От Верхнеудинска до Лхасы

 Сложно представить себе как в прошлом люди обходились без фотографии. А сегодня в цифровую эпоху она сопровождает нас ежечасно и ежесекундно, превратившись из чуда в навык, которым должен владеть каждый. Но как фотография появилась у нас в Бурятии?

Фотография в Иркутске

Её появление и развитие в Верхнеудинске тесно связано с соседним Иркутском, где в 1845 году стало известно слово «дагерротип». «Известный в Петербурге и Москве фотограф Альфред (Адольф) Яковлевич Давиньон впервые познакомил иркутян с художественной фотографией. Основным жанром его творчества был портрет» (История фотографии Верхнеудинска (конец XIX—начало XX века) Е.П. Екимов). А в 1858 году появилась первая реклама фотографии Денисова. Первый портрет стоил 5 рублей, а копия с него — цена по договоренности. К 1868 году в Иркутске уже работали несколько фотозаведений. Август Гофман работал сам и имел одного ретушера. А его Дальмейеровский фотографический аппарат считался по тем временам лучшим в Европе. Иосиф Мальмберг в 70-х годах ХIХ века активно занимался портретной фотографией. Он был политический ссыльный, купец 2-й гильдии и владелец ателье.

В Верхнеудинске

В дореволюционной Бурятии наиболее заметной фигурой в фотографии был Николай Бурлаков, который родился в Верхнеудинске в семье мещанина, и жил здесь с 1856 по 1928 гг. После себя он оставил фотоальбомы, значение которых трудно переоценить. «Фотографии Бурлакова по своему значению сравнимы с наследием Августа Карловича Гофмана, благодаря которому мы имеем представление о планировке и архитектуре старого Иркутска до пожара 1879 г. Благодаря фотографиям Н.Н. Бурлакова мы также имеем представление о дореволюционном Верхнеудинске» (Е.П. Екимов).

В 1910 г. в Верхнеудинске официально работали пять крупных фотостудий— салоны Гольдеоберга по ул. Большой, Владимира Казанского - на набережной Селенги, Аркадия Косарева - по ул. Большой, Мореплавцева - по ул. Большой, в доме Гирченко, и Урсу - по ул. Большой, в доме Трунева. Екимов отмечает, что в Иркутске и Чите женщин-фотохудожников не было: «А вот в Верхнеудинске было аж две женщины, занимавшиеся фотографией, —Иоганна Георгиевна Мейлуп и Татьяна Алексеевна Урсу». А в целом, по его мнению: «Верхнеудинск как столица Прибайкальского региона в области фотографического искусства нисколько не отставал от мировых культурных центров».

Первый фотограф Тибета

Из фотографов бурят по национальности самым знаменитым был Гомбожаб Цыбиков, который первым сделал снимки запретной Лхасы, столицы Тибета (всего около 200 снимков). В начале XX века иностранцам под страхом смерти был запрещён въезд в Тибет. Двое молодых российских путешественников – бурят Гомбожаб Цыбиков и калмык Овше Норзунов – под видом буддийских паломников проникли в центральный Тибет.

Руководство РГО снабдило Цыбикова ручным фотоаппаратом «Self-Worker» парижской фирмы Пипон (Pipon) с объективами-анастигматами Герца (серия III, № 00) и значительным количеством английских пластин «Эмпресс» (Empress) фабрики Ilford. Цыбиков достиг Лхасы в начале августа 1900 года и уже осенью того же года начал снимать виды «запретной» столицы Тибета.

После долгого и трудного путешествия снимки были доставлены в Россию, опубликованы в Санкт– Петербурге и Париже и произвели сенсацию. Фотосъёмка и ведение дневника производилось Цыбиковым тайком, под угрозой быть обнаруженным. Интересно, что фотографирование (через прорезь хурдэ – молитвенного буддийского барабана) он скрывал и от второго российского исследователя, приехавшего в Лхасу в конце 1900 года в свите Агвана Доржиева калмыка Овше Норзунова, который также делал фотографии.

Съёмки тибетского князя

Ученому приходилось соблюдать все меры предосторожности: «Взятый с собою фотографический аппарат и термометр Реомюра при шлось держать под замком в сундуке вплоть до Лхасы» (Г.Цыбиков. Избранные труды. Новосибирск, 1991. Т.1. с.32). И, возможно, именно поэтому в самом описании путешествия автор редко упоминает о процессе съёмок: «Как-то раз я упомянул о присутствии у меня фотографического аппарата. Старик заинтересовался им, и, хотя он видел аппараты у других путешественников, захотел познакомиться подробнее.

Я принёс ему аппарат и объяснил его применение. Он пошёл дальше в своём любопытстве и просил сделать снимки с него и его семьи. Я исполнил желание князя, но промывка ночью в холодной палатке и соленая вода из местных ключей не дали хороших негативов и удачных отпечатков. Но всё же князь рассматривал с большим любопытством и плохие снимки, выказывая большое удовольствие, когда узнавал себя, своих сыновей, жену и знакомых.

Я показывал отпечатки Поталы и других монастырей. Он с благоговением прикладывал их к голове и признавал большое сходство их, так как он не раз посетил те места. В последний раз он был там годов пять тому назад, уже охваченный настоящим недугом, и с сожалением говорил, что больше уже не быть ему там. Просил подарить ему снимки, но я отказал в этой просьбе, опасаясь, чтобы не попали в Лхасу, где могли посмотреть враждебно на бурятских лам. Вообще не желал распространять снимки среди монголов, которые могли возбудить разные толки. Отказ сделать было очень легко, не возбуждая недовольство князя: я сказал, что снимки мои уники, кои хочу везти на родину: он не знал негативов» (т.1. с.211).

В тибетском монастыре Лавран

В такой же ситуации и также по заданию Санкт-Петербургской академии наук и Министерства иностранных дел России пришлось работать и Базару Барадину, другому великому бурятскому ученому. По итогам своей экспедиции Барадин опубликовал дневник: «Жизнь в Тангутском монастыре Лавран: Дневник буддийского паломника (1906 – 1907 гг.)» (Улан-Удэ. 2002). Представляем некоторые отрывки из него: «К обеду я поднялся с аппаратом на крышу своего дома и снял некоторые для меня интересные виды Лаврана с его окрестностями» (с.67).

«Сегодня я отдался съёмкам монастырских видов, взяв за пазухой свой аппарат в сопровождении одного из моих приятелей. Нужно сказать, что при своих съёмках по возможности я избегаю любопытных взоров. Если это в иных случаях было невозможно, то я выдавал свой аппарат за особый род бинокля, с которыми здешняя публика более или менее знакома» (с.94).

 «Гэгэн позировал на своём домашнем кресле в своей комнатке напротив своего сидения. Затем я попросил его ещё раз сняться в передней его комнатке на возвышении у подножия стены с двумя красивыми изображениями. На это он с той же мягкой улыбкой дал мне своё согласие. Запечатлев таким образом аппаратом особу гэгэна, я вынул из-за пазухи приготовленный мною свёрток книжки Шернин (Prajparamitahridayasutra) и поднёс ему в руки, прося дать мне лун, священную передачу на чтение этой книжки» (с.195).

«По ночам в своём мадхане занимаюсь проявлением своих пластинок, а днём изготовляю снимки…» (с.197).

За эту работу, в том числе и уникальные фотографии (несколько сотен), Базар Барадин удостоился Золотой медали Императорского Русского географического общества и премии им. Н. М. Пржевальского.