Драки в послевоенном Улан-Удэ

Защитный камушек

 В Улан-Удэ еще не было проспекта Победы и танка на нём, а была улица Папанина с несколькими каменными домами. Ниже, по всему склону от рынка до роддома, были землянки. В них ещё с 30-х и до 50-х жили бездомные. Но это не были бомжи в нынешнем понимании. Они жили и работали. Пока не находили жильё поприличнее. Время было суровое, голодное. Выживали, как могли. Драться приходилось даже девочкам. Моя тётя Эльвира Прокопьевна Нархинова, лингвист-германолог (1936 г.р.), рассказывала: «Мы жили на Батарейке. Это были военные 1944-1945-е годы. По пути из школы дралась с местными мальчишками. Других бурят, кроме нас не было. Прихожу вся побитая и зареванная, а наша баба Анна Михайловна Махачкеева говорит: «Я тебе помогу!» И вшила камушек в уголок сумки. Когда они напали в очередной раз, я раскрутила сумку над головой и попала в лоб их заводиле. Он закричал, заплакал, и у него выскочил синяк, но больше меня не трогали! Зауважали. Вот так мы «хулиганили» с бабой Аней!»

Пёстрый город

 В послевоенные годы городская среда была пёстрой: фронтовики, «новые граждане» – вчерашние крестьяне, буряты, нищенствующие, «дети войны» – учащиеся школ и фабрично-заводских училищ, беспризорники и безнадзорники – городская шпана. «На рынках, привокзальных площадях обитали калеки – как истинные, так и мнимые инвалиды войны» (История Улан-Удэ, с. 132, 2012). Асфальта и тротуаров не было, а были деревянные мостки и по ним катили «танкисты» - инвалиды войны без ног. На тележки на подшипниках они пересели уже в 50-х. В тех местах, где мостки обрывались, мужики молча подхватывали ветеранов и переносили их через дорогу до следующих мостков.

Спецконтингент

 «К сожалению, процессам урбанизации обычно сопутствовал рост бандитизма, краж и хулиганства, город Улан-Удэ в этом отношении не был исключением. Одним из наиболее криминализованных микрорайонов являлась Батарейка. Основная часть жилого фонда этого времени – бараки и «времянки», ставшие постоянным жильем. Здесь обитала «уголовная публика». Эта часть населения наводила страх на Улан-Удэ» (Там же). Здесь же, ближе к Читинскому переезду, находилась и зона. Там и остановка была «Зона». Две другие городские исправительно-трудовые колонии (ИТК) находились на Стеколке и Мелькомбинате, плюс лагерь (ИТЛ) – Южлаг и старая тюрьма на Селенге. По всей республике было не меньше двух десятков тюрем и лагерей, а на северах - целая россыпь небольших «витимских» лагерей. Выйдя из них, урки здесь же оседали со своими привычками и понятиями. По сию пору в Улан-Удэ не переводятся «наблатыканные» чёткие пацаны. Тогда они лихо сплевывали по-блатному сквозь щель зубов, одевали хромовые сапоги и кепки восьмиклинки. Высшим шиком были габардиновые костюмы! Такие костюмы в сочетании с зелеными велюровыми шляпами любила и высшая партийная номенклатура. И такие же шляпы «борсалино» носили герои Хамфри Богарта и Алена Делона в гангстерских боевиках. Для урок нет правил в драке, важен результат и достать финку из голенищ или схватиться за арматуру для них было делом плёвым. Как говорили тогда: «Против лома нет приёма!» Тогда, например, любили брать «на калган». Один из драчунов бросался вперёд, его противник внезапно приседал и бил снизу головой в провалившегося соперника.

Сибирское детство

После войны начался экономический подъём и везде требовались рабочие руки. А по собственной воле никто не хотел идти на нары. В БурАССР бум постепенно перерос во второй этап индустриализации. Вместе с экономикой улучшался соцкультбыт и воспитывался «советский человек» - «человек новой формации». Всё это свело криминальную субкультуру к максимально возможному минимуму. Но не искоренило её под корень. Загнанная в угол она лишь кристаллизовалась, чтобы пышным цветом расцвести в лихие 90-е! И сегодня воровской жаргон и понятия - это привычные элементы языка, культуры и в целом жизни всего российского общества. А тогдашний криминальный характер столицы Бурятии не был исключением. То же было в соседних Иркутске, Чите и Черемхово. «После войны все районы города воевали между собой, предместье на предместье или предместье на город. Чаще эти войны возникали весной и зачастую начинались с драк самых младших, потом включались пацаны покрупнее, потом летели камни, заканчивалось все крупными потасовками с палками, железными прутьями, а иногда и ружейными выстрелами», - таким запомнил это время иркутский писатель Борис Хадеев в повести «Сибирское детство» (Б.Хадеев, Деревянная лошадка, Иркутск. 2021).

