевников и их основной отличительной особенности – продолжительной молодости и стремительного старения, без промежуточного этапа зрелости. «Эту расовую особенность мы замечали у китайцев, а ныне в более сильной степени у наших народностей, – писал Талько-Грынцевич. – Продолжительная моложавость и потом быстрое и раннее увядание является характерным биологическим признаком, отличающим наши народности от европейской расы» [10, с. 72–73].

Отдельно вопросы фертильности, рождаемости, половых отношений у автохтонов Забайкалья, казачек, старожилок и семейских изучены в работе «К вопросу об изучении физиологических явлений половой жизни женщин в Забайкалье» (1903). Материал для исследования собирался восемь лет, с 1894 по 1902 г. в Троицкосавском, Селенгинском, Верхнеудинском, Нерчинском, Читинском и Баргузинском уездах. Объекты исследования разделялись не только по этническому признаку, но и по конституционным типам: светлые семейские и темные сибирячки с примесью инородческой крови и т. д.

 Всего в исследовании приняли участие 2017 женщин. Изучались такие особенности женской физиологии, как время наступления первой менструации, возраст вступления в брак, начала половой жизни, рождения первого ребенка, количество рожденных детей и т. д. Для большей релевантности приводились данные не только по женщинам, но и по мужчинам [9].

Исследование Ю. Д. Талько-Грынцевича отвечало запросам времени. Как раз в тот период в регионе происходили тектонические социальноэкономические сдвиги: активизация переселенческого движения; землеустроительные реформы и сворачивание родоплеменной системы инородческого самоуправления; строительство Транссибирской железной дороги и КВЖД. Актуальность изучения аспектов, напрямую касавшихся демографии, соотносилась с повесткой экономического освоения и модернизации Забайкалья, а также выходом России в геополитическое пространство Восточной Азии.

По-видимому, Ю. Д. Талько-Грынцевич был первым, кто начал систематически изучать эти проблемы в регионе. В России же исследования этого направления начинали оформляться в научное направление: в 1901 г. врачом Д. П. Никольским была опубликована программа для сбора сведений о половой зрелости женщин. Как и в случае Н. В. Кирилова, Ю. Д. Талько-Грынцевич заложил направление, по которому в 1920-е гг. начали двигаться большевики.

Когда в конце 1925 г. в Бурят-Монгольской АССР встал вопрос о необходимости ее включения в зону ответственности Комиссии при СНК СССР по изучению Монголии и Тувы, именно статья Ю. Д. Талько-Грынцевича была указана как единственный научный материал, проливающий свет на вопросы демографии местного населения, его трудоспособности и предрасположенности к болезням2 . Правда, большевики сосредоточились на тех аспектах, которых он не касался, оговорив, что «в записи не были вносимы женщины, у которых болезни могли иметь какое-нибудь влияние на физиологическое отправление половой сферы, как и врожденные уклонения» [9, с. 100–101], а именно на влиянии венерических и инфекционных заболеваний на рождаемость и качество потомства.

Важной чертой научного подхода Ю. Д. Талько-Грынцевича было то, что он связывал физиологические особенности местного населения с климатом и естественной средой. Он утверждал: «Особенности климата и питания повлияли на физическое строение и психическую сферу жителей Забайкалья помимо их расовых особенностей»[9, с. 98]. Ученый предполагал, что сильные ветры, яркое солнце, сухой воздух и низкое атмосферное давление предрасполагают к приливам крови к органам и, как следствие, разного рода кровотечениям у беременных и родящих. Также он считал, что сильные ветры в вечернее и ночное время, летние бури и грозы наводят страх на девушек и женщин, отчего те подвержены беспокойству вплоть до истерики. По его мнению, атмосферные явления Забайкалья предрасполагали женщин к нервным заболеваниям [9, с. 99].

Исследования Ю. Д. Талько-Грынцевича в области физической антропологии, половых отношений и климатологии оказались важными для изучения человеческих ресурсов трансграничья Внутренней Азии в рамках медицинских исследований и программы Комиссии по научному изучению Монголии, Тувы и Бурят-Монгольской АССР СНК и АН СССР. Воодушевленные государственной поддержкой и антропоцентрическим целеполаганием, движимые осознанием острой необходимости в создании нового корпуса знаний о проблемах человека, советские медики и ученые развили направление, заложенное Талько-Грынцевичем, существенно расширив его в сторону социальной гигиены, евгеники и генетики.

Таким образом, дореволюционные русские врачи рассматривали инородцев Забайкалья как объект медицинского и антропологического изучения. Исследования проблем здоровья автохтонов, их демографии и физической антропологии обозначили ряд важных направлений для комплексного изучения народов Забайкалья и трансграничных территорий Внутренней Азии в ранний советский период. В стремлении решить унаследованные от царской России проблемы большевики во многом опирались на работы дореволюционных медицинских экспертов по региону, и сегодня эта преемственность хорошо заметна.

Список литературы

1. Афанасьева А. Э. «Освободить… от шайтанов и шарлатанов»: дискурсы и практики российской медицины в Казахской степи в XIX в. // Ab Imperio. 2008. № 4. С. 113– 150.
2. Гатина З. С., Вишленкова Е. А. Система научной аттестации в медицине в России в первой половине XIX в. // Вестн. СПбГУКИ. 2014. № 1 (18). С. 168–178.
3. Государственный архив Республики Бурятия (ГАРБ).
4. Кирилов Н. В. Борьба с эпидемическими заболеваниями в Западном Забайкалье // Вост. обозрение. 1893. № 18. С. 9.
5. Кирилов Н. В. Современное значение тибетской медицины как части ламайской доктрины. Иркутск : [Б. и.], 1891. 47 с.
6. Кузьмин Ю. В. Доктор П. А. Бадмаев: ученый, дипломат, предприниматель. М. : Тов. науч. изд. КМК, 2014. 182 с.
7. Очерки деревенской медицины в Восточной Сибири // Вост. обозрение. 1892. № 13. С. 2.
8. Талько-Грынцевич Ю. Д. К антропологии Забайкалья и Монголии // Антропол. журн. 1902. № 2. С. 1–36.
9. Талько-Грынцевич Ю. Д. К вопросу об изучении физиологических явлений половой жизни женщин в Забайкалье // Тр. Троицкосавско-Кяхтин. отд. Приамур. отдела Император. рус. геогр. о-ва. 1903. Т. VI, вып. 1. С. 95–135.

10.Талько-Грынцевич Ю. Д. Народности Центральной Азии. (Монголо-халхасцы, буряты и тунгусы). Антропологический очерк // Тр. Троицкосавско-Кяхтин. отд. Приамур. Отдела Император. Рус. Геогр. о-ва. 1902. Т. V, вып. 1. С. 39–77.

11.Тарасенко Д. Б. М. М. Добротворский и Н. В. Кирилов как исследователи народной медицины // Тихоокеан. мед. журн. 2010. № 10. С. 87–90.

12.Ядринцев Н. М. Сибирские инородцы, их быт и современное положение. СПб. : Изд. И. М. Сибирякова, 1891. 306 с.

13.Ядринцев Н. М. Сибирь как колония в географическом, этнографическом и историческом отношении. СПб. : Изд. И. М. Сибирякова, 1892. 750 с.