Голливудская история Сафронова

Свою автобиографическую повесть первый и единственный бурятский олимпийский чемпион по боксу Владимир Сафронов назвал: «Живу в лучшем городе на свете» (журнал «Байкал», №1,1970). По своему сюжету повесть - это классический голливудский фильм с героем, который расправляется со своими обидчиками. В случае 12-летнего Сафронова им был 15-летний Мишка «Расшиши». Жили они на Шмидта: «Называли они себя «огольцами». В переводе на доступный язык они были просто мелкими хулиганами. Все как один носили хромовые сапоги гармошкой, кепки-малокозырки, матросские тельняшки». Огольцы «держали» весь околоток и измывались над младшими, теми, кто был слабее. Сафронов дрался как мог, но всегда был бит Мишкой, который был старше и сильнее: «… помню, все отобранные завтраки в тяжелом сорок седьмом, порванные курточки, синяки. На всю жизнь я запомнил слёзы первой мальчишеской обиды». Но однажды он встретил на Верхней Березовке Александра Ринчинова, чемпиона РСФСР по боксу и кумира всего Улан-Удэ. Ринчинов и привёл его в бокс. Начались тренировки и первые выходы на ринг. Прошла пара-тройка лет, и Сафронов со своей первой любовью, соседской девчонкой Томкой пошёл купаться на Селенгу. Здесь и произошла его последняя, решающая встреча в жизни с Мишкой «Расшиши»: «Мишка рассвирепел. Бросился на меня. Я ударил снизу в лицо – не очень сильно. Мишка рухнул на землю. Потом он сидел, держась за челюсть и бессмысленно пялил глаза».

Боксёрский город

 Блистательные победы Александра Ринчинова, Владимира Сафронова, Виликтона Баранникова подняли бокс на невиданную высоту в Улан-Удэ. Городские пацаны поголовно занимались боксом. А значит, выросло и качество уличных ристалищ. Драки стали цивилизованнее и зачастую напоминали боксёрские поединки на ринге. Две группы стояли друг против друга. С каждой стороны выходили по одному и дрались до «вырубона». Или до первой крови. Не пинались. Палки и ножи были тоже под запретом. Но, если у кого-то был нож, обычно про это знали: «У него пика есть» и таких остерегались. Юрка «Балда» с Папанина был очень дерзкий и дважды нарывался на нож. Во второй раз - насмерть. А вырубившегося в поединке поднимали товарищи и шли на танцы.

 

Наш город

Заводилами на Батарейке были братья Маслаченко, по кличке «Масло». На Шмидта, приблатнённый Мишка «Аристократ», сам не дрался, но был в авторитете. У папанинских три ходки имел «Нага», сын артистов Бурдрамы, и у одного из министров МВД - бурята сыновья побывали в местах не столь отдалённых. Хотя уличная романтика привлекала далеко не всех. Эдуард Викторович Кулебабин окончил школу № 3 в 1960 году и вспоминает: «Были редкие, редкие случаи драк в Горсаду. А так всё было тихо и спокойно!» А вот Сергей Васильевич Захаров запомнил своё детство и юность в 50-х другими: «Делились не по национальностям, а по улицам и школам: урицкие, домспецовские, первомайские…. У всех были свои компашки. А предместья - это Батарейка, Зауда, ПВЗ, Шишковка, Аршан… ПВЗ делилось на старое и новое ПВЗ, Стеколка на «верхи» и «низы» и т.д. Ходили на танцы и провожали девчонок, с пацанами играли в футбол и дрались после него. Это был наш любимый город, а впереди - вся жизнь! Как в песне «Прощайте, голуби». Помните её: «Пусть летят они, летят, И нигде не встречают преград…»?